Итак, все они собрались, по тем разнообразным причинам, которые увлекают мужчин на войну, и теперь готовились начать рискованное предприятие, которое либо освободило бы их от власти Халдейнов, либо ввергло бы их в зависимость на много поколений вперед. И когда в тот нежный майский день солнце приблизилось к зениту, солдаты заняли позиции перед воротами Ратаркина и ждали появления своей королевы; знамена полоскались на легком ветерке, дувшем со стороны ближайшего озера.

Все было готово к встрече королевы. Сразу за воротами, в тени белого шатра с откинутыми боковыми полотнищами, был воздвигнут алтарь, для того, чтобы провести службу, аналогичную проведенной несколько дней назад в Ремуте, — ради победы Меары. Священники, собравшиеся сейчас в павильоне для мессы, предыдущую ночь провели в лагере, выслушивая исповеди. И они знали, что солдаты верят: Бог на их стороне.

Вскоре должен был прибыть архиепископ, чтобы подтвердить эту веру — Эдмунд Лорис, который намеревался отправиться в бой вместе с армией Меары и сам командовать своими епископскими новобранцами и яростными коннаитскими наемниками. Его главнокомандующий и первый помощник, монсиньор Лоуренс Горони, уже скакал вдоль шеренг, ободряя и благословляя солдат, отдавая последние инструкции офицерам и лордам, которые явились, чтобы сражаться за свободу своих земель.

По другую сторону ворот мятежные епископы, поддержавшие Лориса, ждали, когда эскорт меарской королевской семьи отправится из епископского дворца к павильону, — епископы Кешиена и Баллимара, довольно молодые люди, совсем недавно поклявшиеся повиноваться преемнику Лориса на посту епископа Валоретского, Брадини и четверо странствующих епископов: Мир де Кирни, Гилберт Десмонд, Раймер де Валенс, а также Калдер Шиильский, — дядя Дугала Мак-Ардри. К концу дня лишь они, с небольшим гарнизоном, должны были остаться в тылу, чтобы охранять свою царственную леди и ожидать сообщения о поражении Халдейна.

В самом же Ратаркине самозваная королева Кэйтрин Меарская встретилась с остатками своего рода и их лидерами, чтобы провести последнее совещание перед тем, как отправиться на мессу на открытом воздухе. Кэйтрин пригласила всех в большую гостиную в доме епископа, где всю прошедшую долгую зиму собирался ее двор. Однако этим утром все выглядело почти по-домашнему, без особой официальности.

Сидя в лучах солнечного света у самого большого окна комнаты, выглядя в трауре по двум своим убитым детям скорее как монахиня, чем как королева, Кэйтрин скрывала напряженное ожидание, занимаясь тем, что нашивала на плащ старшего сына герб независимой Меары, рядом с его собственным гербом. Владелец плаща, принц Ител, расположился возле камина, помогая своему отцу приладить как следует ножные латы, чтобы те надежно поддерживали ногу, еще слабую после падения с лошади зимой. На обоих были кольчуги из кожи и стали; на плаще Сикарда красовались его собственный герб и герб его супруги, пограничные коты Мак-Ардри и алые символы Меары, на серебряных и золотых клетках.

— Нет, надо потуже, — пробормотал он, когда Ител просунул палец под ремешки, проверяя, хорошо ли они затянуты.

Эдмунд Лорис, выглядевший куда моложе своих шестидесяти лет, расположился в кресле справа от Итела и Сикарда; его верховой костюм и кольчуга винного цвета были почти скрыты под белым плащом, доходившим до лодыжек, с вышитыми на груди и спине большими синими крестами. Он и другие присутствующие слушали, с разной мерой согласия, горячо говорившего человека, примерно вполовину моложе Лориса, на плаще которого красовался герб барона Трурилла. Лорис явно был недоволен его речью.

— Я все равно убежден, что те силы Келсона, что идут с юга, совсем не представляют такой угрозы, как то, что делает Кассан на севере, — заявил барон Трурилл, которому предстояло идти на юг под формальным командованием шестнадцатилетнего Итела. — Я могу разбить Келсона; я могу задержать его, почти не понеся потерь. Я даже готов потерять собственные земли на юге и на востоке, чтобы выиграть для вас время, если нужно. Но в конце концов все это ерунда перед одним неопровержимым фактом: если вы не остановите на севере армию епископа Мак-Лайна, и он соединится с главными силами Халдейна, нам вообще незачем начинать молебен.

