— Да спит он. Всего час прошел, — махнул тот рукой. — Если что, мама его сюда принесет.

Рассказы из жизни Ангела становились все забавнее, все менее парадными. Вот уже и часы Вертинского припомнили, и съеденные подряд четыре столичных торта… Раздавались сдавленные смешки, перешептывания…

«Мы разучились долго скорбеть. Слишком много поводов, слишком мало времени», — подумала Арина.

К ней подходили коллеги, спрашивали про малыша, поздравляли… Будто крестины, а не поминки.

Цецилия Цезаревна тихонько доложила Арине о подвигах Давыда на радостях от рождения сына. Ничего криминального — традиционно оседлал льва, был снят постовым, который вошел в положение — и даже штрафовать его не стал. Благо, Моня, который был рядом и трезвее, объяснил ситуацию.

Львов в Левантии было два. Они охраняли мост на старой границе города. Один, злобно ощерившийся, смотрел в сторону окраин, другой — тихий, прижавший уши, похожий на нашкодившего котика, — в центр. По примете, отец новорожденнойлевантийки, чтобы гарантировать ребенку счастливую жизнь, должен был погладить «домашнего» льва, а отец мальчика — «дикого».

«Вы же понимаете, Арина Павловна, ваш муж — человек увлекающийся, он просто погладить не мог», — шептала Цецилия.

Неподалеку жался молодой человек, явно из друзей Ангела, — темноволосый, кудрявый. Чуть прищуренные глаза и приподнятые уголки рта даже в самые серьезные моменты намекали на готовность улыбнуться. Между полными губами поблескивали крупные белые зубы.

Арина пыталась вспомнить паренька — но не могла.

— Я Кролик! — улыбнулся юноша, заметив, что Арина на него смотрит.

Легче не стало. Вот Кролика, кажется, в Ангеловой шайке не было. Был Миша Котик, был Бабкен Волчонок, а Кролика, кажется, не было… Может, из совсем малышей — бегали с Ангелом детишки лет пяти, неотличимые из-за минимума одежды и толстого слоя грязи. Она уже хотела спросить, уточнить, но подоспевший Яков Захарович представил молодого человека по всем правилам.

— А это наш новый оперативный сотрудник, Борис Лазаревич Кролик. Вернешься — будешь с ним, гм, сотрудничать.

Арина покраснела. Хорошо, что она не спросила Кролика, не попадался ли он ей до войны.

— Сработаемся, — улыбнулась она вежливо.

— Непременно! — заулыбался Кролик. — Вы не смотрите, что я молодой. Я толковый, честно!

Арина кивнула и не удержалась — улыбнулась парню. Хороший он. Хотя, конечно, Ангела не заменит. И даже Оська не заменит. И никто.

Ладно, вранье, незаменимых у нас нет. Кролик так Кролик. Арина усилием воли взяла себя в руки.

— Они с моим отцом еще в ДВР порядок наводили, — вещал у Арины над ухом Шорин, — он о ней писал так, что мама аж ревновала. И скажу вам — не зря ревновала!

— Это да, — закивал Моня, — бабушка что надо!

— О господи! — Цецилия Цезаревна вдруг вскочила из-за стола, покраснела, побледнела, снова покраснела — и побежала к своему рабочему месту.

Присутствующие удивленно проследили за этим маневром — секретарь УГРО импульсивностью не отличалась.

— Вот! — она появилась в дверях актового зала через минуту, запыхавшаяся, — Письмо! На наш адрес пришло. Я еще удивилась — все в иероглифах, не поймешь, что и от кого. А вот, оказывается…

Яков Захарович взял у Цецилии Цезаревны письмо, повертел в руках.

— Кто-нибудь понимает по-китайски?

— Ну, я немного… Пришлось, — Моня виновато развел руками, мол, извините, что я такой умный.

— Так прочти. Теперь у Ангела от нас тайн нет… Да и раньше-то… Эх.

— В общем, она пишет, мол, получила письмо, не знала, что ты жив… Дальше на полстраницы рассказывает, какие у него ошибки… Ничего себе, он ей на китайском написал, оказывается! Силен, однако, не подозревал…Тут о себе… У них там все неспокойно, революция будет… Как она победит — так сразу и приедет внука повидать… Дальше пожелания, наставления… В общем, вот так. Надо ей как-то написать, мол, не получится внука увидеть. Жалко. А он так мечтал с ней познакомиться.

