– Значит, Мик отказал тебе в деньгах?

– Я сглупил. Стал говорить, что всем расскажу, чем он занимается в Лондоне. О женских платьях, ну и о наркотиках тоже.

– И все же он не дал тебе денег?

– Не дал. Он стал смеяться надо мной. Говорил, что если я хочу денег, то должен угрожать ему убийством, а не шантажировать его. Люди, мол, платят чертовски больше, чтобы остаться в живых, не то что за свои тайны. Вот где настоящие деньги. Ион не переставал смеяться. Словно подзуживал меня.

– А Брук что?

– Пытался нас утихомирить. Он знал, что я не в себе. Думаю, он испугался, как бы чего не вышло.

– Но вы не утихомиривались?

– Мик доставал меня. Он сказал, что если я выставлю на всеобщее обозрение его грязное белье, он сделает то же самое с моим. Он сказал, что ты и мама с интересом отнесетесь к моему возвращению к наркотикам. Но на это-то я плевал. – Питер принялся обкусывать ноготь большого пальца. – Ну сказал бы он тебе, да ведь ты и без него все понял. А мама… меня мучило лишь одно, мне надо было достать кокаин. Ты не представляешь, каково это. Кажется, ради дозы можно пойти на что угодно.

Только такого признания Линли и не хватало – и ему оставалось только благодарить судьбу, что рядом нет ни Макферсона, ни тем более Хейверс. Что касается Макферсона, то, Линли знал, он бы не стал придавать словам Питера особого значения. А вот Хейверс непременно вцепилась бы в них мертвой хваткой.

– Ну и я взорвался, – сказал Питер. – Если бы не взорвался, стал бы просить и унижаться.

– Тогда Брук ушел?

– Он хотел и меня увести, но я сказал «нет». Я сказал, что хочу закончить то, что начал.

Опять Питер забыл, где находится, и Линли внутренне вздрогнул.

– Что было дальше?

– Я стал по-всякому обзывать Мика. Я неистовствовал. Кричал. У меня голова шла кругом, мне было необходимо… – Он взял чашку и сделал большой глоток. Струйка чая потекла у него по подбородку. – А кончилось все тем, что я стал просить у него пятьдесят фунтов. Он вышвырнул меня.

Сигарета Питера все еще лежала в пепельнице, превратившись в ровный цилиндрик из серого пепла. Питер стряхнул его ногтем указательного пальца, и он рассыпался.

– Томми, когда я уходил, деньги все еще были там. У тебя нет причин мне верить, но денег я не брал. И Мик был живой.

– Я верю тебе.

Линли постарался произнести это уверенно, словно единственно его уверенности было достаточно, чтобы вернуть Питера в лоно семьи. Безответственная фантазия! Судя по тому, как все складывается, не миновать Питеру суда. А там, как только о его приверженности наркотикам станет известно присяжным, только чудо ему поможет. И не важно, верит ему Линли или не верит.

Тем не менее Питер, по-видимому, несколько успокоился после слов брата, подбодривших его, и у него появилось желание рассказывать дальше. Тоненькая ниточка, связавшая их теперь, побуждала его к исповеди.

– Я не брал, Томми. Я бы ни за что не пошел на такое. – Линли, не понимая, смотрел на Питера. – Я не брал фотоаппараты. Правда не брал. Клянусь.

Тот факт, что Питер готов был продать фамильное серебро, вызывал сомнения в правдивости этих его слов, и Линли не ответил ему.

– Когда ты расстался с Миком в ту пятницу?

Питер задумался:

– Я пошел в «Якорь и розу», выпил там пинту пива. Наверно, это было без четверти десять.

– Не в десять? Не позже?

– Да нет.

– И в десять ты был в пабе? – Питер кивнул. – Почему Джастин вернулся в Ховенстоу один?

– Джастин?

– Разве его не было с тобой в пабе?

Питер растерянно поглядел на брата:

– Нет.

Линли почувствовал облегчение. Это была первая информация в пользу брата. И то, что он сообщил ее, совершенно не подозревая о ее важности, убедило Линли в его искренности. Конечно, все придется проверять, однако в истории Брука появилась трещинка, и адвокату будет за что уцепиться, когда дело дойдет до суда.

– Чего я не понимаю, – продолжал Линли, – так это зачем ты, никому не сказавшись, сбежал из Ховенстоу. Неужели из-за нашей ссоры в курительной комнате?

