– Я напомню ему об этом. Но знаю заранее, что он ответит.

– Женщины и дети – в лодки, – вставил Дэн. – Сабли наголо, вперед!

– Что-то в этом духе. – Она повернулась к О’Хара: – Марианна, скольких специалистов по информатике вы встречали в последние дни?

– Ни одного. Ни одного с июля.

– Понимаете? Я лично отдаю приоритет восстановлению Шекспира, и Моцарта, и Диккенса. Мы должны вернуть людям возможность наслаждаться прекрасным. Это означает, что сейчас почти все информатики обливаются потом в ОГИ. Как только все повреждения удастся ликвидировать, мы сможем взяться за другие направления….

Так продолжалось еще некоторое время. О’Хара с интересом следила за перепалкой, но ее больше интересовал сам процесс, чем предмет спора. Ее лично это не касалось. Криптобиотики, вынырнувшие из полувековой тьмы, морщинистые, бледные, жалкие, сильно напугали ее в детстве. Это впечатление оказалось таким ярким, что настроило Марианну против проекта в целом.

По ней, так лучше сделать вдох поглубже и шагнуть с трапа.

15 августа 99 года (25 Мухаммеда 295).

Обычно я за словом в карман не лезу, но когда Сэм подкатил ко мне сегодня, просто потеряла дар речи. Ну и сюрприз!

Должна заметить для вас, еще нерожденные поколения, что подарки – типичное излишество в условиях нашей псевдоэкономии, по крайней мере – преподношение предметов. Нам было разрешено взять на борт только два килограмма личных вещей. Другими словами, здесь каждому принадлежит все.

Тем не менее каждый может сделать что-то своими руками. В компьютере хранится список всего, что предназначено для переработки. Если вы в состоянии придумать применение для какой-то поломанной вещи, можете ходатайствовать, чтобы вам ее выдали. Так, Сэм месяцами собирал кусочки и детали, а потом собрал из них музыкальный инструмент. Это выгнутый трапецоид, боковые стороны и низ которого – блестящие металлические стержни. А выгнутая верхушка – кусочек золотистого дерева. Земного дерева. Из Нью-Йорка, где мы стали любовниками в эпоху отчаяния.

И кажется, так будет снова. Это еще один аспект, заставивший меня онеметь. Мы работали вдвоем над литературным проектом большую часть года, и он ни разу не позволил себе намека на нечто романтическое, хотя я-то многое себе позволяла, просто чтобы напомнить – не такая уж я недотрога! Он предпочитал не разглагольствовать о сексе, даже когда мы именно этим и занимались.

Ему хочется большего, чем секс. Он хочет жениться на мне, присоединиться к нашей линии.

Я сказала, что должна подумать, а потом спросить остальных. Такие решения должны быть единогласными, а я не чувствовала уверенности, что Дэн и даже Джон согласятся принять Сэма в семью. Я сама не была уверена, что хочу этого, как бы ни был мне дорог Сэм.

Он поцеловал меня и оставил одну. Я немного посидела за клавиатурой, размышляя.

Многие книги, которые мы сейчас пытаемся восстановить, написаны о любви. Старомодной романтической любви, зачастую – с коварным подтекстом собственничества, мужского превосходства, подавления женщины. Таким был сексуальный и эмоциональный союз, усиливавший власть церкви и государства над личностью и семьей.

Я вспомнила свой первый роман, с Чарли Инкриз Девоном, в котором громко звучали отголоски такого собственничества. Может, это меня и вылечило. А может, это как всякая детская болезнь, которую нужно перенести однажды, чтобы получить иммунитет на всю оставшуюся жизнь.

Стоило мне написать все это, как я поняла, до чего была глупа – некоторые люди никогда не испытывают романтического чувства, а некоторые, взрослея, так и не расстаются с романтикой. Но у меня это уже за спиной. Я все это преодолела.

