Арина проснулась от громкого натужного шепота Мони — и почувствовала, что диван не то шатается, не то парит в воздухе.

Она чуть-чуть приоткрыла глаза. Диван действительно качался в полуметре над полом. Моня держал его за изножье. Кто держал в головах, догадаться было нетрудно.

— Должен пройти, я сказал, — раздался не менее громкий шепот Шорина.

Их движения,  и верно, со стороны напоминали танго. Шорин вел, а Цыбин, повинуясь его молчаливым распоряжениям, то делал крохотный шажок влево, то вправо, то пятился, то двигался вперед.

Им все-таки удалось миновать коварный угол (наклонив диван так, что Арина вжалась в его спинку) и даже затащить его в кабинет Арины.

Кабинет был действительно крошечным. Основное его пространство занимал стол

с микроскопом, множеством реактивов и другими полезными приборами и приспособлениями. Были стеллажи, был маленький шкафчик для одежды, был венский стул, притащенный накануне Цыбиным. Но точно не было места для дивана.

— Ну и куда его? — Цыбин широким жестом обеих рук показал на обстановку кабинета. При этом его угол дивана даже не шелохнулся, остался замершим в воздухе.

— Надо подумать, — Шорин вышел из-за головы все еще притворяющейся спящей Арины. Его угол дивана тоже не упал.

— А если так?

Стол Арины аккуратно сдвинулся в угол.

— Неудобно. Она дымит как паровоз, весь дым в коридор тянуть будет.

— А если…

Шкаф передвинулся в угол, стол встал возле окна — и вполне расчистилось место примерно на полдивана.

— Уже лучше.

Шорин уставился в пустой угол — и вся мебель еще немного потеснилась, куда спокойнее и аккуратнее.

— Вот теперь — в самый раз! — Шорин гордо оглядел свою работу.

— Задвигаем — и к делу!

Диван с Ариной довольно резко влетел в угол. Притворяться спящей было уже невозможно, Арина села.

— Моня! Ты неизящен! Бутылки побьешь!

Диван поерзал, вставая аккуратно.

На пороге появилась раздраженная Лика.

— Два ночных дежурства каждому. Фоните так, что у меня девочка чуть в обморок не упала. Устроили тут спектакль!

Она фыркнула, развернулась на каблуках и убежала.

Арина сидела с незажженной папиросой во рту, пытаясь нащупать по карманам спички  и не пропустить представление.

Шорин щелкнул пальцами — и папироса зажглась.

— По три дежурства! — раздался голос Лики издалека.

Особые обернулись на голос, а дверь Арининого кабинета сама собой с грохотом захлопнулась.

— Позвольте? — Цыбин протянул руку к полке над головой Арины. К той, где у папы жил мальчик с плаката.

Арина отодвинулась. Цыбин достал две бутылки пива, передал одну Шорину — и пробки в буквальном смысле полетели в потолок.

— А я и не знала, что у нас продается бутылочное пиво, — сказала Арина, чтобы хоть что-то сказать.

— Так в Юзовке завод еще к Ноябрю пустили. Во всех газетах писали. Хотите? Очень приличное! — Цыбин уселся на венский стул, прихлебывая пиво прямо из горлышка, — идеальное начало нового дня.

— Не пью на работе.

— Вот, посмотри, брат Шорин, — среди нас есть серьезный человек, — Цыбин перешел на шепот, — но вы же не расскажете начальству о нашей маленькой слабости?

— Да тут каждый… Кто пиво, кто коньяк…

— Не говорите это слово на букву «к» — простонал позеленевший Шорин, — а то тут будет грязно!

— Дава, милый, не рычи на Арину Павловну. Это не она заставила тебя вчера смешать слово на букву «к» со словом на букву «в» и другими словами русского языка в количествах, превышающих разумные. Кстати, как ты?

Цыбин заботливо взял руку Шорина и принялся считать пульс.

— Сорок пять. Допрыгался, — задумчиво протянул он, качая головой.

— Да ладно тебе, завтра буду как огурчик.

— Вроде бы, с похмелья должен учащаться, — произнесла Арина.

— Ой, Арина Павловна, не обращайте внимания, тут другое.

Арина почувствовала себя девочкой, которую не взяли в игру. «Ну и пожалуйста», — подумала она по-детски.

— Вы диван-то вернете на место? — спросила она, справившись с обидой. — Мне он тут не нужен, а Цецилия Цезаревна наверняка уже всех на уши поставила.

