Нет, его не посетило никакое откровение. Даже в детстве он не был настолько чувствителен, чтобы воображать, подобно многим сиротам и брошенным детям, образ матери. Он принял её отсутствие как данность — и всё.

И вот теперь, в возрасте, когда он сам давно мог стать отцом, он обрёл мать, и она нуждается в нём много больше, чем он в ней. Но что, кроме новых страданий, он может принести ей, зная свою судьбу?

— Ты похож на него, — глухо вымолвил Аргай Д'элавар. Во всё это время он внимал словам, проливавшим свет на события почти тридцатилетней давности. Он не обвинил Согрейна и княжну в утаивании правды, хоть едва ли принял их оправдание: в конце концов, что для него стоит какое-то обещание перед долгом довести до ведома Великого князя — род Д'элавар не пресёкся. Но то дела минувшие. А настоящее — перед ним. И необходимость обозначить будущее. — Даже слишком. Он многое взял от своей матери. А ты — совсем ничего. Я увидел ваше сходство, как только ты вошёл. Но давно отучил себя узнавать его в других. К чему, — думал я, — если Эджай навеки потерян.

Демиан видел это почти въяве: как протягивается к нему ещё одна нить, как жаждет зацепиться, вростись в его суть.

Нет, довольно с него.

— Вам ведомо, ваше высочество, за какой надобностью я отправился так далеко на запад. Оставил свой город и своих людей. Полагаю, пойди всё по регламенту, мы бы уже закончили обсуждение нашего вопроса, поэтому спрошу прямо: вы намерены оказать нам ту помощь, на которую мы рассчитывем?

— Мой отец... — отважно вступила Кристалина, оттягивая внимание на себя.

Аргай взмахнул рукой, заставляя княжну умолкнуть.

— Мы имели беседу с твоим отцом, накануне.

— И ему не удалось изменить ваше мнение относительно скорого нашествия?

Аргай медленно полуобернулся к Согрейну, так, будто впервые обнаружил его присутствие. Вблизи глаза Великого князя казались одновременно пустыми и пронизывающими.

— Изменить мнение? О чём ты толкуешь, мальчик? Я кровь от крови Аваллара, как могу не замечать реальность угрозы?

— Но тогда... — смешался ведьмак. — Тогда к чему вообще эти разговоры? Придём к соглашению и покончим с этим!

— Увы, учитель, — Демиан легко улыбнулся, в свободной позе раскинувшись в кресле. — Это слишком просто.

— Но почему? — упрямо повторил Коган и заставил себя замолчать.

Дед и внук в упор смотрели друг на друга поверх стола, голов... поверх всего. И Коган с холодноватым осознанием понял, что взгляд у Демиана ровно такой же, как у Аргая Д'элавар.

— Потому, мастер Коган, — с тою же светской улыбкой любезно разъяснил Магистр, — что Великий князь, лучше прочих понимающий будущность Предела, пальцем не пошевелит ради него, до той поры, покуда не получит нечто взамен своего участия.

— А я-то верила: смерть Эда вас чему-то научила, — тихо произнесла Кристалина. — Но вы остались верны себе, дядюшка.

— Ты так юна, девочка. Если Хозяйке будет угодно, ты проживёшь достаточно долго, чтобы осознать заблуждения юности, которые привели твоего брата к смерти. — Вопреки ожиданию Когана, Аргай ответил княжне с почти отеческим участием, но искренность его сожаления следовало подвергнуть проверке, как драгоценный камень — оценке ювелира. — Демиан, ты почти столь же молод, как был Эджай тогда...

— Нет, — не стерев точно бы забытой на губах улыбки, ответил Демиан. — В отличие от него, я жил человеком. И там, где я рос, мои годы порою — целая жизнь. Люди не думают о том, что им предоставлена вечность. Жить приходится набело. Некогда исправлять ошибки черновиков.

— Ты похож на Эджая. Но ты не Эджай. — Великий князь кивнул. Ответ, на который он рассчитывал, уже прозвучал. — Всё бы сложилось иначе, родись ты прежде него.

— Несомненно. Избегли б одних бед, пустоту от них заполнили б иные. Разве не проще верить в то, что все мы оказались на своих местах, появились в правильное время? Что каждый из нас — частица одного великого плана. — Демиан поднял воображаемый тост. — Зовите нотария, и скорее обстряпаем сделку. Счастливой семьи у нас, увы, не получится.

