Есть менеджеры, которые втянуты в дело. И они давно бы послали тебя с твоей правотой подальше. Мне хватит моих денег, и я не лезу в финансовые дела. Более того, когда итальянцы предлагали непостижимую сумму за переезд в Италию, я отказался. Здесь я делаю важную работу. Конечно, ваш брат журналист нередко проезжался по мне: дескать, старик Крис не гак уж много делает — больше болтает.

Уж как меня поносили, когда я в самый расцвет клуба заявил, что будущее «рейнджерсов» с этим составом не вселяет оптимизма. «Брюзжание», — упрекали меня. Может быть, тогда это и звучало похвальбой, когда я сказал, что через два года молодежь достойно заменит отличных ребят, которым уже подкатило под тридцать.

Ты помнишь, меня хотели выжить из клуба за то, что я слишком рьяно выдвигал юнцов. И только железная рука Мейсла поставила все на свои места. Он долго говорил со мной, вот как я сейчас с тобой. Взвешивал все «за» и «против» и дал согласие, чтобы я взял с собой на товарищеский матч шестнадцать молодых ребят из плеяды Тейлора. И они выиграли. Я мог бы, конечно, почить на лаврах. Но я искал новых и новых мальчишек. И они сегодня играют. И президент доволен ими... А что убедило Мейсла? Только подсчет — я показал ему, сколько новых тысяч фунтов стерлингов валяется под ногами в виде молодых талантов.

О, я знал, на что иду! Знал: могу многое проиграть, но могу многое и выиграть. Молодежь, выступающая в низших лигах, дисквалифицируется. И ей надо расчищать время от времени место наверху. Я доверял молодым — и не ошибся. Однажды после действительно зрелой игры я вдруг почувствовал, что мои опасения за будущее клуба теперь и отныне излишни. Я добился своей цели.

Марфи сделал долгую паузу, столь несвойственную его характеру. Дональд не торопил, чувствуя, что все сказанное до этого — только прелюдия. Самое главное будет сейчас.

— В этом деле, которое затеваешь ты, Дон, я тебе не помощник. Я сознаю правоту твоих взглядов, Дон, но у меня нет ни сил, ни желания вести борьбу с Мейслом. Я знаю, что эта борьба будет не только жестокой, но и что Мейсл выиграет ее. А это значит — погибнет дело всей моей жизни, ибо Мейсл просто вышвырнет меня с работы. Вот так... Я не отговариваю тебя от принятого решения выступить против процесса. Ты молод. Если упадешь, еще сможешь подняться. А я старик... А старикам не рекомендуется падать — они редко когда поднимаются вновь.

Конечно, мой мальчик, ты вправе упрекнуть меня в пассивности... Ведь искусство жизни не в том, чтобы самому вызубрить несколько законов, а чтобы заставить и других людей жить по законам человечности. В жизни чаще всего руководствуются двумя принципами: «я хочу» и «это правильно». Вся жизнь проходит в борьбе этих двух принципов. Задача — уложить понятие «я хочу» в то, что мы называем «это правильно», — увы, не всегда под силу.

— А не проще ли назвать всю вашу позицию...

— Трусостью? Может быть. Может быть! Но иногда человек имеет право и на трусость. Менеджеру суждено по должности быть трусом. Возьми игрока... Его заботы просты. Коль вышел на поле — отыграй девяносто минут, а если не вышел — и того легче. А менеджер вечно трясется от страха: то защитник получил травму, то правый край может загулять накануне матча, то, кажется, на прошлой неделе слишком увеличил тренировочные нагрузки, то уверен, что команда потеряла форму... Если дела идут хорошо — ты герой, но если... Тогда всех собак на тебя повесят...

Потом, затянувшись, Крис выпустил облако дыма и спросил с подковыркой:

— У тебя есть семья?

— Нет.

— Но у тебя есть Барбара. Уверен ли ты, что она пойдет за тобой, когда начнутся большие неприятности? А что они будут, надеюсь, ты понимаешь?

Дональд кивнул. То ли подтверждая, что Барбара пойдет за ним, то ли — что предвидит предстоящие трудности.

— А у меня семья. Выступать против процесса — значит искать работу. Это значит поднимать семью. Джейн так не хотела ехать в Италию, когда мы были молоды. А теперь... Пойми меня правильно, Дон, я не прошу к себе снисхождения. Я хочу, чтобы ты понял, что я уже не солдат. Я интендант — не более.

