Кланки использовала это время для того, чтобы навестить приятельниц и узнать последние новости. В эти дни, однако, не было иных разговоров, кроме как о финансовых проблемах. А в том, что впереди их ждут большие трудности, Мара не сомневалась. Цирк исправно платил проценты по кредитам и пользовался хорошей репутацией, но прибыль неуклонно сокращалась, приходилось все туже затягивать пояса и все меньше денег оставалось на обновление оборудования, гардероба, да и зарплата росла гораздо медленнее, чем цены.

Самое печальное заключалось в том, что несмотря на репутацию одного из самых респектабельных цирков страны, Брадфорд-цирк как бы застрял в межвременье. И один из главных виновников такого положения дел сидел сейчас за столом Мары, попивал из стакана знаменитое «тигровое молоко» Кланки и не давал гадалке поспать лишний часок.

Мара взирала на мистера Сэма со смешанным чувством нежности и возмущения. Как раз недавно Майкл признался ей, что готов уже сбежать в другой цирк, потому что отец все время ставит ему палки в колеса и не дает довести до конца ни одного из проектов обновления цирка, а хуже половинчатости нет ничего на свете.

Мистер Сэм вот уже полчаса не переставая о чем-то бубнил. Мара не слушала, понимая, что ее присутствие — дело десятое, старику просто нужно выговориться, повспоминать свое славное прошлое:

— … и когда война уже заканчивалась, откуда ни возьмись на голову свалилась «испанка». Столько народу из труппы отдало концы, что пришлось прекратить наши гастроли. Правительство запретило многолюдные сборища, и податься намбыло совершенно некуда. Мы оказались тогда в Медфорде, прямо там разбили на главной арене полевой госпиталь, разделив койки с больными простынями, развешанными на веревках. Брали и городских, потому что больницы были переполнены. Часть наших женщин подалась в медсестры, и один из местных докторов на пару с доком Смитерсом, нашим тогдашним ветераном цирка, выбились из сил, но сделали все, что могли. А потом, не поверишь, поползли слухи, что это мы завезли в город «испанку», и были большие разборки с местными…

Мара украдкой зевнула. Она слушала эту байку, наверное, в сотый раз. Что ж, старикам свойственно без конца пережевывать прошлое… Кстати, а сколько же лет мистеру Сэму? С его костлявостью, все еще густой шевелюрой — интересно, облысеет ли Майкл в его годы? — он мог ввести в заблуждение кого угодно.

Вздохнув, Мара прервала монолог старика:

— А сколько тебе лет тогда было, Сэм?

Мистер Сэм заморгал, сбитый с толку.

— Ну, наверное… если я родился в девяностом… мне было лет двадцать пять. Если бы не нога, я бы тоже славно повоевал! Но в детстве сунул свою задницу под копыта першерона [1]и получил перелом. Я пришел, чтобы записаться добровольцем, а меня завернули… Это был самый печальный день в моей жизни: мы тогда понимали, зачем и для чего воюем, не то что сейчас с этим Вьетнамом! Полно наших людей побывало на первой мировой. Джесс Олсон вернулся без ноги — отняли по самое колено, — мистер Сэм сделал красноречивый жест, — а некоторые, Джек Тафф, например, и еще один — не помню, как его звали… он еще делал двойное сальто-мор— тале в воздухе — эти так и не вернулись.

Мара внимательно рассматривала его, обдумывая одну идею.

— Так ты был всего на пятнадцать лет старше меня, когда я попала в твой цирк? Забавно… Я думала тогда, что тебе самое меньшее лет сорок.

Мистер Сэм улыбнулся, словно услышал комплимент.

— Мне всегда давали больше моих лет. И это оказалось очень кстати, когда я остался при цирке после смерти моего старика. Хотя я, слава Богу, был вполне готов к тому, чтобы заправлять лавочкой.

— И Майкл у тебя созрел удивительно рано, — лукаво заметила Мара.

— Угу, наверное, так… — На этот раз в голосе Сэма не чувствовалось особого воодушевления. — Мы по-разному смотрим на одни и те же вещи, но я не мешаю ему и не вмешиваюсь в его дела.

— Ой ли, Сэм! — покачала головой Мара.

Старик возмутился:

— Да, черт возьми, я ему не мешаю! То, что я не расстаюсь с цирком, ничего не значит: цирк — это моя жизнь; но я никогда не забываю, что мое дело — сторона. Я даю ему советы, но он вовсе не обязан им следовать.

