Он уже прошел половину гостиной, когда его настиг ее голос.

– Саймон, я видела его.

Сент-Джеймс в недоумении остановился.

– Я видела его сегодня, – продолжала Дебора. – Мика Кэмбри. Об этом я и хотела сказать Томми.

Саймон Сент-Джеймс вернулся к столу и положил на него бумаги:

– Где?

– Я не совсем уверена, что это он. В спальне Нэнси я видела свадебную фотографию. Я видела ее, когда относила туда малышку, и я почти уверена, что этот человек выходил сегодня утром – нет, вчера утром – из квартиры моей соседки, в Лондоне. Раньше я не хотела говорить из-за Нэнси. – Дебора провела рукой по волосам. – Ну, я не сказала, потому что квартира принадлежит женщине. Тине Когин. А она как будто… наверняка я не могу сказать, но, судя по тому, как она разговаривает, одевается, вспоминает о своих отношениях с мужчинами… У меня сложилось впечатление…

– Она проститутка?

Дебора торопливо рассказала, как Тина Когин, услышав ссору, появилась со своим питьем, которое, по ее словам, возвращает ей силы после свиданий с мужчинами.

– Но у меня не было возможности долго беседовать с ней, потому что приехала Сидни. И Тина ушла.

– А что насчет Кэмбри?

– Это из-за стакана. Ее стакан остался у меня, и я до сегодняшнего утра забывала вернуть его.

Она увидела Кэмбри, подходя к Тининой двери. Он вышел из квартиры, и Дебора, поняв, что видит перед собой одного из «клиентов» Тины, помедлила, не зная, вручить ему стакан, чтобы он отдал его Тине, или пройти мимо, сделав вид, будто не заметила его, или, не говоря ни слова, вернуться к себе. А он пришел ей на помощь, сказав «доброе утро».

– И он совсем не был смущен, – простодушно добавила Дебора.

Мысленно Сент-Джеймс отметил, что мужчины редко смущаются в подобных ситуациях, однако ничего не сказал об этом.

– Ты говорила с ним?

– Только попросила передать стакан Тине и сказать ей, что я уезжаю в Корнуолл. Он поинтересовался, не позвать ли Тину, но я сказала «нет». Мне совсем не хотелось видеть ее рядом с ним. Саймон, мне было ужасно неловко. Я не могла представить, как они прощаются. Он обнимает ее и целует или они обмениваются рукопожатием? – На губах Деборы промелькнула улыбка. – Я плохо рассказываю, да? Ну, в общем, он пошел обратно.

– Дверь оставалась незапертой?

Дебора отвела взгляд и задумалась:

– У него был ключ.

– Ты видела его прежде? Или только один раз?

– Только один раз. И еще. Он вернулся в квартиру и заговорил с Тиной. – Она покраснела. – Я слышала, как он сказал что-то о рыжей сопернице. Наверно, он подумал… Да нет, вряд ли. Просто пошутил. Однако Тина позволила ему думать, будто я тоже как она, потому что когда он опять вышел, то сказал, мол, Тина позаботится о моих гостях, пока меня нет. И рассмеялся. И еще, Саймон, он так посмотрел на меня… Поначалу я подумала, будто он принял Тинины слова всерьез, но он подмигнул мне, и я поняла, что он шутит. – Дебора как будто все пережила заново, потому что ее лицо просветлело, когда она перешла к выводам. – А может быть, она и не проститутка вовсе? Если у Мика был ключ от ее квартиры… Проститутки вряд ли раздают ключи направо и налево. Я хочу сказать, представь, приходит мужчина, а там другой… – И она махнула рукой.

– Ситуация непростая.

– Значит, она не проститутка. Может быть, он содержал ее? Защищал от кого-нибудь?

– Ты уверена, что видела Мика?

– Как будто да. Если бы мне можно было еще раз взглянуть на фотографию, я могла бы сказать наверняка. Но мне запомнились его волосы, темно-рыжие, как раз того оттенка, какого мне бы самой хотелось. Помню, я еще подумала, как нечестно, что такие волосы у мужчины, который, в отличие от меня, не знает, что за сокровище ему досталось.

Сент-Джеймс постучал пальцами по столешнице и проговорил, как бы раздумывая вслух:

– Уверен, фотографию мы достанем. Если не ту, что в коттедже, то другую. У его отца наверняка есть свадебная фотография сына. – В голове у него уже вырисовался следующий логический шаг. – Дебора, а ты не могла бы поехать в Лондон и поговорить с Тиной? Господи, о чем только я думаю? Как ты можешь уехать отсюда, не дождавшись конца уик-энда?