— Ну что ж. Я вижу, в футбольном мире мне не найти поддержки. В нем все омертвело, все растоптано: совесть, достоинство, сама личность. Этот проклятый денежный водоворот затянул всех, и теперь уже никто не волен вырваться из него.

Как, когда и почему из прекрасной спортивной игры вдруг вырос молох, пожирающий лучшие человеческие качества?! А если завтра чудовище, имя которому футбол, потребует от вас отдать на съедение дочь, сына, жену, мать? Отдавать? Неужели нет управы на тирана по имени футбол? Неужели он может заставить человека идти против своих убеждений, даже такого человека, как вы, Крис?!

Вы прошли мировую войну. Вы видели смерть не на картинке, а рядом. В коляске вашего мотоцикла погиб Сайрус Варбург. Неужели футбол страшнее смерти? Почему вы отступаете? А, Крис?

— Есть вещи пострашнее смерти...

— Да это предательство, подлость, клевета...

Раздался звонок. Джейн пошла открывать, а Марфи прислушивался, стараясь понять, кто пришел.

— Ну вот, Дон, явилась еще одна моя проблема...

Дональд с удивлением посмотрел на Криса.

В кабинет вошла Шейла, дочь Криса. Она поцеловала отца и протянула руку Роузу.

Шейла стала невестой совсем недавно, как-то вдруг переступив невидимую линию, отделяющую детство от девичества.

— Ты похорошела, Шейла, — сказал Дон.

— А я? — Из-за спины на Дональда смотрело улыбающееся лицо Роберта Гибсона, левого края «Манчестер Рейнджерс».

— А ты-то что здесь делаешь?! Уж не Шейла ли тебя приворожила? — засмеялся Дональд. — Но это неприлично — ухаживать за дочерью своего менеджера.

— Вот именно, Дон, вот именно! Ты верно угадал. Это сейчас наша самая большая проблема. Роберт и Шейла объявляют о своей помолвке.

— Даже так? — как-то грустно произнес Дональд. — Я совсем замотался и потерял способность видеть, что делается вокруг меня. Шейла выходит замуж, а я даже не заметил, что она выросла...

Крис накрыл ладонью его руку.

— Ничего, мой мальчик, этого даже я, папа, не заметил. Они очень шустрые, эти молодые люди. Боюсь, что не замечу, когда стану дедом...

— Па-а-а... — умоляюще протянула Шейла.

— Шучу, шучу, хотя от этого никуда не денусь. Но теперешнее наше положение надо обдумать. Помоги-ка нам, Дон. Садитесь, — усадил он молодых.

Дональду стало приятно оттого, что и к нему обращаются за помощью. Последние дни он только и делал, что сам искал поддержки.

— Роберт пришел ко мне пятнадцатилетним сосунком. И я подписал с ним контракт. О чем не жалею. Думаю, что «рейнджерсы» тоже. Помню, как он впервые подошел ко мне на танцах в нашем клубе и попросил разрешения потанцевать с Шейлой. Я ему тогда посоветовал поберечь ноги к субботнему матчу. Но, оказывается, беречь надо было дочь. Но теперь уже поздно. С того вечера он буквально преследовал Шейлу. А так как паршивец мне нравился, я не видел причины, почему бы мне вмешиваться.

Крис говорил о молодых так, словно их не было в комнате.

— Я думал, конечно, что могут возникнуть всякие осложнения — игрок и дочь менеджера... Это всегда дурно пахнет...

Пусть дети смеются, но это проблема, проблема для всякой футбольной семьи. Мы собрались здесь в своем кругу, чтобы решить вопрос, оставаться или не оставаться Роберту в клубе. Поскольку споры, связанные с комплектованием команды, будут возникать ежедневно, возможности для кривотолков неограниченны. Завтра я попытаюсь убедить Мейсла и других директоров в необходимости перехода Роберта в другой клуб.

— Но Роберту, наверно, не очень хочется покидать клуб? — осторожно спросил Дональд.

Вместо Роберта ответил Марфи:

— А ты думаешь, мне хочется с парнем расставаться?! Но что сделаешь?

— Да, пожалуй, ему лучше уйти, — согласился Дональд.

Джейн потащила всех к столу. Но Дональд начал поспешно прощаться. Ему было неловко оттого, что он со своими заботами вторгся в эту семью, где и так полно хлопот.