И на этот раз имеется интеллигенция, которая низведена ниже подобающего ей уровня жизни. Но интеллигенция обладает волей, силой и желанием сопротивляться. Она ведет за собой. Она подсказывает выход из положения, политический выход, национальный выход. Постепенно она определяет сознание масс, которые опускаются вместе с ней. Но она не думает о классах. Она думает о нации. Она думает о 60-миллионном народе, которым сейчас мы являемся в Германии. И она предлагает ему собственные теории борьбы. Массы вновь политизируются. Они национализируются. Под давлением оков они наступают, вне зависимости от того, хотят ли или нет их вожди. Они все яснее ощущают истинные причины этой неволи, и все яростнее выступают против поработителей. Они выступают против своих противников, имеющихся в собственной стране. Против действительных и предполагаемых врагов. И никто не знает, не ведет ли к нашей свободе путь гражданской войны, когда 30 миллионов поднимутся против 30 миллионов. Но за всеми противоположностями, наряду с ними и среди них в нашей перенаселенной стране люди направляют удар в том направлении, целью которого является пространство, в котором мы очень нуждаемся.

Есть свой смысл в том, что в мире есть наша кровь, которая течет по артериям как опустошенных, так и перенаселенных стран. Это выносит наше мышление за пределы Германии. Это выносит наружу наше беспокойство, которое стало нашей судьбой. Это снимет с нашей страны чары, наложенные старыми народами, которые хотели наслаждаться спокойствием за наш счет.

Мы не являемся народом, пребывающим в рассеянии. Мы — народ, пребывающий в стеснении. И то крошечное пространство, которое стесняет нас, выталкивает нас наружу. Это является безмерной опасностью, которая исходит от нас.

Не хотим ли мы из этой опасности сделать собственную политику?

Маркс в корне разрушил немецкий социализм. Он не желал его развития. Он душил любые зародыши национального социализма, которые можно было найти у Вильгельма Вайтлинга, а в несколько иной форме у Родбертуса. Маркс действовал так, как и полагалось действовать людям такого рода: безжалостным препараторам европейской экономической структуры. Он был безродным космополитом, который стремился определить бытие без сопричастности к происходящему и так все испортил, что мы теперь должны показать его действительную величину.

У каждого народа — свой собственный социализм.

У русских есть такой. В России новый военный строй возник из социализма русской революции. Русский айсберг много плавал и приплыл к красному режиму. Инстинкты русских босяков, которые, грезя и мечтая, проходили по Волге и Днепру, охватили человека из массы. Теперь он кормил себя, блуждая и работая. Большевизм нанес удар по Индии и стал наступать на Польшу. Это было русское явление. Народ воспринял глубочайшие русские традиции и вновь повернулся лицом к Средней Азии. Это было возвращение русских событий, когда воля, направлявшая политическое движение, находилась в Кремле у белых царей, но имела голову татарских деспотов. Азиаты были гвардейцами Кремля, а китайцы полицейскими ищейками. Когда те миллионы, хотевшие мира и только мира, прекратили войну, были сформированы новые армии. Пришло время, когда из всей промышленности страны, простаивавшей во время революции, заработали только заводы, выпускавшие боеприпасы. Русский человек склонился в безропотном послушании перед милитаризмом новой автократии. Он воспринимал бюрократическую автократию царизма, который был петербуржским, а стало быть, западническим, как чужую и враждебную в отношении страны силу. Поэтому он освободился от нее. Но автократию социализма он пожелал сам. Поэтому он следовал за нею. Большевизм был русским и только русским явлением.

У каждого народа — свой собственный социализм.

Немецкий рабочий все еще не верит этому. Это по-немецки. Перед войной он слишком часто и слишком долго вновь и вновь слышал радостные послания об объединении пролетариев всех стран. Они воспринимали это как действительность, веря в каждое произнесенное им слово. Их уверяли, что пролетарии повсюду имеют одни и те же классовые интересы. Они слышали, какую часть земли населяют пролетарии, и про то, что пролетарии разных стран имеют больше общих интересов, нежели соотечественники, представляющие другие классы. Они пошли на войны, так как последовали за своей природой, которая продолжала жить в них, а также благодаря дисциплине, да и потому, что были так воспитаны. Это тоже по-немецки. Они закончили войну собственным способом, когда посчитали, что все утрачено, когда в них проник голос искусителя, обещавший награды, а для их народа справедливый мир. Вот это совершенно по-немецки. Чрезвычайно по-немецки. Тогда немцы заблудились. Они вообще больше ни во что не верят. Они не верят даже своим вождям. В них сохранился только тайный идеализм, который не хочет признаться, что его ввели в заблуждение. Но признаться надо. Немцы должны сначала понять, что они впервые были порабощены инородным капитализмом. После этого признания они должны действовать.

