— А помнишь, Оскар, отель Альберта Бьюрика? Своей заорганизованностью он очень напоминает наши колледжи. Я убеждаю Мадлен, что Роже теперь самый образованный парень в мире. Он может говорить, что прошел столько колледжей! Да еще духовных!

— Тебе же, Жаки, это ничего не прибавило к образованию! — уколол Оскар. — И грех ругать Бьюрика. Почти все начинающие французские гонщики живут под его крышей.

— Что верно, то верно! Первые деньги, заработанные дорожным потом, проходят через руки старика!

— Говорят, он решил переименовать свой отель в «Велоотель Тома Тейлора».

— Ничего не изменится, кроме названия. По-прежнему пять человек будут жить в каждой комнатушке. Так же ни одной полочки на стенах...

— Так уж и ни одной? — переспросила Мадлен с недоверием.

— Жаки не договаривает, почему старик считает полочки проклятьем и отказывается их сделать. Наш брат, гонщик, сразу же заставит комнату вонючими банками с растирками и маслами. В нее нельзя будет войти, не то что жить!

— Ваш старик совершенно прав. Когда приезжает Роже, дом наполняется чудовищными запахами. Кажется, нет средств, способных отбить их. После отъезда я целый день проветриваю комнаты...

И в этот момент Оскар и Жаки вдруг увидели, как полез вперед Роже. Мадлен тоже подалась к переднему стеклу, глядя на маленькую фигурку мужа, раскачивающуюся на горе.

«Боже! Из-за этого бессмысленного истязания я погубила свою жизнь! Боже! Мне следовало хоть раз прийти на эти проклятые гонки! И как я только могла терпеть столько лет! Ждать! Нет мужа сегодня. Нет завтра. Нет месяц! Нет два! И только слухи ползут со всех сторон... Да редкие звонки Роже из разных городов. Что стоит его телеграмма к рождеству: «Поздравляю с Новым годом! Наш «ситроен» подешевел на пятьсот франков, твой гардероб стал прошлогодним!» А когда он приезжал домой, — это случалось так редко, что сын не узнавал отца, — Роже всегда сказывался больным или усталым. Он спал, спал и спал... Будто провел без сна все дни, после того как покинул дом. Потом совал мне в руки заранее заготовленный список вещей, и я в очередной раз собирала чемодан...

И все ради вот этого?! Они что — и Оскар, и этот симпатяга Жаки. — все сошли с ума?! Почему никто не объяснит им, что такое истязание чуждо человеческой натуре?!»

Мадлен сама испугалась своего внутреннего признания. Она взглянула на Оскара, потом на Жаки. Те сидели не двигаясь, уставившись на далекую фигуру Роже.

— Фу, — вздохнул Оскар, — кажется, настоящий ход! Крокодил, похоже, сделан из железа. Я никогда в жизни не видел подобного горного спурта! Ни Коппи, ни Балдини не рискнули бы пойти так...

Мадлен почему-то вдруг стало приятно услышать комплимент в адрес мужа, хотя еще минуту назад она думала о гонке так плохо.

Роже тем временем проскочил промежуточный финиш первым, уйдя метров на сто пятьдесят вперед. Он отдышался на спуске, но подъем отнял слишком много сил. На память пришло сразу же несколько примеров наказанного легкомыслия.

По ту сторону горы шоссе оказалось мокрым: видимо, только что прошла черная туча. Роже обдавал редких зрителей, стоявших у самой дороги, тонкими струйками дождевой воды. Трубки колес пели на мокром бетоне, подобно пилам, вгрызающимся в благородные сорта хорошо высушенного дерева.

Роже решил подождать. Он уже имел запас на финише в одну минуту. Значит, надо не проиграть, не упустить отрыва! А это легче всего сделать в «поезде». Такое решение, Роже знал, возмутит Оскара. Интересы команды, конечно, страдают. Но в интересах самого Роже следовало отдохнуть, пока не поздно. Дешевые горные премии можно отдать другим. Лишь бы не потерять минутный бонус.

