А время уходило. Пятьдесят пять – это ещё не старость, но до неё осталось уже совсем немного, а накал борьбы между Джучи и Чагатаем снижался с каждым днём. Так вяло, как в последние полгода, они могли провоевать ещё лет десять, поэтому развязку пришлось ускорить. Наследников Джучи не оставил, поэтому его войско, ожидаемо, раскололось на две части. Большая перешла к доблестному Чагатаю, а меньшая к спивающемуся Чингисхану. Людовик Геноцид хоть и не лез во внутри китайские дела, без дввижения всё это время не сидел, поучаствовав в совместной с Ле Брюном японской кампании, подавлении восстания в Корее и аннексии Тайваня, поэтому вверенные ему войска ещё не успели превратиться в армию мирного времени.

Чагатай был мужчиной очень энергичным, заняв после смерти брата, царство Дали, и став шахом западного Китая, он, всего за полгода, железом установил на контролируемой территории шариат, просто вырезав всех недовольных и начал готовить наступление на восток. Мудрый Абу-Мансур продолжал поставлять ему наёмников, вернее сплавлять потенциальных преступников, которые постоянно рождаются в любом обществе и в любое время, император Кхмеров тоже предпочёл откупиться от бешеного кочевника войсками, признав его наследником Джучи. Пусть лучше этот безумный угробит сорок тысяч его подданных где-то на востоке Китая, чем вторгнется со своим шариатом в империю. Признал Чагатая наследником и император Дайвьет, Ли Хюэ Тонг, сменивший на престоле отца в 1210 году. Тонг-младший был христианином, причём очень образованным, изучившим не только шесть языков, но и историю противоборства христиан с мусульманами, нисколько не сомневался, чья будет победа, но, безмерно уважаемый им король Сингапура, попросил дикаря признать и все заключенные договорённости продолжать исполнять. Телеграфная станция в Гуаньчжоу работала бесперебойно, поэтому Ли отлично понимал, что это просто игра. Принципат уже построил железную дорогу с железными мостами от Тобола до Буды, и продолжал строить со скоростью тысячу миль в год, море вспахивали пароходы, которые только и ждут окончания строительства Суэцкого канала, а небо занимают не воздушные шары, пригодные только висеть на якоре, для корректировки огня артиллерии, или плыть по ветру, а самолёты, которые уже перевозят по шесть пассажиров из Марселя в Карфаген. А ведь вместо пассажиров они могут перевозить по шесть бомб, из Шанхая на глупую голову Чагатая. Могут, но не хотят. Им интересно играть. Смысл затеянной игры Ли Хюэ Тонг не понимал, но лучше, не понимая, играть за победителей. Игрок в шахматах один, а фигур у него много. Отец когда-то выбрал правильную сторону, и из пешки прошёл в ферзи. Конечно, ферзём тоже ходит игрок, но быть им гораздо приятнее, чем простой пешкой, поэтому правила император Ли принял безоговорочно. Сказал ему Анри признать глупого кочевника и продолжать поставлять ему оружие, так и будет. Значит так в этой игре запланировано. Не все фигуры должен срубить лично ферзь.

В феврале 1214 года, накопив достаточно сил, оружия и боеприпасов, Чагатай начал Джихад против христианской части Китая. Причём, не спросив благословения у Верховного имама. Сам решил и сам начал. Не удивительно, крутой ведь мужчина, целый шах. Его, конечно, уже с нетерпением ждал Геноцид, но держать свою роту в окопах Ричард не хотел. Окопы удержат и плебеи, а для рыцарей, тем более, будущих сенаторов, должно проложить другой путь к славе. От них требовалось проявить гораздо больше доблести. Поэтому роту своих воспитанников он повёл навстречу, на вражескую территорию. Диверсионный отряд. Лично повёл. Слишком большой риск? Лично ему на это было наплевать, он в этой жизни уже прожил «лишних» шестнадцать лет, не погибнув с арбалетным болтом в шее под Лемузеном, эти шестнадцать лет он потратил, в основном, на воспитание достойной смены, себе и своим «апостолам». Теперь им предстоял «выпускной» экзамен.

– Что там, Генрих? – Ричард убрал в чехол бинокль и протёр слезящиеся глаза – Я уже слишком стар, чтобы быть разведчиком.

Заместитель командира роты, старший сын, Генрих-львёнок, уже два года, как достигший совершеннолетия, но до сих пор так и не получивший золотых шпор, доложил, не отрываясь от бинокля.

