Катя Ивановна, Вивиан Ортон то ж, думала о том, что ее ждет в Кронштадте. Она ехала в сумасшедшую страну, которую Тингсмастер называл великой. Она ехала к народу, который Тингсмастер называл гениальным. Она думала об этой стране и страстно хотела ее видеть. Она также думала о человеке, с которым должна будет встретиться в Кронштадте. Если это Василов, она подойдет к нему и скажет «будь ты острожник», а если это Артур Морлендер, ей придется сказать ему нежным голосом «мушка» и начать страшную комедию — бог даст, последнюю комедию в ее жизни…

Вивиан устало опустила ресницы. Она больна ненавистью, убивающей ее лучше всякого яда. Но у нее есть и яд, настоящий яд, действующий как молния, спрятанный в механизме ее маленьких золотых часиков. Вивиан не собирается убить им Морлендера, этот яд она бережет для себя. Вивиан проследит за всеми тайнами своего врага, прочтет его мысли, узнает его планы и выдаст его народу, чтобы сам советский народ расправился с ним, как он того заслуживает…

Ресницы ее вздрогнули, и у прелестного рта легла жесткая складка.

Стук в дверь. Вивиан вскочила, и лицо ее приняло прежнее наивное выражение:

— Кто там?

В каюту просунулась голова небольшого человечка. Это был техник Сорроу. Он тотчас же вошел, заложив руки за спину, и тревожно шепнул:

— Дорогая мисс Ортон, мы приняли радио из Нью-Йорка… от Микаэля Тингсмастера…

— И что же?

— Готовьтесь к худшему, мисс Ортон. Мик предполагает несчастье. Он думает, что Василов убит и заменен… Кем — не знаю. По всей вероятности, Морлендером, согласно плану заговорщиков.

Вивиан ничего не ответила. Руки ее судорожно сжались в кулачки.

— Еще одно, дорогая моя мисс: «Амелия» сильно запаздывает, мы только завтра придем в Кронштадт. И одновременно с нами или даже раньше нас придет «Торпеда». Мы снеслись по радио и узнали, что она развила предельную скорость. Она выиграла два дня.

— Хорошо, — медленно ответила Вивиан. — Не бойтесь, друг Сорроу. Я помню все ваши наставления, я знаю свой долг, и я его исполню.

Мы оставили «Торпеду» в ту злополучную минуту, когда Биск, матросы, бедняга Дан, сам португалец Пичегра, мнимый Василов, дочь сенатора и даже банкир Вестингауз были объяты ужасом — впрочем, далеко не от одной и той же причины. Оставляя в стороне психологический анализ, я должен вкратце назвать эти причины.

Вестингауз был в ужасе, потому что испугался дочери сенатора.

Дочь сенатора была в ужасе, потому что последняя ее надежда найти Маску исчезла.

Биск был в ужасе, потому что погибал.

Матросы были в ужасе от нового пронзительного воя под палубой, предвещавшего еще одного покойника.

Португалец Пичегра ужаснулся не столько исчезновению Биска, сколько количеству работы, выпавшей отныне на его долю.

Ужас бедняги Дана установился раз навсегда от лицезрения сатаны.

Что касается ужаса мнимого Василова, то о нем нельзя сказать в двух словах, и спокойное течение этой главы, я надеюсь, постепенно подготовит читателя к его восприятию.

Мистер Артур Морлендер, так как это был он, целиком и безусловно отдался на волю пославших его людей. Жизнь перестала интересовать его. Он решил стать орудием мести, не больше. Он ни о чем не спрашивал, и ему никто ничего не говорил, кроме сухих предписаний: сделать то-то и то-то.

Первые сутки он терпеливо сидел, спрятанный в узкую черную каюту, откуда не было, казалось, никакого выхода. Стена раздвигалась и выбрасывала ему на подвижном подносе питье и еду; когда же «Торпеда» отошла уже на расстояние дневного пути от Нью-Йорка, тот же поднос последовательно выбросил ему сапоги, брюки, жилетку, пиджак, воротничок, галстук, запонки, манжеты и прочие предметы, снятые с несчастного Василова и еще сохраняющие теплоту его тела.

