Я ждал, когда он продолжит, но Шут молчал. Тогда я подтолкнул его.

– А во что веришь ты?

На его лице появилась задумчивая улыбка.

– Я верю в тебя. Ты – мое новое начало.

Я не нашелся что ответить, и в комнате повисла тишина.

Он дотронулся до уха.

– Я ношу серьгу с тех пор, как мы с тобой виделись в последний раз. Но теперь я должен вернуть ее тебе. Там, куда я направляюсь, ее носить нельзя. Она слишком узнаваема. Люди могут вспомнить, что ты носил такую же. Или Баррич. Или твой отец. Она может всколыхнуть ненужные воспоминания.

Я смотрел, как он возится с застежкой. Сережка представляла собой синий самоцвет, оплетенный серебряной сетью. Баррич подарил ее моему отцу. Я носил ее после смерти Чивэла. В свою очередь, я передал серьгу Шуту для Молли – в знак того, что я никогда ее не забуду. Однако он поступил мудро, оставив серьгу себе. А что будет с ней теперь?

– Подожди, – попросил я. – Не снимай.

Он удивленно посмотрел на меня.

– Если нужно, замаскируй ее, только не снимай. Пожалуйста.

Он медленно опустил руки.

– Ты уверен? – с сомнением спросил Шут.

– Да, – твердо ответил я.

Когда на следующее утро я проснулся, Шут уже встал, помылся и оделся. На столе лежала уложенная сумка. Оглядев комнату, я не заметил его вещей. Он вновь превратился в благородного лорда. Было забавно наблюдать, как он в своем роскошном наряде готовит кашу.

– Значит, уезжаешь? – глупо спросил я.

– Сразу после завтрака, – тихо ответил он.

Нам следовало бы отправиться вместе с ним.

Первые слова, с которыми Ночной Волк обратился ко мне за последние дни. Я удивился и посмотрел на него – Шут тоже.

– А как же Нед? – спросил я.

Ночной Волк лишь взглянул на меня, словно я знал ответ. Он ошибался.

– Я должен остаться, – сказал я им обоим. Мне не удалось их убедить. Я казался себе ужасно степенным, уравновешенным и важным, и мне это не понравилось. – У меня есть обязательства, – почти сердито продолжал я. – Не должен мальчик возвращаться в пустой дом.

– Ты прав, – тут же сказал Шут, однако даже его согласие вызвало у меня раздражение.

Настроение у меня окончательно испортилось. Завтрак прошел в молчании, а когда мы встали из-за стола, я почувствовал ненависть к липким тарелкам и котелку с кашей. Привычные обязанности вдруг показались мне невыносимыми.

– Я оседлаю лошадь, – мрачно сказал я Шуту. – Нет нужды пачкать твой роскошный костюм.

Он ничего не ответил, и я быстро вышел из хижины.

Казалось, Малта уже почувствовала, что ей предстоит путешествие, и нетерпеливо переступала ногами, однако не мешала мне седлать ее. Я делал все не торопясь, в результате, когда я закончил, упряжь Малты была в идеальном порядке. Мне почти удалось успокоиться, но когда я подвел лошадь к крыльцу, там уже стоял Шут, положив руку на холку Ночного Волка. На меня вновь нахлынула тревога, и я по-детски свалил вину на Шута. Если бы он не навестил меня, я бы не понял, как сильно без него скучал. Я бы продолжал оплакивать прошлое, но не начал бы томиться из-за будущего.

Я чувствовал себя несчастным и старым, когда Шут подошел обнять меня на прощание. И хотя я понимал, что у меня нет оснований на него злиться, я ничего не мог с собой поделать. Так я и стоял в его объятиях, не в силах ему ответить. Я рассчитывал, что он стерпит, но когда его губы оказались возле моего уха, Шут прошептал приторно-сладким голоском:

– Прощай, Любимый.

Несмотря на раздражение, я не сумел сдержать улыбки. Я прижал его к груди, а потом легонько оттолкнул.

– Доброго тебе пути, Шут, – хрипло сказал я.

– И тебе, – серьезно ответил он, легко вскочив в седло.

Я посмотрел на него. Аристократичный молодой человек на лошади не имел ни малейшего сходства с Шутом, которого я знал в далеком детстве. Но наши взгляды встретились, и я снова увидел своего старого друга. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Затем, легко коснувшись поводьев и едва заметно переместив свой вес, он развернул лошадь. Малта тряхнула головой, выпрашивая свободный повод. Шут не стал возражать, и она сразу перешла на легкий галоп. Ветер подхватил шелковистый хвост. Даже после того, как осталась лишь пыль, клубящаяся над дорогой, я долго смотрел им вслед.