Могу ли я любить третьего мужчину, не испачкав этим свои отношения с двумя другими? Я хотела бы иметь точные слова для любви, целую дюжину, как на эскимосском языке – для снега. Я люблю всех троих, но – по-разному. Дэниел нуждается во мне, и я должна поддерживать, защищать его. Джон дарит мне спокойствие, он по-прежнему мой наставник (люди, которые плохо знают нас, могут предположить, что наши отношения складываются иначе из-за его физического изъяна. Но я уже давно этого не замечаю. Я вижу в нем только терпение и силу, спокойную внимательность, а это для меня в мужчине – важнее всего). А где место Сэма?

На Земле, когда мы вдвоем спасали уцелевших кротов, он должен был заметить мое состояние. Я ужасно расстроилась, когда Дэниел и Джон попросили моего разрешения, чтобы Эвелин присоединилась к нашей линии. Я знала Эви, и она мне нравилась, но я не желала уступать ей свою роль в семейном гандикапе. Мне пришлось сказать «да». Я дала разрешение так любезно, как только сумела. Но мне казалось, что теперь наши узы разорваны, я металась и выла… Сэм предложил себя – и я прыгнула на его костлявое тело.

Сокрушительно быстро мы стали очень близки. У нас одинаковый склад ума, четкий и прямой, и одинаковый темперамент. Мы все время смешили друг друга. Секс не был его сильной стороной, но юношеский энтузиазм покрывал все с лихвой.

Потом проект обернулся катастрофой, кровавой баней и чумой, так что мы с трудом унесли ноги. Месяцы изматывающего, до ломоты в спине, труда пошли насмарку. Во время недельного карантина в Ново-Йорке мы с Сэмом отчаянно, самозабвенно любили друг друга (там не было условий для уединения, и многие были шокированы. Надо сказать, это были как раз те люди, которых я обожаю шокировать).

Я поразмыслила над тем, как передам своим мужьям предложение Сэма. Это обещает интересную симметрию, потому что Сэм – почти ровесник Эви, ему девятнадцать. На двенадцать лет младше меня и значительно моложе моих развратников-мужей! Прости, Эви. Я люблю тебя как сестру, но временами сержусь на наших мужчин. Даже глубокомысленные заишаченные философы могут пожалеть себя время от времени.

Отбросим в сторону драматические воспоминания. Как я отношусь к Сэму сегодня? Честно говоря, я была слегка раздражена полным отсутствием отклика с его стороны на мои зазывные ужимки. Но теперь его предложение ставит все на свои места. Он из тех людей, которые все должны упорядочить. Когда мы вместе гнули спину на Земле, при всем своем искрометном юморе он был одним из самых беззаветных тружеников, да и просто храбрецом. Сэм проявлял бесконечное терпение и сострадание к земным детям – честно говоря, настоящим монстрам.

О’кей, я, кажется, сама себя уговариваю. Только что заглянула в ясли, повидала малышку. Ее крошечная ручка так крепко сжала мой палец.

Меня одолел тяжелый приступ сентиментальности. Прайм, приходи поболтать.

Прайм появилась в своем обычном углу, небрежно раскинувшись в несуществующем кресле. Временами она появлялась практически голой; на этот раз на ней был серый рабочий костюм, какие Сэм и О’Хара носили на Земле. В тот момент Прайм была всего на шесть месяцев моложе О’Хара, эффект получился сокрушительным, как она и рассчитывала.

– Думала, ты уж никогда не объявишься, – сказала она.

– Ну так давай помогай. Напряги свой двойной мозг.

– Сначала просишь об одолжении, потом оскорбляешь. У меня действительно двойной мозг, а у тебя в голове – просто студень.

– Я должна это сделать?

– И да, и нет, и может быть. Мне продолжать?

– Я трачу время, а ты – электричество.

– Сначала рассмотрим «нет». У Дэниела серьезные проблемы. Он страдает от своей невостребованности. По своему званию он член правительства, но в его обязанности входит то, что больше уже не существует. Твое сообщение о пробудившемся интересе к другому мужчине вряд ли поможет ему прийти в себя. Он получил от тебя грандиозную поддержку, а от Эви еще больше…

– Правда?

– Соотношение примерно три к одному. Теперь ты предлагаешь ввести в вашу семью ровесника Эвелин. Он рассмотрит это как акт сексуальной агрессии…