Артур Морлендер послушно надел все это на себя. Спустя некоторое время стенное отверстие бесшумно раздвинулось в вышину человеческого роста, и в комнату вошел невысокий человек в маске и монашеском капюшоне. Он знаком показал Морлендеру, чтобы тот сел перед зеркалом, вынул множество баночек и флакончиков и рукой в черной перчатке ловко загримировал его под Василова. Надо, впрочем, сказать, что это вовсе не было трудно, так как молодой Морлендер и коммунист Василов были удивительно похожи друг на друга — обстоятельство, предусмотренное заговорщиками заранее. Итак, незнакомая рука наложила легкий грим, указала Артуру, как это делать без ее помощи, и человек в капюшоне безмолвно исчез туда, откуда появился.

В ту же минуту в отверстии раздался сухой голос, показавшийся Морлендеру знакомым:

— Настало время вашего выступления, мистер Морлендер. Отныне вы коммунист Василов. Вы русский, но с детства жили в Штатах и не знаете русского языка. Вам предстоит действовать быстро, осмотрительно, без раздумья. Вы получите сейчас деньги, яды, оружие. Ваша основная задача — укрепиться на главнейшем из русских металлургических заводов, чтобы взорвать его, подготовив одновременно взрывы в других производственных русских пунктах, и войти в доверие к вожакам коммунизма, чтоб подготовить их массовое уничтожение в назначенный нами день. Держите себя тактично. Играйте свою роль талантливо. Лига империалистов облекает вас своим доверием.

С этими словами голос замолк; в отверстие были ему переданы увесистый пакет советских денег, бутылочка с ядом, несколько неизвестных Артуру капсюль, коробка с голубыми шариками и новейшей конструкции бесшумный американский автомат.

Не успел он еще прийти в себя от всего услышанного, как пол под ним медленно заколыхался и стал опускаться вниз. Через минуту движение прекратилось, наверху раздался сухой треск. Артур оглянулся и увидел себя в каюте Василова, где все находилось в том же порядке, как и при жизни несчастного американского коммуниста. Дверь каюты была полуоткрыта.

Морлендер запер ее на ключ, подошел к зеркалу и оглядел себя с ног до головы. Потом он сунул руки в карманы, достал все документы Василова и принялся внимательно их изучать. Документов было немало: партийная книжка, полицейское удостоверение, письма и рекомендации от нью-йоркских коммунистов. Вот конверты, адресованные русским деятелям. Вот письмо из Петрограда, где он, Антон Василов, приглашается главным инженером на Путиловский завод. А вот это что такое, черт возьми?

Морлендер держал в руках смятый клочок бумаги с нацарапанными на нем карандашом безграмотными буквами. Когда наконец он разобрал его содержание, из груди мнимого Василова чуть не вырвался гневный вопль.

Он хотел, как бешеный, заколотить в стену кулаками, но ведь никто не отзовется и ни одна щель не раскроется! Все тихо вокруг, за окном клокочет шторм. Морлендер в ужасе опустился в кресло.

Он был подготовлен ко всему, но только не к этому. Он готов был двадцать раз пожертвовать своей жизнью, чтобы стереть с лица земли мерзких людей, убивших его отца. Но иметь жену… Иметь упрямую и безграмотную жену, по имени Катя Ивановна, из упрямства поехавшую на другом пароходе и поджидающую его в Кронштадте!.. Артуру Морлендеру, величайшему женоненавистнику, было невозможно совладать с охватившим его ужасом.

Долго он сидел, как пригвожденный. Но мало-помалу мысли его прояснились.

В конце концов, заговорщики знают, что делают, и, быть может, эта самая Катя Ивановна нужна ему как помощница. Кроме того — Морлендер заглянул в иллюминатор, — шторм и не думает утихать, он подбрасывает «Торпеду», как щепку. Разве нет надежды, что старая, дырявая «Амелия» разлетится от его напора вдребезги, прежде чем дойдет до Кронштадта? И, наконец, Артур Морлендер имеет право отстоять свою свободу. Он… ага! Вот блестящая идея. Он перенес тяжкую морскую болезнь, разрушившую его душевное спокойствие. Он должен отдохнуть, он не в силах исполнять свои супружеские обязанности, он потерял память на многие вещи, имена, события в прошлом. Ему следует держаться независимо и раздражительно. Он не даст ей раскрыть рта, черт побери!.. Все-таки лучше уж фиктивная жена, чем настоящая, если судьбе угодно сделать его женатым человеком…