— Цецилия как раз просила убрать диван из приемной как не соответствующий и преступно роскошный. Так что, боюсь, придется ему здесь навеки поселиться. Тем более, назад мы его не потащим.

Шорин что-то хотел возразить, но Мануэль сурово сдвинул светлые брови — и покачал головой.

— Не потащим. Иначе останемся до вечера без особого эксперта.

— Где вы вообще взяли эту красоту?

— Моя личная. Все равно в сарае валялись без смысла. Чуть на растопку не пошли. А тут вот — для дела пригодились. Оказывается, в диванах так удобно носить пиво! Или вы про него?

Цыбин кивнул головой в сторону Шорина, крайне сосредоточенно пьющего пиво.

— Про мебель.

— Вы же не возражаете, если мы будем изредка навещать мой любимый диванчик? У вас тут уютно — начальство далеко, дверь хорошо закрывается…

— Всегда рада.

— Ну, не будем злоупотреблять вашим вниманием.Особые вышли, и Арина приступила к работе.

Июнь 1946

— Не слюни мне руку. Поцелуй руки — это символический жест. Просто наклонись и изобрази поцелуй, не касаясь губами руки! Представь, не знаю, что знамя целуешь, ты же не будешь его себе в рот пихать.

— Вот так?

— Да, неплохо. Только смотри в глаза.

— Не могу. На смех пробирает.

— Эх. Ладно. Потом повторим. Теперь к главному. Возьми меня за руку. Крепче, покажи, что ты мужчина… Уй! Не настолько же! Теперь вторую руку положи мне на спину. Примерно, где застежка бюстгальтера.

— А где она?

— Ну вот тут, примерно. Что ты там нащупать пытаешься? Я это не ношу. И расслабься ты, будь нежен, но не робок.

Арина знала, что это неприлично, неправильно и вообще гадко, но ничего не могла с собой поделать: она прижалась ухом к двери актового зала и пыталась представить, что там происходит. Голос принадлежал Цыбину, отвечал ему, кажется Ангел — версий не намечалось. Никого, кроме этих двоих, Арины и дежурного за стойкой в приемной, в каретном сарае не было.

А ситуация за дверью накалялась.

— Давай, решительно, как я тебя учил… Ой! Больно же! Продолжай, не останавливайся… Не смотри туда, только в глаза… Где твое чувство ритма? Ну, давай, раз-два-три-четыре, раз-два-три- четыре…

— Можно я немного отдохну?

— Погоди, я только начал получать удовольствие. Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре, — Моня устало пыхтел.

— А если я вот так?

— О! Ты начинаешь понимать суть! Можно — все! Я весь в твоей власти! Делай со мной что угодно — только смотри в глаза!

Арина поняла, что сейчас лопнет от любопытства. Она краем уха слышала, как стажеры (по большей части — стажерки) Особого отдела обсуждают слишком уж нежную дружбу между Цыбиным и Шориным. Слышала, как про кроткого Мануэля, сносящего грубость друга, говорили «походная жена». В общем-то Арине было все равно, но вот Ангел… И она решительно вошла.

— О! Арин Пална! Заходите! — улыбнулся ей навстречу Цыбин. — Вы ведь умеете медленный фокстрот? А то этот ваш мальчик мне уже все ноги оттоптал.

Арина улыбнулась. Ангел неумело вел Цыбина в фокстроте.

— Давай, Ося, смена партнера, как я тебя учил!

Ангел взял Цыбина за руку, отвел к стене и поклонился Арине. Арина подала руку.

— Давайте, а я вам вместо музыки буду! — Мануэль развалился на стуле и начал петь, подвывая и жеманничая:

Оська сорване-е-ец,Зеленоглазый удале-е-ец,Веселый друг моих забав,

Вообще, чудесный, славный парень.Ося, ты помнишь наши встречи

В Приморском парке, на берегу?

Он отбивал ритм пальцами по подоконнику и явно наслаждался зрелищем. Ангел краснел, путался в ногах, сбивался с ритма.

— Не, братец, таким манером ты свою Гамильтониху не поразишь. Давай еще раз. И помни, левая нога у тебя слева, правая — несколько правее, а всего у тебя их две. Непонятно, где здесь может быть проблема. Арина Павловна! К вам тоже претензия — очень скучно танцуете. Задора не чувствуется, знаете ли…