— Понимаю, — кивнул Аргай и щёлкнул пальцами, подзывая ждущего вдалеке слугу. — Но это не самая плохая сделка. Каждый из нас получит желаемое.

— Да будет так, — не разрывая взгляда, утвердил Демиан и принял из рук секретаря перо.

(Арвет. Несколькими днями позже)

Герцогиня Арветская встречала герцогиню Кармаллорскую с улыбкой, намертво приклеенной к лицу. Диана не могла вспомнить Одетт без этой улыбки. Интересно, снимает ли она её перед сном вместе с украшениями или спит в ней же? Пришлось ответно расцветать улыбкой.

Одетт подпорхнула к Диане, едва та сошла с последней ступени приступки, опираясь на учтиво предложенную руку Иленгара. Быстро клюнула Ариату в обе щеки. Они состояли друг с другом в родстве, но столь дальнем и запутанном, что в определении его степени не обойтись было без помощи генеалога.

Возница и лакеи отправились на кухню, а после на конюшню, где им предстояло провести ночь. Йолль старательно исполняла свою роль и даже почти не глазела по сторонам, волоча за госпожой её саквояж.

Мэтр Грайлин, восхитительно чудаковатый, беззастенчиво и вдохновенно лгал, формально не нарушая при том ни единого запрета. Он совершенно сбил с толку хозяйку замка и, не сбавляя натиска, привёл её в восторг своим обаянием прущего напролом гномьего каре*. Старый колдун объявил себя учёным книжником, философом и шутом — всё это по совместительству, и леди Одетт, приведённая в некоторый трепет этой громогласной кудлатой фигурой, с изрядным удивлением признала в замкнутой герцогине Кармаллора большую оригиналку, разыскавшую где-то этакий занятный экземпляр.

(*каре — боевое построение пехоты в виде квадрата.)

Но окончательно сердце вдовы растопил Иленгар, загодя сменивший ведьмацкую одежду на добротную и неброскую, но изумительно ему шедшую. Герцогине Одетт показалось мало поклона, и она с удовольствием допустила ведьмака до своей руки. Диане пришлось представить его командиром охраны, и любезная родственница при сём кратком разъяснении кивала с такой готовностью, что мысли её отражались, как буквы с вывески: "Ну-ну, милочка, мы здесь обе разумные женщины: прекрасно понимаем, что список его полномочий несколько шире. Но я, так и быть, тебе поверю".

Вечером всё семейство собралось за столом. Ужинали поздно, слуги заменяли свечи, успевшие прогореть. У герцогини Арвета на память о давно почившем супруге осталось четверо взрослых детей, по два сына и дочери, но она по-прежнему заправляла всем железной рукой, и никто не собирался оспаривать привычное положение дел.

Сыновья приплелись к вечерной трапезе последними; старший воротился с охоты, не потрудившись сменить заляпанных грязью сапог, и, не успев усесться по правую руку от матушки (место во главе стола занимала самолично Одетт), заявил, что только что завалил вепря. Диана, усаженная за соседнее с наследником Арвета кресло, склонна была поверить в истинность заявления: по крайней мере, запах этот мог принадлежать только дикой свинье. Младший сидел напротив гостьи, мало ел и мало говорил, зато усердно накачивался вином.

Дочки, долговязые девицы, востроносые в мать, уже начали перезревать: герцогиня Арветская была скуповата, и женихам не приходилось рассчитывать на приданое, подобающее герцогской дочери, пусть не из самого богатого и обширного владения. По тому как неприкрыто девицы пялились на Илле, приглашённого к господскому столу из уважения к гостье и из прихоти Одетт, питающей простительную для сорокатрёхлетней вдовы слабость к молодым красивым мужчинам, было ясно, что сестрицы уже утратили надежду найти для себя партии. Подходящих по статусу кавалеров их лишила материнская скаредность, а заключать брак с каким-нибудь торгашом не позволит герцогская гордость.

Старший сын был настроен говорить исключительно про охоту, и выдал пространную лекцию касательно охоты в осеннюю пору, могущую вызвать интерес исключительно у ценителей. Младший же, взвеселив дух, внезапно сделался говорлив и отчего-то избрал своей визави именно Диану, которую, вероятно, только теперь разглядел и не мог припомнить обстоятельства её появления, посему не мог решить решить, как подобает обращаться к незнакомке, и попросту чередовал "моя леди" и "душенька".