Вернувшись в хижину, я обнаружил, что Шут помыл и убрал посуду. В центре стола – раньше его скрывала сумка Шута – был вырезан олень Видящих с опущенными для нападения рогами. Я провел пальцами по резной фигуре, и сердце сжалось у меня в груди.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил я у тишины.

Потянулись долгие дни, одинаковые и скучные, а вечера и вовсе казались мне бесконечными. Разумеется, я заполнял время работой, но чем больше я делал, тем больше оставалось. Приготовление обеда влекло за собой возню с посудой, посадка новых растений вынуждала меня пропалывать их и поливать. Я перестал получать удовольствие от своей простой жизни.

Мне не хватало Шута, и я понял, что все эти годы по нему скучал. Так болят старые раны. Ночной Волк совсем мне не помогал. Он погрузился в глубокую задумчивость, и вечерами мы сидели наедине со своими мыслями. Однажды, когда в неверном свете свечи я чинил рубашку, ко мне подошел Ночной Волк и со вздохом положил голову мне на колени. Я почесал ему за ушами.

– С тобой все в порядке? – спросил я.

Тебе плохо одному. Я рад, что Лишенный Запаха вернулся к нам. Хорошо, что ты знаешь, как его найти.

Потом он с тихим стоном поднял голову, вышел из хижины и улегся на прохладной земле возле крыльца.

Последний жар лета накрыл нас, точно тлеющее одеяло. Я изнемогал от зноя, дважды в день поливая сад и огород. Куры перестали нестись. Все казалось раскаленным и ужасно скучным. Наконец вернулся Нед. Я не ожидал увидеть его до окончания сбора урожая, но однажды вечером Ночной Волк неожиданно поднял голову. Он встал, подошел к двери и выглянул наружу. Я отложил нож, который точил, и последовал за ним.

– Что такое? – спросил я.

Мальчик возвращается.

Так скоро?

Но я тут же сообразил, что миновало уже много времени. Пока он путешествовал со Старлинг, закончилась весна. Первую половину лета он провел со мной, но как только начался сбор урожая, отправился на заработки. Прошло лишь полторы луны, но мне показалось, что дни тянулись бесконечно. Вскоре я заметил далекую фигуру. Мы с Ночным Волком поспешили к нему навстречу. Когда Нед нас увидел, он побежал. Обняв мальчика, я сразу почувствовал, что он вырос и похудел. Но когда я чуть отстранился, чтобы получше рассмотреть его, я увидел в глазах Неда стыд и тоску.

– Добро пожаловать домой, – сказал я, но он в ответ лишь пожал плечами.

– Я вернулся с поджатым хвостом, – признался Нед, а потом наклонился, чтобы обнять Ночного Волка. – Он ужасно похудел! – с тревогой воскликнул мальчик.

– Он болел, но сейчас уже поправляется, сказал я, стараясь скрыть тревогу. – Ты и сам здорово отощал, – добавил я. – На тарелке лежит мясо, рядом хлеб. Пойди поешь, а потом расскажешь, как ты провел время.

– Хватит и нескольких слов, – ответил Нед, когда мы зашагали к хижине. Его голос изменился, он стал низким, как у мужчины, да и горечь, прозвучавшая в нем, была взрослой. – Получилось паршиво. Урожай удался, но всюду, где я работал, в первую очередь нанимали дальних родственников или их друзей. А я чужак – и получал самую грязную и тяжелую работу. Том, я работал как мужчина, но мне платили как мыши, крошками и мелками монетами. И относились ко мне с подозрением. Спать в амбарах не разрешали и близко не подпускали к своим дочерям. Кроме того, мне нужно было что-то есть между разными работами, а еда обходилась гораздо дороже, чем я рассчитывал. Я заработал всего пригоршню монет. Мне не следовало уходить. Оставшись дома, я бы заработал ничуть не меньше, продавая цыплят и соленую рыбу.

Он выложил мне все свои горести. Я не перебивал, давая ему выговориться. Когда мы подошли к дому, он опустил голову в бочку с водой, которую я натаскал для поливки сада, а я пошел в хижину накрывать на стол. Он вошел в комнату, и я сразу понял, что она показалась ему ужасно маленькой.