Тихонько вздохнув, когда Джедаил осенил себя крестом, Келсон позволил своему взгляду на мгновение обратиться к остальным епископам, ожидавшим его решения; к Кэйтрин, стоявшей между ними с видом напряженным и измученным, с руками, сложенными в умоляющем жесте.

Но хотя Келсон заглянул в мысли Джедаила, пока тот говорил, и знал, что человек этот совершенно искренен, он знал и то, что не может позволить себе снисходительности в этой ситуации.

Джедаил до сих пор был слишком послушным инструментом в руках сильных людей. Жалость может привести к слишком тяжелым последствиям.

— Джедаил Майкл Ричард Джолион Макдональд Квинелл Меарский, — ровным голосом заговорил король. — Я дарую тебе свое искреннее прощение за все преступления, совершенные тобой против меня и моего народа. Однако… — Слова Келсона гудели над залом, как похоронный звон. — Однако в интересах моего народа, как в Меаре, так и в Гвиннеде, я не могу сознательно допустить сохранения угрозы будущих мятежей. Я сохранил жизнь твоему кузену Ллюэлу, и он убил мою невесту. Я пощадил архиепископа Лориса, не желая лишать жизни человека, носящего священный сан, — и он возглавил мятеж, направленный против меня. Если я оставлю тебя в живых, пусть даже ты очутишься в самом надежном и удаленном монастыре, всегда будет оставаться возможность, что люди, неспособные к верности, попытаются снова использовать тебя как повод для объединения и бунта против моих законных прав, пусть даже и против твоей воли.

— Но ты можешь запереть его в одном монастыре со мной! — не выдержала Кэйтрин, бросаясь на колени и протягивая руки к королю. — Будьте милосердным, милорд! У меня больше не осталось родных, кроме него!

— А скольких своих родных вы лишились, цепляясь за безрассудную идею независимости Меары? — возразил Келсон. — Неужели я должен пощадить Джедаила лишь ради того, чтобы когда-то в будущем он стал причиной угрозы моим сыновьям, или сыновьям моих сыновей? Нет. Я не могу и я не взвалю на себя такую ношу, — на себя, на свой народ, на своих наследников. Джедаил, я сожалею, что вынужден подтвердить твой смертный приговор, — но тебе будет дано время, чтобы подготовиться. И несмотря на то, что официально ты лишен сана, я думаю, архиепископ Кардиель предложит тебе свою помощь. Ты согласен ее принять?

Слегка пошатнувшись, закрыв глаза, Джедаил низко поклонился, скрестив руки на груди.

— Я полностью отдаю себя под суд вашего величества и принимаю ваш милостивый приговор. Это… это будет скоро?

— Тогда, когда ты будешь готов, — тихо ответил Келсон. — Архиепископ Кардиель, вы отправитесь сейчас с принцем Джедаилом, или сначала будете свидетельствовать на суде над двумя другими пленниками, носящими священный сан?

И Келсон жестом указал на дальний колец зала, на большую двустворчатую дверь, через которую как раз в этот момент Джодрел и четверо гвардейцев вводили Лориса и Горони. Кардиель выпрямился во весь рост.

— Ваше величество, я не откажусь присутствовать при суде даже ради отпущения всех моих грехов. Стража, вы можете отвести принца Джедаила в часовню, чтобы он помолился. Отец Джедаил, я присоединюсь к вам через несколько минут. Это дело не затянется.

Джедаил даже не взглянул на двоих других пленников, когда стражники провели его мимо них к выходу из зала.

Зато Лорис смотрел на него во все глаза, да и на всех остальных по очереди, — однако и ему, и Горони заткнули рты кляпами, прежде чем ввести в замок.

Они с дерзким видом предстали перед королем, но стражи заставили их опуститься на колени. Келсон видел всю их ненависть, даже не используя силу Дерини, и жестом показал Моргану, что молено начать зачитывать список преступлений этих людей.

— Эдмунд Альфред Лорис, священник и бывший епископ Валорета, и Лоуренс Эдвард Горони, также священник: вы оба обвиняетесь в измене короне и королевству Гвиннеда, а также в возбуждении мятежа. Кроме того, вы должны быть судимы за убийство епископа Генри Истелина и причинение тяжких ран епископу Дункану Мак-Лайну. Ваши обвинители — перед вами, в этом зале. Лоуренс Горони, что ты скажешь на это?

