— Где настоящий медальон? — Нервно спросила я.

— Когда-то на пятом курсе, мы разбирали барахло в этом доме, и наткнулись на медальон, который никто так и не смог открыть, и по всей видимости просто выбросили его.

Я зажала рот рукой.

— Но по привычке Кикимера он утаскивал все наиболее ценное к себе.

Гарри рассказал о Наземникусе Флетчере, за которым в данный момент отправился Кикимер, что тот многое утащил из поместья Блэков, и скорее всего медальон тоже.

— Вы что, приручили этого сварливого эльфа? — Подавив улыбку спросила я.

— Типа того, вручили ему поддельный медальон со словами, Регулус был бы счастлив, если бы это было у тебя.

Я едва не расхохоталась.

— Хорошо, теперь у нас есть хоть какая-то зацепка. — Сказал Рон.

Я выглянула в окно и сразу же поняла, почему мы с Сириусом переместились прямо на последнюю ступеньку дома, двое в капюшонах патрулировали улицу.

— Они знают, что Гарри здесь? — Повернула я голову к друзьям.

— Не думаю, это просто патрульные, их бы было гораздо больше, располагай они такой информацией.

— Но разве это не очевидно, что Гарри может быть только здесь. — Непонимающим тоном спросила я.

— Нет, не очевидно, у нас еще, по меньшей мере, двенадцать домов, принадлежащих членам ордена, каждый защищен подобным образом и в каждом может скрываться Гарри. — Объяснил Сириус.

Это умно, подумала я, здесь вероятность присутствия мальчика, который выжил, была больше всего, то есть он здесь живет, значит не будь Гарри Поттер настолько глуп, он бы обязательно не выбрал этот дом в качестве укрытия.

Следующие два дня мы провели в ожидании вестей от Кикимера. Никто не выходил из дома, дабы не привлекать внимания, и даже Сириус не отлучался ни на секунду, вероятно он просто присматривал за кучкой молодых людей, пускай он и был единственным из взрослых, посвященный в тайну крестражей. Никто, кроме нас пятерых и не догадывался, какие страшные темные тайны хранил Волан-де-Морт. Вечер выдался скучным, Рон и Гарри играли в волшебные шахматы, Гермиона читала оставленную ей по наследству от Дамблдора книгу. Я сидела зевая в окно, а Сириус кажется был в своей комнате. Пускай и скучная эта картина, но она чем-то напоминала семейную идиллию, домашний очаг. Интересно, зачем пожирателям обрывок фотографии и письма от матери Гарри к Сириусу. Ведь только Снейп мог войти в этот дом, что он искал в действительности и как преодолел чары, защищающие дом от него самого? Удивительная, таинственная, загадочная личность. Тоска овладела мной, сковывающая тонкие струнки души, где-то глубоко внутри. Почему я думаю о нем, почему жалею, стараюсь понять, каждый раз убеждая себя, что он этого не заслуживает. Эта история съедала меня словно неверие когда-то в причастность к Лорду Игоря, сердце все равно находило оправдания всем, что за мать милосердия? Сними же ты, наконец, эти розовые очки, все твои рассуждения бессмысленны, эти два человека, абсолютно темных предателя, которые не должны иметь места в твоем сердце. Северус… Ты самый низкий, жалкий, скользкий тип, предатель и убийца, исчезни из моей головы! Я отправилась наверх, в свою спальню где-то к полуночи. Соседняя дверь не была заперта, и черт меня дернул заглянуть за нее. Сириус сидел в кресле перед камином, разглядывая что-то, похожее на альбом для фотографий. Дверь тихонько скрипнула, от того, что я задела ее плечом. Сириус машинально поднял взгляд и увидел мое стыдливое лицо в проеме.

— Подглядывать не хорошо. — С улыбкой сказал он, убирая книгу с колен.

Я узнала этот альбом, он принадлежал Гарри, он рассказывал, что Хагрид подарил его в первый учебный год.

— Входи. — Властно сказал он.