— И конечно, ты никогда не напоминаешь ему, кто из вас фактически является хозяином?

— Ну, я ведь все-таки имею право настоять на своем, если мне не по душе какая-нибудь его сумасбродная идея? Разве можно вынести, например, когда оркестр начинает играть эту кошачью музыку, которую и музыкой-то назвать нельзя? Народу по душе старые песни, со смыслом и содержанием…

— Но время-то идет вперед, Сэм! Ведь ты и сам раньше вводил всякие новшества.

— А то как же! Но это — совсем другое дело. Мой старик погряз в прошлом, и если бы я не пошел на перемены, мы бы уже давно отдали… — мистер Сэм замолк на полуслове и уставился на Мару свирепым взглядом. — Ладно, черт возьми, твоя взяла! Ты всегда умела всех обвести вокруг пальца. Думаешь, я забыл, как ты уговорила меня продать тебе наши «зимние квартиры» во Флориде?

— Да ты меня ободрал как липку! И потом, разве у тебя хоть раз был повод пожаловаться? Что плохого в том, чтобы из года в год иметь бесплатную зимнюю стоянку?

Старик насупился, но не нашел что возразить. Действительно, деньги, которые он платил, практически целиком шли на покрытие налогов и выплату страховки, а кроме того, Мара не раз и не два отказывалась от выгодных предложений по покупке участка — предложений, которые сулили ей богатство. Впрочем, она и так была богата, хотя никто, включая Кланки, не знал о ее вложениях в недвижимость, в акции и облигации.

— Я вчера получила письмо от Мишель, — заговорила Мара, нарочно сменив тему разговора. — С трудом верится, что она всего лишь школьница, правда ведь?

— Трудно поверить, что наша внучка учится в этом пансионе для снобов, вместо того чтобы по-человечески жить вместе с семьей, — проворчал Сэм. — Забавно, что она до такой степени похожа на тебя! Один к одному твой характер. А вот парень уж очень напоминает… — Он осекся.

— Дэнни напоминает тебе Джейма, хотя цвет волос у него от Майкла — ты это хочешь сказать? Не бойся, меня это уже не ранит, как раньше. Да, у него те же обаяние и способность легко сходиться с людьми, что и у Джейма… Единственная разница — Джейм никогда не был картежником.

Мистер Сэм ощетинился, как всегда делал при малейшем выпаде в адрес внука.

— Ничего, парень перебесится — и все будет нормально. Это же не внук, а чистое золото! — Хмыкнув, он почесал в затылке и, понизив голос, сказал: — Ты знаешь, что у меня было двое сыновей?

— Двое? Представь себе, даже не слышала об этом.

— Майкл — младший. А тому исполнилось семь, когда он подцепил менингит и… — Мистер Сэм пожевал губами, а затем качнул головой: — И меня, и Белль смерть Сэмми-младшего просто вышибла из седла… Такой чудный мальчишка был! Как тень ходил за мной, а потом… его не стало.

На белесые глаза старика набежали слезы.

— Надо же! А я ничего не знала… — ласково проговорила Мара.

— Видишь ли, мне и сейчас нелегко об этом говорить. Словно весь мир закачался под ногами, когда он умер. Вначале я никак не мог в это поверить, потребовалось много времени, чтобы понять, что его нет…

— И тогда твоим утешением в жизни стал Майкл?

— Майкл? — Сэм поморгал. — Ну да, конечно. Белль как раз донашивала его, когда Сэмми заболел и умер. Наверное, его рождение как-то помогло.

«Помогло, да не очень, — полумала Мара. — Майкл так и не смог заменить тебе первенца, зато сейчас это удалось Дэнни».

Мара вздохнула, вспомнив про свое собственное сумасбродство, лишившее ее дочери. Она очень редко видела Викки, но зная, что жизнь дочери устроена, всю свою любовь перенесла на внучку. И сейчас будущее внучки внушало ей большую тревогу. Мара с самого начала не одобряла идею с Кейботской школой, хотя ни с кем даже словом об этом не обмолвилась, а сейчас у нее в кармане лежало письмо Мишель, перепугавшее ее до смерти — потому, что она узнала в ней саму себя. И теперь она не представляла, что ей делать.