Лорис вертел епископский перстень на правой руке, и его синие глаза горели опасным огнем фанатизма. Он негромко сказал:

— Ваши доводы давно всем наскучили, Брайс. Можете вы говорить о чем-нибудь другом, кроме этого нахального священника Дерини?

Сикард наконец окончательно приладил латы и бросил на Лориса резкий взгляд.

— Бога ради, оставьте, Лорис! — раздраженно бросил он. — Брайс не единственный, кто нагоняет скуку. Этот «нахальный священник Дерини» не сходит у вас с языка. Но он и сам может позаботиться о своей душе.

— Вы говорите так, словно его душа ничего не стоит, милорд, — ледяным тоном произнес Лорис.

Сикард, чье терпение явно подходило к концу, устало выпрямился и уперся кулаками в бока, а юный Ител тихонько опустился на скамейку у камина, наблюдая за старшими. Кэйтрин не обращала ни на кого внимания, продолжая шить.

— Душа Мак-Лайна, — заметил Сикард, — не является тем фактором, который определит для нас тяжесть схватки с ним. Тут важны его ум и сообразительность. Если Мак-Лайн в бою таков же, как его отец, — он будет опасным противником, и только это имеет значения до тех пор, пока мы не выиграем битву.

— Он символизирует все то зло, что таится в Халдейнах, — пробормотал Лорис. — Само его существование оскорбительно для меня.

— А твое — оскорбительно для него, архиепископ, — возразил Сикард, хватая свой оружейный пояс и надевая его. — Несмотря на то, что ты иной раз слишком примитивно делишь все на зло и добро, на черное и белое, вполне возможно, что в этом мире есть и вещи серого цвета.

Глаза Лориса опасно сузились.

— Ты осмеливаешься предполагать, что можно иной раз посмотреть сквозь пальцы на то, что делает Мак-Лайн?

— Сикард не предполагает ничего столь ужасного, Эдмунд, — Кэйтрин закрепила нитку и откусила ее. — Не стоит высказываться так поспешно. Мы не враги тебе; и мы не Дерини, мы даже не сочувствуем им. Просто всех немного утомляет то, что ты постоянно выбираешь Мак-Лайна предметом своего гнева, как будто он один ответственен за нынешнюю ситуацию.

Лорис глубоко вдохнул и осторожно, медленно выдохнул, несколько раз согнув и разогнув пальцы при этом.

— Вы правы, миледи, — признал он. — Я иной раз неумерен в своей ненависти. Это слабость.

— Но вполне понятная, уверяю тебя. Ител, все готово, дорогой. — Она встряхнула плащ и протянула его сыну; тот взял его и стал надевать поверх доспехов.

— Я, с другой стороны, — продолжила Кэйтрин, — много лет подогревала свою ненависть к Халдейнам на небольшом, но не менее горячем пламени. Признаюсь, однако, что оно сразу вспыхивает, когда мне напоминают о моей милой Сидане и ее брате.

— О, да. И насколько я помню, король Брион убил вашего первого мужа, не так ли? — мягко произнес Лорис, глядя на Кэйтрин прищуренными глазами.

Кэйтрин с мрачным видом отвернулась к окну.

— Да… И моего первенца, он тогда был совсем еще младенцем… — Она вздохнула и перекрестилась, опустив голову. — Но тогда я была молодой. Теперь я уже не молода. И сын Бриона убил еще двоих моих детей. Если он убьет еще и Итела, все будет кончено. Даже если мы с Сикардом останемся в живых, я слишком стара, чтобы обзаводиться новым потомством.

— Господь не допустит этого, — без особой уверенности произнес Лорис. — Но если такое все же случится, есть еще одна ветвь королевского рода Меары, род Джедаила. И я полагаю, есть еще младшая линия, ведь так? Рэмси Клумский, да?

Грубая бесцеремонность его слов лишила всех членов Меарской королевской семьи дара речи. Кэйтрин побелела так, что ее кожа стала почти одного цвета с платьем и чепцом; Сикард застыл на месте. От красивого лица юного Итела отхлынула кровь, и принц, откинувшись на спинку скамьи, безмолвно смотрел на своих родителей, и его светлый плащ внезапно стал похож не на гордое боевое знамя, а на похоронный саван.