– Встали на вершине холма, Сир.

– Капитан, Генрих. Сейчас я ваш капитан.

– Извините, Сир. То есть капитан. Встали неверные на том холме, начинают разбивать лагерь.

– Четверть пятого по полудню. – взглянув на часы, задумчиво произнёс Ричард – Они могли пройти ещё, как минимум, три мили, ведь до позиций Геноцида довольно далеко. Интересно, кого они боятся и почему не послали дозор, проверить наш холм?

– Между нами речка, да и холмик у нас маленький, пренебрегли. А боятся они, скорее всего нас, капитан. Наверняка они уже в курсе, что мы вышли в рейд, нас ведь видели китайцы в шести деревнях. Отец, получается, что мы только своим выходом, замедляем им движение на три мили в сутки?

– Отец – будете обращаться ко мне дома, лейтенант. Вряд ли они боятся именно нас, скорее, предполагают, что наш отряд такой не единственный. Хотя, значит в том числе и нас, и мы их не разочаруем. Сержантов Амори Плантагенета и Генриха Штауфена-Бомона немедленно ко мне. Остальным оборудовать оборонительные позиции, в режиме скрытности третьей степени. Стрелковые ячейки по периметру рощи на вершине холма. Здесь мы примем бой, поэтому пусть они очень постараются успеть организовать круговую оборону. Иначе, мы все тут и останемся, в одной братской могиле.

– Есть, капитан! – Генрих Плантагенет исчез, как призрак.

– Сир! То есть капитан, сержанты Бомон и Плантагенет прибыли в ваше распоряжение.

– Скромнее юноши и тише, вы не на параде. Вы нарисовались как на батальную картину маслом, но за нами, к сожалению, сейчас могут наблюдать только враги. Учтите это на будущее. Итак, Генрих, вы наш лучший артиллерист-миномётчик. Достанем мы отсюда до шатра Чагатая?

– Отсюда – нет, капитан. Но с самой вершины холма точно достанем. Нужно только тихонько спилить пару деревьев и все ветки, и соорудить помосты футов пяти высотой, к утру с этим точно управимся. Ударить предлагаю с самым рассветом. Клянусь, что накрою шатёр с третьего залпа!

– Действуйте, сержант Бомон! У нас два миномёта и шестьдесят мин, значит, у вас тридцать залпов. Вернее, не залпов, а дуплетов. – усмехнулся Ричард – Эх, знать бы, что так близко встретимся, взяли бы побольше…

Генрих Штауфен-Бомон приложил руку к полям своего пробкового шлема и молча умчался готовить позиции.

– Сержант Плантагенет.

– Слушаю, капитан!

– На этом холме нас обязательно зажмут, даже если Генриху удастся прикончить Чагатая. Геноцид начнёт своё наступление только утром двадцать пятого, значит держаться нам двое суток в полном окружении. Ричард-младший служит в вашем отделении, отправьте его с донесением в штаб Людовика Блуа. Через час оно будет готово, пусть отправляется до наступления темноты.

– Я могу приказать ему, капитан, но уверен, что он откажется подчиниться. Придётся вам назначить другого посыльного.

– Откажется. – печально кивнул Ричард – Но хоть один Плантагенет должен уцелеть.

– Уцелеть для чего, капитан? Чтобы жить с клеймом, сбежавшего с поля боя, где погибли его отец и старшие братья? Вы плохо знаете Ричарда-младшего. Сам я ему приказывать не буду, не хочу подрывать свой авторитет перед боем, пришлю его к вам. Разрешите идти?

– Не разрешаю, оставайтесь на месте. Вестовой, вернуть сюда лейтенанта Плантагенета и сержанта Бомона.

Вернулись. Ричард внимательно заглянул в глаза каждому из юношей.

– Скорее всего, завтра-послезавтра мы все умрём. Умрём красиво, но, увы, безвозвратно. Нас меньше сотни, а их почти двадцать тысяч, так что шансов выжить у нас нет. Преклоните колени, дамуазо, я считаю, что вы заслужили право и честь, погибнуть в золотых шпорах.

Пройдя ускоренную процедуру акколады, Генрих поднялся с колена, сжимая золотые шпоры в правом кулаке.

– Я думал, что никогда этого не дождусь. Нас сотня, но все мы герои, как в битве при Яффе, Сир. Если мы и погибнем, то так, что мусульманам больно будет об этом вспоминать. «Я никогда не планировал жить вечно»[130] – процитировал он отца.