По знаку Келсона изо рта Горони вытащили кляп, но Горони тут же вызывающе вскинул голову и сплюнул.

— Я не считаю, что этот суд вправе судить меня, — заявил он, — или что еретик Дерини вправе читать список обвинений против меня. Я служитель Церкви, и я требую, чтобы меня судил церковный суд.

— Горони, ты и Лорис лишены сана более шести месяцев назад, и вы оба лишены соответствующих прав, — холодно произнес Кардиель, прежде чем Келсон успел что-либо ответить. — И ни один из вас даже не пытался оспорить решение церковного суда.

— Я не признаю за тобой права высказываться о лишении меня сана! — тут же выкрикнул Горони.

— Стража, заткнуть ему рот! — рявкнул Кардиель, и, подождав исполнения приказа, продолжил.

— Формально говоря, у тебя нет вообще никаких прав, поскольку ты нарушил законы Церкви. Но я готов просить короля о том, чтобы избавить тебя от такой страшной казни, какую ты назначил Генри Истелину: тебя не колесуют и не четвертуют. Однако епископ Мак-Лайн и я как раз и составляем тот самый церковный суд, которого ты так жаждешь. Епископ Мак-Лайн, виновен ли данный пленник в преступлениях, о которых шла речь, или он невинен?

— Виновен, ваше преосвященство, — уверенно ответил Дункан.

— Я согласен с этим, — сказал Кардиель. — Ваше величество, мы считаем данного пленника, Лоуренса Горони, виновным в названных преступлениях и передаем право судить его вам. Эдмунд Лорис, что скажешь ты?

Как только изо рта Лориса вытащили кляп, он тут же взорвался визгливым криком.

— Да как вы вообще осмелились судить меня?! И как вы осмелились позволить этим еретикам выступать в роли судей? Еретик король, с его еретиками-приспешниками, и епископ Мак-Лайн, со своим ублюдком Дерини, стоящим рядом с ним, как будто бы тут особая честь…

— Кляп! — рявкнул Келсон.

— Дугал Мак-Ардри — ублюдок Мак-Лайна, его незаконный сын! — орал Лорис, вырываясь из рук стражей. — Спросите, осмелится ли он отрицать это! И они оба — Дерини!..

Один из стражников наконец заставил его замолчать хорошим ударом кулака в зубы, после чего ему запихнули в рот кляп, — однако Лорис уже сказал, что хотел. По залу пронесся ропот.

Слух о родстве Дугала и Дункана бродил по армии Келсона со времени битвы в долине Дорна, уже неделю, — но никто не решился бы заявить об этом вслух. Теперь же едва ли можно было избежать объяснений. Дункан бросил взгляд на Келсона, король едва заметно кивнул в ответ. Дункан шагнул вперед и оглядел всех присутствующих — и в зале мгновенно воцарилась мертвая тишина.

— Здесь судят не меня, и не молодого Дугала, но вот этих двоих, которые нарушили клятву верности своему королю и запятнали священный сан, возложенный на них. Тем не менее я не стану отрицать, что Дугал Мак-Ардри — мой сын. Я отрицаю лишь то, что он — незаконнорожденный, и я докажу законность его рождения перед церковным судом в течение года. Что же касается того, Дерини мы оба или нет, — это касается только моего короля, моего архиепископа и моего Бога. Если кто-то в этом зале намерен оспорить мои слова, пусть он обращается к одному из них.

В зале снова загудели голоса — недоумевающие, ошеломленные, и на лицах многих присутствующих виден был благоговейный страх, но никто не осмелился открыто выразить свое возмущение, поскольку Дункан повернулся к Келсону и отвесил ему почтительный поклон, а затем точно так же поклонился Кардиелю.

И поскольку в ответ Кардиель положил руку на плечо Дункана с видом явного одобрения, зал снова затих. Дугал в это время неподвижно стоял на своем прежнем месте, слева от короля.

— Ваше величество, — заговорил Кардиель, поворачиваясь к королю, — я считаю, что обвиняемые, Лоуренс Горони и Эдмунд Лорис, виновны во всех названных преступлениях, и передаю их светскому суду. Епископ Мак-Лайн, вы согласны?

— Согласен, ваше преосвященство.