Алли решила назвать веснушчатого мальчишку Любистком [2], поскольку они встретились с ним в лесу. Услышав своё новое имя, мальчик так разрумянился, будто Алли его поцеловала.

Любисток повёл их по крутой гранитной скале вверх, на шоссе. Он карабкался как заправский альпинист, хотя куда там многим альпинистам до него — такие он выделывал трюки! Алли умирала от страха, но старалась не выказывать его и упорно лезла вверх. Впрочем, Ник ныл за них обоих:

— Я даже по шведской стенке не могу нормально вскарабкаться, вечно весь в синяках! На кой, спрашивается, остаться в живых в автокатастрофе, чтобы потом сорваться со скалы и разбиться насмерть? — И так далее, и тому подобное.

Наконец они добрались до шоссе, но не обнаружили почти ничего, что говорило бы о произошедшем здесь несчастье. Всего лишь несколько мелких осколков стекла и кусочков металла. Это хорошо или плохо? Ни Алли, ни Ник не знали, что и думать.

— Здесь, наверху, всё иначе, — сказал Любисток. — В смысле — не так, как в лесу. Вам лучше спуститься вниз, со мной.

Алли не обратила внимания на его слова и ступила на обочину дороги. Почва под ногами мягко подалась. Смешно. Как будто это вовсе не земля, а поролоновая губка. Девочка видела дорожные знаки, на которых было написано «Мягкая обочина». Так вот что, оказывается, имелось в виду.

— Ты бы лучше не стояла долго на одном месте, — посоветовал Любисток. — Не то хлопот не оберёшься.

Каждые пять-шесть секунд мимо пролетали легковушки и грузовики. Ник воздел руки вверх и принялся размахивать: мол, помощь нужна. Через несколько секунд к нему присоединилась и Алли.

Но ни одна машина не остановилась. Никто даже не притормозил. Автомобили неслись, обдавая детей порывами ветра. Ветер щекотал Алли кожу. И не только кожу, но и внутренности. Любисток ждал у самого края обрыва, топчась на месте.

— Вам совсем не понравится здесь, наверху! Вот увидите! — взывал он.

Они пытались привлечь к себе внимание водителей проезжающих мимо автомашин, но в наше время люди не останавливаются, чтобы подобрать попутчиков. Так что просто стоять на обочине — напрасная трата времени, надо предпринять что-то более радикальное.

Когда в движении настало небольшое затишье, Алли перешагнула линию, отделяющую обочину от проезжей части.

— Куда ты? — встревожился Ник.

— Я знаю, что делаю.

Любисток промолчал.

Алли остановилась на самой середине полосы, так что любая машина, следующая в северном направлении, должна была сманеврировать, чтобы объехать её. Уж теперь-то она не может остаться незамеченной!

Ник нервничал всё больше и больше:

— Алли...

— Да не волнуйся ты так. Если они не остановятся, у меня будет масса времени, чтобы отскочить. — В конце концов, она же занималась гимнастикой, к тому же, была весьма неплохой спортсменкой, прыжки — её коронный номер.

Издалёка послышалось характерное пение большого мотора — так гудят только автобусы. Через несколько секунд из-за поворота вывернул «Грейхаунд» [3]. Алли попыталась установить зрительный контакт с водителем, но тот смотрел прямо перед собой. «Вот сейчас он увидит меня, — думала девочка, — ещё одну секундочку и...» Но если водитель и видел её, он ничем этого не выказал.

— Алли! — завопил Ник.

— О-кей, о-кей!

Вот пристал, времени-то ещё достаточно. Алли попыталась отпрыгнуть с дороги. Вот только ей это не удалось. Она потеряла равновесие, но не упала — не позволили собственные ступни. Она взглянула на них и... Ей показалось, что ступней у неё вовсе нет.

Но в следующее мгновение она поняла, что дюймов на шесть погрузилась в асфальт — выше щиколоток. Словно это не асфальт, а полужидкая грязь.

Вот теперь ей стало по-настоящему страшно. Она вытащила одну ногу, потом вторую. Но когда взглянула вверх, стало ясно, что дело плохо: автобус нёсся прямо на неё, отскочить она уже не успевала. Сейчас он раскатает её по дороге! Она закричала, когда радиаторная решётка ударилась об неё...

