Он позволил ей изливать на себя свой гнев, не остановил её, не отстранился.

Демиан отвратительно прав. Она не сумеет противостоять Аргаю. В одиночку, без него.

Без него.

Гневный возглас прервался рыданием. Диана поникла, склонилась; стиснутые ладони безвольно соскользнули, зажатые между их телами.

Значит, у неё не будет и сериального утешения. Пилюли, подсластившей одиночество, потому что бессмысленно искать замену тому, кому замены нет. Только пустота.

Она закрыла глаза, приникла лицом к груди. Коснуться кожи, под ключицей, под шнурком амулета, под распущенной шнуровкой рубашки — ускользающий запах, запах холодного поля. Полынь... полынь — печаль, утрата... вдовья доля*.

(*символика полыни на Руси.)

— Если бы я мог изменить уже совершённое... — прошептал его голос. — Пройти по этому пути — вспять...

— Даже вам, Магистр, таковое не под силу, — возразила Диана. — Мы могли бы попытаться сберечь крупицы того, чем владеем. Но вот я спрашиваю себя: а имеем ли мы хоть что-то? — и не знаю ответа. — Она усмехнулась своей мысли. Отстранилась, и его руки бессильно опали, отпуская её. — Было насмешкой вспомнить то, кем мы были. Знать — и повторить всё заново.

Диана была не вполне уверена, спала ли в ту ночь. Не было погружения в воды забвения, лишь тревожное раскачивание на поверхности. Под смеженными усталостью веками проходили по зыбкой границе сна и дум образы — она отстранённо наблюдала их шествие — быть может, варианты будущего, или неслучившиеся возможности минувшего, или вовсе то, чему не дано было случиться, никогда и ни при каких обстоятельствах.

Её малосильный заёмный дар, освобождённый дремотой, утомлённым рассудком, притягивал видения; непоследовательные и разрозненные — все они возвращались к единому связующему. Демиан, Аваллар — образы раскалывались, накладывались, составлялись воедино: как бы далеко по оси времени или вероятности (невероятности?) ни скользили её видения, как бы изменчиво-замысловато ни извивалось их течение — Диана всегда приходила к нему.

Сражающемуся, погибающему, приносящему себя в жертву — снова и снова. Диана безмолвно противилась, отпускала спящее, лишённое рациональности сознание всё дальше и дальше, бродить тонкими тропами вероятностей.

Один образ пробивался извне, просвечивая сквозь бесконечную вереницу иных, образ прошлого, ещё полнокровного, едва минувшего (вчера, это было только вчера): младенец, спящий на руках. Руках, которые во всех неисчислимых вероятностях держали оружие или умывались кровью.

Во всех. А значит — глубже... дальше...

Тонкие тропы рассеивались под нею, обретающей плотность и вес; седьмое чувство, провидческое зрение, закрывалось, вытесненное бравшим власть сознанием, телесной чувственностью.

Диану возвращали из зыбких далей — она и впрямь зашла далеко, слишком далеко — и только теперь, оглядываясь назад, видит это — выводили плавно, как ведут сноходца, ступающего по карнизу.

Прикосновение — такое лёгкое, кожи не касается кожа, лишь исходящее от неё тепло. Диана вздохнула, пошевелилась, возвращаясь в реальность, вещность, телесность. Тепло приблизилось, превращаясь в настоящее касание; кончики пальцев скользили по виску, вдоль абриса щеки... очертили линию подбородка... повторили свой путь.

Как бы ни было похоже на сон, сном это не было. Диана распахнула глаза.

— Что вы здесь делаете?..

Волнение, стеснившееся в груди, вскружившее голову волнение не позволило спросить ничего лучше.

Магистр не являлся к хранительнице лично, какой бы ни была грядущая опасность — это входило в обязанности совсем других людей. Кроме того, не настолько Диана заблудилась на тропах вероятностей, чтобы просмотреть уже занесённый удар. Опасности не существовало. Во всём Пределе в эту минуту не происходило ничего, что требовало бы личного присутствия Магистра и хранительницы.