Я всё ещё не решалась входить. Сириус встал сам, и подошел ко мне, открыв дверь, втянул меня внутрь, затем прислонил меня к стене, уставшими глазами вглядывался в мои, стоя в нескольких сантиметрах от моего тела. Его рука скользнула по моей щеке, гладкими прикосновениями он взял меня за подбородок, медленно притягивая к себе. Зачем я пришла? Я ведь не готова к этому… Но он уже коснулся моих губ, которые не двигались. Я не хотела его поцелуев, почему? Еще недавно я жаждала их с неистовой силой. Затем он начал ласкать мою шею, так нежно, что мое тело постепенно начало поддаваться. Я не могла сдержаться и потихоньку сдаваясь, начала отвечать на его поцелуи. Он поднял меня на руки, и отнес к кровати, смахнул какие-то клочки бумаги поднимая одеяло, и уложил на простыни. Нет, прекрати Анна! Что ты делаешь? Шептал голос в сознании, но я уже не могла оторваться от него, чувствуя тепло, флюидами исходящее от его души. Этот жар обволакивал меня, согревал. Рубашка соскользнула с моего тела, Сириус раздевал меня медленно, покрывая каждый дюйм моей кожи поцелуями. Тело отзывалось, но душа не чувствовала ничего, лишь чувство обреченности, совесть протестовала. Это не могло быть насилием, ведь я отвечала на его ласки, роясь в его волосах пальцами, сжимая спину, целуя плечи и губы. Душа металась от наслаждения к гильотине.

— Сириус, прошу остановись…

Кажется он ощущал холод исходивший из меня, но не прекратил, резко навалившись на меня он начал двигаться. Он не слышал моих тихих протестов, утопающих в негромких стонах. Как же он подумать о том, что я больше не принадлежу ему, не знал, не мог прочесть в моей голове, но ощущение, что что-то изменилось, сковывало его, даже раздражало, из-за чего он становился резче, иногда причиняя боль. Я не могла поверить что он делает это со мной. Животная страсть, смешанная с яростью охватила его.

— Сириус! — Я умоляла его остановиться.

Но мои мольбы проходили мимо его ушей. Как могло такое случиться, что мне неприятно стало находиться в объятиях такого родного, близкого любимого. Что случилось с моей любовью? Я отталкивала его, но он схватил меня за руки. Нет, противно не было, было приятно, но это было уже не то, что я испытывала в наши с ним ночи в Хогвартсе, пропитанные искренностью и такой любовью, что сводило конечности. Укол душевной боли проник в его эмоции, испепелил, и злоба непонимания растекалась по его телу. Прости Сириус…

Глава 21. Ледяной камин…

Я не та, кем хотелось бы быть в этом мире,
Я не свет, хоть пророчат мне эту судьбу,
Я не ложь, я не правда, не отблеск сапфира,
Я не та, что не слышала слова «Люблю».
Не картинка, манящая стройностью тела.
И изгибами юности раню людей,
Ведь не ангел я, дьявол, не знавший предела,
Красотой искушающий, подлый я змей.
Я в постели с любимым хлебну еще горя,
И души принадлежность, не свет серебром,
Не случится уж боле бесстрастных агоний,
Ведь в постели я с другом, но сердцу врагом.

Хотелось плакать, рыдать, биться головой о что-то твердое, всадить нож себе в сердце, или пусть это сделает он? Вместо этого, я просто лежала, свернувшись комочком у него на кровати, накрытая легким одеялом и смотрела пустыми глазами в стену, отвернувшись. Так паршиво на душе еще никогда не было, есть ли предел тому злу, что я способна причинить этому человеку? Секс? — Он ничего не значит для нас обоих, это лишь проводник тел, но не душ, но именно благодаря сегодняшней ночи я осознала, на что способно податливое, подлое женское тело. Лишь боль, и никакого удовлетворения, вот все, что чувствовал сейчас он. Сириус… Почему именно сейчас я разрушила твое и без того хрупкое душевное состояние? И именно этой ночью, я поняла, что больше не могу считать тебя своей судьбой, разум был на стороне человека, который так же как и я отвернулся в другую сторону, утопая в уничтожающих, тяжелых мыслях, душа же, борясь с ними, гнула бестолковую шарманку об исчезновении чувств, которые едва ли день, а может два дня назад сжигали юное сердце, жаждущее любви, что испарилась словно вода на солнцепеке. Что со мной? Холодная, безжизненная, ранила близкого человека и без того обиженного и обделенного жизнью, просто не заслуживающего такого обращения. Я почувствовала как он тяжело вздыхает, не в силах совладать с эмоциями… Что делать? — Уйти? Оставить на едине с мыслями? Сбежать… Или остаться, не зная что сказать, стараясь меньше прикасаться спиной к его спине, на этой узкой, старой кровати, которая на сегодня стала для обоих камерой пыток. Осознание того, что я больше не люблю Сириуса обдало ледяным жаром, смертельным и пылающим, зарождающимся где-то в голове и опускающимся, сдавливая сердце, а затем беспощадно рвущим его на части. Страх заглянуть в его мысли, узнать и без того очевидные вещи, окутал, словно колючее одеяло. Хотелось унестись подальше отсюда, подальше от своей вины и проклятия.