... а затем Алли пронеслась сквозь шофёра, сиденья, чьи-то ноги и сумки и, наконец, сквозь ревущий сзади двигатель. Девочка вновь стояла на дороге, автобус уносился вдаль, а её ноги опять медленно увязали в асфальте. Вслед автобусу несся маленький вихрь пыли и сухих листьев.

«Неужели я... Неужели я только что проскочила сквозь автобус?»

— Сюрпри-из! — с хитрой усмешкой пропел Любисток. — Видела бы ты сейчас собственную физиономию!

Мэри Хайтауэр, известная также как «Мэри, Королева Сопляков», объясняет в своей книге «Недомёртвые»: нет лёгкого способа сообщить вновь прибывшим в Междумир, что они, по существу, больше уже не живые люди. «Если тебе случится набрести на таких «Зелёнышей» — как мы называем новоприбывших — лучше всего честно рассказать им всю правду, и побыстрее, — пишет Мэри. — Если необходимо, поставь их перед фактом, на который они не смогут закрыть глаза. В противном случае они будут упорствовать в своих заблуждениях и только сделают себе же хуже. Пробуждение в Междумире подобно нырянию в бассейн с ледяной водой: сначала шок, а затем, когда освоишься, вода кажется вполне нормальной».

Любисток, безвылазно сидящий в своём необычном лесу, не имел возможности прочесть ни одной гениальной и полезной книги Мэри Хайтауэр. Все свои знания о Междумире он по большей части почерпнул из собственного опыта. Кстати, он быстро сообразил, что «мёртвые пятна» — то есть места, которые могут видеть только мёртвые — это единственное, что на ощупь кажется твёрдым и прочным. Он мог сколько угодно прыгать и кувыркаться на ветвях в своём мёртвом лесу, но стоило только ему переступить его границы, попасть туда, где росли живые деревья — и он пролетал сквозь них, словно тех и вовсе не было. Вообще-то, правильнее было бы сказать, что это егоне было.

Ему не нужно было читать книгу Мэри Хайтауэр «Советы Послесветам», чтобы знать: дыхание нужно только для того, чтобы говорить, а единственная боль, которую он может испытывать — душевная. И ещё: если не будешь всеми силами цепляться за свои воспоминания — они быстро теряются. Шутки памяти Любистку были хорошо знакомы: сколько бы времени ни прошло, ты помнил лишь одно — как много ты успел позабыть. И в этом заключалось самое страшное.

Однако сегодня он узнал кое-что новое. Он узнал, как долго Зелёныши спят перед тем, как пробудиться к новой жизни. Он начал отсчёт в тот день, когда эти двое прибыли сюда, и с того времени прошло 272 дня. Девять месяцев.

— Девять месяцев?! — вскрикнула Алли. — Ты что, шутишь?

— Не думаю, что у него есть чувство юмора, — проворчал Ник. От услышанного его бросило в дрожь.

— Я тоже удивился, — ответил Любисток. — Уже решил, что вы никогда не проснётесь.

Он не стал рассказывать о том, как каждый день в течение этих девяти месяцев пинал спящих ногами, тыкал кулаками и бил палками в надежде таким образом разбудить их. Про такое лучше помалкивать.

— А если рассудить вот так, — продолжал он. — Чтобы родиться, нужно девять месяцев. Значит, по логике, чтобы помереть, тоже нужно девять месяцев. Ведь правильно?

— Кажется, я даже снов никаких не видел, — сказал Ник, тщетно пытаясь развязать свой галстук.

Алли тоже начала бить мелкая дрожь, когда девочка услышала, что она мертва.

— Нам не снятся сны, — проинформировал Любисток. — Так что кошмары вам не грозят.

Алли согласилась:

— Ещё бы, какие могут быть кошмары, когда сам внутри одного из них?

Она никак не могла поверить, что всё это происходит на самом деле.

Неужели она действительно мертва? Да нет, не может быть. Если бы она умерла, то проделала бы весь путь до конца туннеля и ушла бы в свет. И Ник тоже. Нет, они мертвы только наполовину.