Первым, кто нагнал его из французской команды в компании двенадцати гонщиков, был спокойный Гастон Гийо, человек, удивительно жадный до километража. Гастон, хотя и не избалован славой, обычно привлекает внимание своей гигантской передачей, которую вертит изящно и легко. Он всегда идеально одет и на идеально подготовленной машине. Роже из всей команды, пожалуй, выделил бы Гастона Гийо. Он часто готовит свою машину сам, особенно заметив при осмотре какую-нибудь не доделанную Жаки мелочь. Молча, тихонько посапывая, Гийо начинает переделывать все на глазах у выходящего из себя Жаки. Гастон идеально сложен для велогонщика. Обладает хорошим нюхом, и с ним Роже легко занимает в «поезде» правильную позицию. Гастон просто незаменимый командный гонщик. Когда-то они вместе начинали в одной из заштатных команд. Роже взлетел по лестнице славы, а Гастон так и остался «незаменимым командным гонщиком». И это уже, скорее судьба, чем недостаток таланта.

Они покатились рядом.

— Отличная работа, Роже, — похвалил Гастон.

— Спасибо!

Они продолжали катиться рядом.

«Поздравление особенно приятно слышать от тебя. Бедняга! Ведь ты вчера совершил настоящий подвиг. Больший, чем выиграть какой-то этап! Но законы славы неумолимы: первый — Человек, второй — уже второй...»

Начало вчерашнего этапа Гастон прошел сносно. Он тормозил сзади, пока трое — Эдмонд, Роже и Мишель — работали впереди. А потом началось... Проколол переднее колесо, потом — заднее, затем полицейский направил его не в ту сторону, заставив пройти кусок лишнего пути. Пришлось пятьдесят миль работать одному, чтобы достать «поезд». А когда он это сделал, Оскар крикнул ему из машины:

— Держись ближе к Роже! Если что-нибудь случится, отдашь ему свою машину!

Только спокойный Гийо мог выдержать такой удар. После бессмысленной работы для него достаточно трудной задачей было бы просто держаться рядом и сторожить самого себя, а не случайности с Роже.

Почти двадцать миль Гастон молил бога, чтобы не пришлось отдавать свою машину: изнурительный труд долгой гонки пошел бы насмарку, — Гастон горел желанием показать, что, несмотря на все удары судьбы, он, может, и будет впереди. И сегодня и завтра...

Именно то, чего больше всего боялся Гастон, случилось на двадцатой миле от финиша, когда он уже перестал молиться и успокоился. Роже вывалился из лидирующей группы и поравнялся с Гастоном.

— Давай машину! У меня стучит вилка, как трактор. — Роже даже не извинился.

Кто-то втиснулся между ними. И Гастон только запоздало глухо ответил:

— Пошли вперед на замену.

Они спуртовали вдвоем. Итальянцы было дернулись за ними, но поняли, в чем дело, и вернулись к группе. Прокатившись еще метров триста, Роже с Гастоном затормозили. Гастон тяжело вынимал ноги из зажимов педали, а потом, словно извиняясь перед Роже за медлительность, неуклюже соскочил с машины.

Роже тоже слезал медленно, словно осознал наконец жестокость своего поступка. Гастону так хотелось, чтобы Роже почувствовал, какую жертву он приносит. Но максимум, что мог сделать для Гастона Крокодил, начать двигаться вместе, прежде чем их настигнет «поезд». Они тронулись с места разом, под шелест трубок накатывавшегося «поезда». Роже легко зацепился за него. А Гастон покатился медленно, подняв руку и прося машину технической помощи, — вилка действительно стучала, как тракторный движок. Но «техничка», будто назло, не торопилась. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем она подошла к Гастону и он сменил машину. Ему сунули маленький, не по росту; велосипед. И Гастон, взгромоздившись на него, поспешил вслед «поезду». Примерившись, оценил, на что способен этот велосипед, и понял — лучше сменить сейчас, чем мучиться еще столько миль. Гастон снова попросил «техничку». А время неумолимо: теперь вряд ли достанет «поезд». Проблема лишь в том, чтобы проиграть как можно меньше. Он пришел на финиш в одиночку, спустя шесть минут после Крокодила...

А сегодня Роже посматривает на Гастона, и его интересует, на что способен Гийо сейчас.

— Попробуешь следующий прим? — скорее приказывает, чем спрашивает, Роже.

Гастон качает головой. И не понять, то ли он соглашается, то ли качает головой в такт работы ног. Но Роже не интересует ответ.

— Садись на колесо! Три сотни я тебя проведу! Атака с правой обочины...