У каждого народа — свой собственный социализм.

Если сегодня вспомним дискуссии на международных конгрессах социалистов, то поймем, какому самообману предавался немецкий рабочий класс. В те дни Эрве был рупором самого неистового антимилитаризма. Это происходило в немецком городе, когда он докладывал слушателям о достижениях французского антимилитаризма, который морально обезоружил французский Генеральный штаб. Он уверял, что развязывание войны неизбежно привело бы к восстанию немецкого пролетариата. Это не помешало тому же Эрве стать пламенным националистом, а французскому пролетариату до самого конца сражаться против Германии. Это было вполне по-французски. В том же самом немецком городе английские социалисты отклонили план саботирования грядущей войны посредством военной забастовки, в которой должен был принимать участие пролетарский класс. Они обосновали это тем, что так или иначе английское правительство не в состоянии вести войну без поддержки английского рабочего класса. Но английский рабочий класс дал возможность своему правительству вести подготовку войны против Германии, дабы затем объявить, что оно выиграло эту войну. Это по-английски.

У каждого народа — свой собственный социализм.

Немецкий социализм проявил однажды честолюбие, пожелав стать классическим социализмом, связать теоретические разработки с практическим применением и создать справедливое равновесие. Но он никогда не мыслил внешнеполитическими категориями. Он никогда не размышлял о нациях. Он никогда не думал, что мог бы поддержать требования молодых народов и перенаселенных стран, где было слишком много населения и слишком мало земли. Он не сказал себе, что уравнивание должно происходить не столько между классами, сколько между нациями. Он не видел, что именно в этих проблемах крылись предпосылки любого социализма, что именно они должны учитываться в первую очередь. Он не спросил себя, что должны были делать с доходами от растущей промышленности стиснутые в национальных рамках народы, которые фактически не имели свободы действий. Он не хотел признавать социализированный империализм, который мог создавать новые рынки сбыта, а пролетариям давать работу. Сегодня немецкий народ лишился всех этих возможностей. Сегодня мы действительно являемся народом, обладающим «излишними» 20 миллионами населения, которые не могут жить. Но вследствие этого немецкий социализм овладел народной профессией, которая ему досталась не от Маркса, а от поражения в мировой войне: идти впереди всех угнетенных наций и показывать им предпосылки, при которых они могут существовать.

Сегодня мы говорим уже о немецком социализме. Мы подразумеваем не демократический социализм, который после нашей катастрофы нашел убежище в партийных структурах, и не последовательный марксистский коммунизм, который все еще не хочет отказываться от мысли о классовой борьбе. Под немецким социализмом мы понимаем корпоративную идею о государстве и экономике, которую, скорее всего, в жизнь должен воплотить консервативно настроенный революционер. Немецким социалистом мы называем Фридриха Листа, так как его внешнеполитическая концепция базировалась на национальной политэкономии. В окружении внутриполитических идей мы возвращаемся к профессиональным соображениям барона фон Штайна, которые отсылают нас к идеям советников и средневековой цеховой организации. На немецкий социализм оказывают влияние как давние традиции, так и совершенно молодые концепции. Например, идея совместного хозяйства указывает на то, что жизнь будет протекать в общественной ячейке. Немецкий социализм не является атомарным. Он является органичным, дуалистическим и полярным, что соответствует одной стране, которая сама во всех отношениях (от географического до трансцендентного) является дуалистическим явлением — при всех противоречиях жизнь в ней должна быть уравновешенной. Немецкий социализм предполагает человека, который может восприниматься по-разному, а не только как западный человек. Мы не хотим, чтобы различия разъединяли. Мы хотим, чтобы они связывали воедино. Социализм является для нас как укоренение, дифференциация, иерархия.