Питер едва заметно усмехнулся:

– Если посчитать все наши ссоры, то еще одна не должна была бы так уж потрясти меня. – Он отвернулся. Поначалу Линли предположил, что он пытается что-то придумать, но, увидев красные пятна у него на лице, понял, как Питер смущен. – Все из-за Саши. Она задергала меня. Все время твердила, что мы должны вернуться в Лондон. Я взял из курительной комнаты спичечницу – ту, серебряную, что всегда стоит на столе, – и как только она узнала, что я не достал денег у Мика и кокаина у Марка, сказала, что надо ехать в Лондон и продать ее там. Ей не сиделось на месте. Она уже не могла без кокаина. Томми, ей все время был нужен кокаин. Много кокаина. Больше, чем мне.

– И вы купили? Купили то, что у нее было сегодня в шприце?

– Я не мог продать спичечницу. Всем ведь ясно, что она украденная. Странно еще, что меня не арестовали.

В воздухе повисло слово «тогда». Однако оба, вне всяких сомнений, подумали именно об этом. В замке повернулся ключ. Кто-то быстро постучал в дверь, и она распахнулась. Вошел Макферсон. Очки в тяжелой оправе сидели у него на лбу, словно он спихнул их туда за ненадобностью. За его спиной стояла сержант Хейверс, даже не пытавшаяся убрать с лица торжествующую улыбку.

Линли встал, но жестом показал брату, что он может оставаться на месте. Макферсон отступил в коридор, и Линли последовал за ним, закрыв за собой дверь.

– У него есть адвокат? – спросил Макферсон.

– Конечно. Мы еще не звонили, но… – Линли внимательно поглядел на шотландца, у которого было мрачное, в отличие от Хейверс, выражение лица. – Энгус, он говорит, что никогда в глаза не видел флакон. И наверняка мы найдем свидетелей того, как он покупал хлеб и яйца, пока она кололась. – Он старался говорить спокойно и рассудительно, чтобы сразу отделить Питера от смерти Саши Ниффорд. Трудно было поверить, что Макферсон и Хейверс уже связали Питера с убийствами в Корнуолле. Однако вопрос об адвокате предполагал худшее. – Я говорил насчет отпечатков пальцев, прежде чем прийти сюда. Очевидно, что Саша сама вколола себе наркотик. Отпечатков Питера нет ни на шприце, ни на флаконе. Что же до передозировки…

Лицо Макферсона мрачнело все сильнее. Он поднял руку, останавливая Линли, и тяжело уронил ее, прежде чем заговорить.

– Ну да, передозировка. Ну да, парень. Ну да. Но у нас проблема посерьезнее, чем передозировка.

– То есть?

– Сержант Хейверс изложит факты.

Линли потребовалось немалое усилие, чтобы перевести взгляд с Макферсона на выражавшее презрение лицо сержанта. Она держала в руке листок бумаги.

– Хейверс?

Опять она позволила себе едва заметную ухмылку. Снисходительную, всезнающую.

– Токсикологический анализ выявил смесь хинина и лекарства, которое называется эрготамин, – сказала она. – В соединении, инспектор, они не только напоминают героин, но и действуют в точности как героин. Наверно, девушка не знала, что колет.

– Что вы говорите? – не поверил Линли.

Макферсон переступил с ноги на ногу:

– Не надо, Линли. Это убийство.

Дебора не бросала слов на ветер. Когда Сент-Джеймс вернулся домой, Коттер сказал, что она опередила его на час. И со значением добавил:

– Она сказала, что у нее много работы. Надо печатать новые фотографии. Но, думаю, девочка хочет побыть тут, пока не станет известно о мисс Сидни.

Словно боясь, как бы Сент-Джеймс не воспротивился, Дебора сразу же пошла в свою мастерскую и зажгла красную лампу, чтобы ее не беспокоили. Сент-Джеймс постучал в дверь и назвался.

– Сейчас, – весело отозвалась Дебора и зачем-то стала громко стучать, как бы демонстрируя свою занятость.

Сент-Джеймс пошел в свой кабинет и позвонил в Корнуолл. Доктора Тренэр-роу он отыскал дома. Стоило ему назвать себя, как Тренэр-роу с нарочитым спокойствием поинтересовался насчет Питера Линли, словно ожидал худшего. Сент-Джеймс спросил, нет ли поблизости леди Ашертон. Щадя ее, он выложил доктору самый минимум.