И Магистр... Сейчас Магистр отступил в тень. На свет вышел Демиан, тот Демиан, которого Диане всё реже удавалось увидеть за ролью, непрерывно исполняемой, без антрактов и закулисья, без погасших софитов и стихнущих оваций: роли могущественного мага и бессменного командира, политической фигуры и живого символа.

Точно булавочный укол: вчера, да, всего лишь вчера Диана увидела его с девочкой Трея и Ниери на руках. Было грустно, грустно и стыдно сознавать, что чужое счастье, пусть даже счастье близких людей, не греет, а обжигает её в отсутствие счастья собственного.

Демиан сидел на краю её постели, чуть склонившись к ней, и его рука оставалась замершей около её лица, а взгляд — голову и грудь Дианы овеяло жаркой удушливой волной — взгляд обращён на её губы. Диана села в постели, пожалуй, слишком резко, отгораживаясь подтянутыми к груди коленями — и тотчас рассердилась на себя за этот жест, за демонстрацию успешно привитого жеманства, хотя мало смысла было прятаться под одеялом: здешние ночные сорочки — честь и хвала хетанским сквознякам — вид имели самый пуританский.

— Что вы здесь делаете? — Хотелось произнести как требование, а прозвучало ещё слабей, чем прежде.

— То, что давно следовало, — странно ответил он.

И прежде, чем Диана успела опомниться, выхватить из сумбура и сложить воедино хоть сколько-нибудь достойную фразу, Демиан поднял её с постели, прямо в ненадёжной броне одеяла, и, коротко и сильно прижав к себе, поставил на расстеленную на полу шкуру. И так же мимолётно, но глубоко поцеловал — точно обжёг.

— Слишком мало времени, чтобы растрачивать на сожаления... Оденьтесь для прогулки, герцогиня, я буду ждать за дверью.

И в самом деле вышел из спальни, даже не обернувшись, словно каждая секунда промедления прибавлялась к неслышимому отсчёту.

Диана стояла в пустой комнате, без нужды прижимая к груди покрывало. Ступни щекотил высокий мех шкуры, от очага исходило слабое замирающее тепло. Спустя три удара сердца она очнулась. Поняла, что не помнит имя служанки, и не стала звать понапрасну. Откинула крышку сундука, почти не глядя вынула одежду. Сонные пальцы упускали шнурки корсета, неподвязанный чулок сполз, пока она раскачивалась, балансируя на одной ноге. Прогулка... какая ещё прогулка? Погода в Хетани, пожалуй, даст фору телларионской. А значит... Извлекла со дна сундука перчатки; встряхнув, надела плотную накидку с капюшоном. Всё наспех, волнуясь, точно вызвали играть сцену, к которой она не готовилась. Точно во сне, который не единожды является каждой студентке... наверное. Её саму сопровождали другие сны. А теперь...

Демиан был там, где и обещал. Он откачнулся от стены, порывисто, со сдерживаемой энергией, едва Диана приотворила дверь, отчего подумалось с неловкостью: неужели собиралась так долго? И он тотчас протянул руку и повлёк за собой прежде, чем Диана задала вопрос.

Дорога оказалась хорошо известной, даже слишком хорошо. Вот только час, как выходило по приметам времени, выдался не самым уместным для визитов. А ещё для Дианы явилось неожиданностью, что Демиан, всегда подчёркнуто учтивый Демиан, может открыть дверь тотчас после стука. Причём дверь в чужую спальню!

Диана нерешительно споткнулась на пороге, но спутник уже вошёл внутрь.

По крайней мере Искра, ранняя пташка, уже поднялась и облачилась, пусть и в домашнюю, одежду. Не успев проснуться, Трей скатился с постели.

— Прошу извинить, леди Ниери, время неурочное, — повинился Демиан; глаза его улыбались. — Вы нас очень обяжете своим присутствием.

Искра зарделась от удовольствия, подхватываясь с места.

— Ох, сударь, да конечно же... да одну только минуточку!..

Ниери выскользнула в смежную комнату — проведать детей, и тотчас вернулась.

— Меч не забудь, — выходя из спальни маркизы, бросил Демиан взъерошенному Трею.

— То есть? — возмутился тот вдогонку. — Да я скорей штаны надеть забуду...

Ниери улыбнулась, снимая со стола свечу и зеркало.