– Я могу. Обед назначен на завтрашний вечер, а потом ничего не будет. Томми может отвезти меня в воскресенье утром. Или я поеду поездом.

– Тебе только и надо, что выяснить, знает ли она мужчину на фотографии. Если знает, не говори, что его убили. Тогда подключимся мы с Томми. – Сент-Джеймс свернул бумаги в трубку и засунул их в карман пиджака. – Если Мик ее любовник, она, наверно, расскажет нам что-нибудь такое, что прольет свет на его убийство, что-нибудь такое, чем он поделился с ней и больше ни с кем. Мужчины обычно становятся разговорчивыми после близости с женщиной. Они чувствуют себя более значительными. И забывают об осторожности. Они становятся честнее. – Неожиданно он понял, что говорит что-то не то в присутствии Деборы, и переменил тему: – С тобой поедет Хелен. А я запишу несколько вопросов. Томми обязательно захочется присутствовать. И мы присоединимся к вам, когда… Черт! Фотографии! Я оставил пленку со снимками коттеджа в твоем фотоаппарате. Если бы мы могли проявить ее, уверен, у нас… Боюсь, я использовал всю пленку.

Дебора улыбнулась, и Сент-Джеймс понял почему. В его голосе звучало такое же волнение, какое было несколько минут назад в ее голосе.

– Я принесу. Он у меня в комнате.

Дебора ушла, а Сент-Джеймс подошел к окну в алькове и выглянул в ночной сад. Были видны лишь очертания кустов, да дорожки выделялись серым цветом.

Сент-Джеймс попытался свести вместе обрывочные сведения о жизни и смерти Мика Кэмбри. Противоречат они или не противоречат друг другу. Леди Ашертон сказала, что Мик часто отсутствовал. В Лондон его тянуло некое журналистское расследование, на которое он возлагал большие надежды. А не связано ли это с Тиной Когин?

Не исключено, что она – любовница Мика, его лондонская содержанка. И все же Дебора, людей не обманешь, сразу признала в ней проститутку – по разговору, по манерам. Если это так, то она наверняка связана с его расследованием. Это логично. Мик мог содержать женщину в Лондоне не для утех, а чтобы защищать ее, если она – источник истории, которую он разрабатывал и которая должна была прославить его имя. Не в первый раз журналист пользуется услугами проститутки в важном деле. Из-за проституток уже немало полетело голов и разрушилось карьер. Но Мик мертв, его гостиная обыскана – возможно, в надежде найти лондонский адрес Тины, – и общая картина не кажется искусственной.

– Саймон!

Дебора влетела в гостиную, и Саймон, повернувшись к ней, увидел, что она дрожит, словно ей холодно, даже обхватила себя руками.

– Что случилось?

– Сидни. Кто-то в комнате Сидни. Я слышала мужской голос. Я слышала, что она кричит. Может быть, Джастин…

Сент-Джеймс не стал ждать, пока она закончит фразу. Он бросился вон из комнаты и поспешил, насколько позволяла больная нога, по коридору к северо-западному крылу. С каждым шагом рос его гнев. Вновь он вспомнил все, что случилось днем на берегу. Сидни в воде. Сидни на песке. Брук на ней, бьет ее, рвет на ней платье. Но сейчас не было утеса, который тогда разделял его с Бруком Джастином. И Сент-Джеймс был этим счастлив.

Однако он слишком хорошо знал свою сестру, чтобы не помедлить перед ее комнатой. Дебора встала рядом, когда он прислушивался к тому, что происходило за дверью. Он услышал крик Сидни, потом голос Брука, потом стон Сидни. Черт бы ее побрал, подумал он и, взяв Дебору под руку, повел ее прочь, по длинному коридору в южную часть дома.

– Саймон! – пролепетала она.

Он не ответил, пока они не оказались в ее комнате и за ними не закрылась дверь.

– Ничего страшного, – сказал он. – Не переживай.

– Но я слышала…

– Дебора, с ней все в порядке. Поверь мне.

– Но… – Неожиданно Дебора поняла и отвернулась. – Я подумала… Ну почему я такая идиотка?

Сент-Джеймс хотел утешить ее, избавить от смущения, но он понимал, что любое замечание может лишь ухудшить дело. В отчаянии, в злости от того, что их жизнь переменилась и ему нельзя ничего предпринять, Саймон оглядел, словно ища подсказку, черные дубовые панели на стенах, герб Ашертонов над камином, высокий потолок, теряющийся в темноте, огромную, с четырьмя колоннами кровать, занимавшую большую часть пространства, изголовье, украшенное гротескными фигурами между цветами и плодами. Ужасное место, в котором нельзя оставаться одному. Здесь как в усыпальнице.