Хотя, быть может, для кого-то оскорбительно относиться к комплексу как к мифологии – но в таком случае проясняются некоторые важные идеи. Первая: поскольку мифы, которые воплощает каждый комплекс, создаются исторически, то их активация и оцепенение сознания приводит к наложению прошлого ощущения самости и мира на то, которое существует сейчас. Во-вторых, динамика таких мифологий имеет рефлекторную тенденцию к навязчивому повторению, а следовательно, к созданию и укреплению паттерна, который, по нашему выбору или нет, становится нашей судьбой. В-третьих, сила мифологем, существующих здесь и сейчас, обладает возможностью распространяться за границы настоящего. Хорошо это или плохо, но эти мифологемы могут вмешиваться в наше общее отношение к миру. Как только вмешивается ядерный комплекс, наш диалог с миром подвергается влиянию значимого кластера, который находится в центре. От этого мифического ядра, как круги по воде, расходятся наши фундаментальные установки, такие как доверие – недоверие, зависимость – независимость, способность к близости – социофобия и т.д.
И наконец, энергия в ядре мифологической системы – это наша энергия; это крупица нашей души. Как только сознание сможет ее более полно ассимилировать, оно получит достаточно сил, чтобы увеличить масштаб нашей системы отсчета и границ нашей деятельности. Это таинственное море, из которого бьют ключи всей нашей жизни и без которого мы уже не являемся теми, кто мы есть. Это наше фрагментарное видение богов.
Глава 10. Воссоздание таинства в бесплодное время
Лишь таинство позволяет нам жить.
Не я, не я, но ветер, который пронизывает меня.
Ошибочно говорить: «Я думаю». Надо было бы сказать «Меня думает» [213].
Богам нужна вера, а люди хотят иметь богов.
Жить – значит вести войну с троллями в своем сердце и своей душе.
В архивах человечества нет очень древних документов, поэтому мы не помним то время, когда люди имели прямую связь с богами.
Сегодня я следил за освобождением девяти шахтеров из завалов шахты в Пенсильвании. После того, как они пробыли несколько дней в воде, на глубине 240 футов [217]от поверхности земли, их спасение было поразительным, ошеломляющим и, конечно, чудесным. Их не оставили товарищи, их семьи рыдали и молились одновременно, и расчеты, куда нужно подать воздух, чтобы он вытеснил откачиваемую воду, и дать им хотя бы немного тепла, были научными, но вместе с тем все происходило наудачу. Вечером многие собирались по молельным домам, чтобы поблагодарить своего Бога за освобождение. Я бы присоединился к ним, если бы там был. Пусть это была прихоть богов, а в других случаях многие погибли бы. Важно, что эти остались живы; на тот момент этого было достаточно.
Я согласен с Овидием, который в своих «Метаморфозах» написал: «Праведных боги хранят: почитающий – сам почитаем» [218]. Здесь нет никакого зла, это просто воздействие тех сил, которые мы называем богами. Как великие колебания природных сил, которые существуют до сих пор, они нас сохранили, чтобы мы умерли другой смертью в другое время. В этом маленьком городке сегодня вечером отмечали оберегающую веру в Бога.
Однако для большинства из нас боги исчезли, оставив после себя бесплодный мир. Некоторые из них стоически приспособились, умудрившись сохранить себя в целости во время своего отсутствия. Поэт Стефен Данн дает наставления своему панегиристу:
Переход из града небесного на грешную землю длился века. Сверкающий центр Западного мира уже исчез, когда Данн описал свое последнее великое видение метафизической гармонии, моральной причины и следствия и кульминации в фантазии о спасении. Но пышная роза, которая служила ему блаженным божественным видением, сменилась машиной, а затем – Интернетом и разными другими энергиями, которые будут продолжать сверкать в темноте. Вольфганг Кёппен [220]так описывает этот переход:
…вспомни, какую силу в эпоху Средневековья давало людям привлекавшее их небо……Осел тащил повозку. Он воображал, что тащит ее на небо, и скоро начнется рай, и там ослы уже не будут таскать поклажу, и пастбища будут вечно зеленеть, и хищные звери станут ласково играть с ним.
Но постепенно осел начал замечать, что небо-то не приближается, он почувствовал усталость, сено религии уже не так манило его, ему уже не хотелось столь храбро идти вперед. Тогда, чтобы повозка не остановилась, голод осла переключили на земной рай, на некий общественный парк, где всем ослам дадут равные права, кнут будет отменен, поклажа станет легче, корма – лучше; но и к этому Эдему путь долог, цель не приближается, и осел опять начинает упрямиться. К счастью, ему всегда надевают шоры, поэтому он не замечает, что идет не вперед, а только по кругу, и что он не тащит повозку, а вертит карусель, и, может быть, мы просто развлечение на празднестве богов, боги после ярмарки забыли убрать карусель, и осел все еще вертит ее, а боги и не вспоминают о нас. [221]
Когда попутчик главного героя сказал, что если бы он так же смотрел на мир, как он, то скоро покончил бы с собой, но тот ответил, что он не хочет торопиться к своему концу, каким бы он ни был. Если бы ему должна была открыться истина, он хотел бы ее увидеть, даже если бы испугался, что не сможет ее выдержать. «Наряду с миром, с жизнью существует еще что-то, чего мы не видим. Но вот что это?» [222]О том, что доступно нашему видению, мы знаем. Половина мира живет, купаясь в материальном изобилии, а другая половина – за чертой бедности. Половина мира находится в некой зависимости – от власти, пищи, богатства – от того, что дает им надежду на изменения. Однако правительства и корпорации давно лишились прав на народное доверие. Нет ни одной компании, увещеваниям которой можно полностью доверять, нет правительства, которое не было бы пропитано лицемерием.
Может быть, так было всегда, но обещания материализма и прогресса в достижении мира, спасения, душевного покоя и, главным образом, смысла явно увенчались неудачей. Если бы всего этого удалось достичь, свидетельства тому мы видели бы вокруг нас; вместо этого мы видим психопатологию и страдания души. Мы превратили в богов прогресс, материализм и другие идеологии, тогда как сами боги, как отметил Юнг, стали болезнями.