— Да накатаем мы ей ответ. Сядем, вспомним, как там что пишется… — потрепал друга по плечу Давыд.

— Дава, не усложняй. Она по-русски лучше тебя и читает и пишет. Просто хотела внуку приятное сделать, раз уж он начал китайский учить. Цель, так сказать, дать — чтоб не просто учился, а для дела.

— Хорошо придумала, жаль, что не вышло, — вздохнул Давыд. Арине показалось, что голос мужа дрогнул.

— Пойдем, — шепнула она, — малыш испугается, если меня… нас не будет рядом.

— Пошли, — шепнул он в ответ.

«Вовремя же я вернулась из отпуска» — думала Арина, трясясь в катафалке по февральскому льду. Первое рабочее утро началось с трупа. Знакомая картина: желтая кожа, светлые белки глаз.

В кармане — черный «Особый» паспорт огненного аж пятого ранга. Инженер-металлург Тумаркин Аркадий Лейбович, 1900 год рождения. Шел в полном одиночестве по улице, упал, умер. На глазах у прохожих. Оставил вдову и троих сирот.

Моня успел разослать ориентировки во все медицинские учреждения города, так что приехавшие врачи тут же позвонили в УГРО.

Все было просто, понятно и абсолютно безнадежно. Даже последняя загадка — почему убийца не оставляет рядом с жертвами следов и почему жертвы находят в странных местах — разрешилась. Совершенно случайно.

Ося обладал, по мнению соседей Шориных, крайне скандальным характером. Проще говоря, орал. Сытый, чистый, не мерзнет, не жарко, животик не болит, нигде не колет, не натирает, но кричит, как будто его режут.

Помогали только две вещи: когда папа садился перед Осиной кроваткой и принимался чистить пистолет («Мужчина растет, воин — понимает толк в оружии», — радовался Давыд, а Арина с Белкой вздыхали), либо когда Арина читала вслух. К содержанию чтения Осип Давыдович никаких особых требований не выдвигал: стихи — хорошо, сказки — пойдет, медицинский справочник — почему бы нет, старые протоколы — тоже отлично. Главное, чтобы мама говорила и страницы шуршали. Мог слушать и по полчаса, и по часу, старательно борясь со сном. Но потом наконец-то засыпал, к радости взрослых.

Днем Арина читала первое, что попадется под руку. А вот вечером приходил Давыд — и тут чтение приходилось уже выбирать. Описание рожистого воспаления или последней стадии сифилиса Осю вполне радовало, а вот его отца — коробило. Белка удивлялась, в кого ее сын такой нежный.

Наконец, решено было перед сном читать Маринины блокноты — там тоже попадались весьма неаппетитные вещи, но Давыд против них не возражал, уж больно любопытно было.

В один из таких вечеров и нашли они отгадку. Марина, прошерстив всю доступную литературу, выяснила, что явление Смертных не изучено. Вообще и совсем. «Как древние люди пользовались огнем, не умея его добыть и не понимая его природы, так и мы пользуемся силой Смертных, не понимая и не зная всех ее возможностей».

Митя Куницин охотно согласился быть подопытным. Оказалось, что силу живых можно передавать не только мертвым, но и живым же. Как-то он перелил (с разрешения всех сторон, конечно) немного силы Гавриленки лично Марине.

«Внезапно мне безумно, до покалывания в пальцах, захотелось вышивать. И так же сильно — курить. То, что Жорка без папироски разве что спит — это я знала. А вот про вышивку пришлось спросить. Все-таки признался — вышивает с детства. Бабушка научила». Арина рассмеялась, представив себе высокого широкоплечего Жорку с пяльцами в огромных ручищах. Впрочем, вспомнила и его вышитые рубашки небывалой красоты. Думала, его девушка мастерица, или мама… А оказывается, сам.

— Так что получается, тот Смертный переливал силу от одной своей жертвы другой? Раз они начинали странно себя вести… Вон, Тонька безногая закурила, Глазунов ногами пользоваться разучился… — Давыд лежал на кровати, закинув руки за голову и задумчиво разглядывая потолок, Оська слушал внимательно, но спать пока не собирался.