Давно уже зашло солнце; стояла туманная и темная ночь; на небе не было ни одной звездочки. Джордж Клинтон сидел на своей обсервационной возвышенности напротив хижины, где он жил, и поджидал возвращения Верной Опоры, который в сопровождении громадных собак, Надежи и Драка, пошел проводить трех охотников по довольно опасной дороге, где немудрено было заблудиться в такую темную ночь. Слуги уже спали.

Джордж Клинтон за полчаса перед тем удостоверился, что человек, которого он так горячо защищал, укрыв его в своем убежище, тоже спал спокойным и крепким сном.

Глаза Клинтона бесцельно устремились в пространство; вечерние сумерки сгущались, а мечты юности текли тихим и грустным потоком; его душа далеко унеслась на крыльях фантазии и блуждала по следам любимой особы, для которой он все бросил, всем пожертвовал и едва осмеливался произнести ее имя, полное волшебного для него очарования.

Подстегиваемый прихотливым воображением, он пролетал пространства, погружаясь в восторженное состояние, которое нельзя назвать ни бдением, ни сном, когда душа, сбросив земные узы, возносится в родную ей область эфира… как вдруг пронзительный, почти нечеловеческий вопль заставил его содрогнуться и, резко бросив с неба на землю, внезапно напомнил ему о действительности.

Молодой человек вскочил, словно от электрического удара. Он побледнел, судорожно схватил винтовку, наклонился вперед и принялся внимательно прислушиваться, напрасно пытаясь острым взором пронизать ночную тьму, окружавшую его могильным саваном.

Прошло несколько минут; повсюду царила тишина, ни малейший шорох не нарушал глубокого безмолвия прерии.

Джордж Клинтон вздохнул с облегчением, отер пот, выступивший холодными каплями на его лбу, и еще раз окинул взором местность.

— Слава Богу! Я ошибся, — прошептал он.

Не успел он произнести этих слов, которым и сам едва ли верил, как другой вопль, еще пронзительнее, еще отчаяннее, пронизал пространство и замер в угрюмых отголосках дали.

— Помоги Господи! — воскликнул отважный юноша. — Это предвестник Неба, возвещающий страшное преступление, готовое свершиться. Выбора нет, я должен спешить на помощь взывающему ко мне брату.

Не раздумывая ни секунды, великодушный юноша бросился в том направлении, откуда раздался вопль отчаяния.

Едва Джордж Клинтон скрылся во мраке, как дважды раздался тихий свист, и вслед за тем появилась черная тень, ползком крадущаяся к хижине, изредка приостанавливаясь и потом снова продолжая свой путь; за этой необъяснимой тенью следовала другая, за ней третья, и так далее до десяти.

Через несколько минут все тени залегли у входа в хижину.

Опять раздался свист, вероятно служивший сигналом, потому что все тени разом поднялись, и, несмотря на темноту ночи, можно было разглядеть, что все десятеро хорошо вооружены, в костюмах лесных охотников, с грозным видом и свирепыми лицами.

— Теперь мы здесь хозяева, — сказал один из них — видимо, их предводитель. — Слуги спят, хозяин далеко — надо торопиться.

— Ты знаешь, куда его запрятали? — спросил другой.

— Без сомнения. Случай мне благоприятствовал, я уже заглядывал в эту хижину и знаю все ее углы и закоулки.

— Так войдем туда.

— Погодите минуту. Расставлены ли часовые? У меня нет охоты быть захваченным врасплох в этой лачуге.

— Не беспокойся, Версанкор, поверь, что Птичья Голова и Джонатан не покинули своего поста, да и Подди не прозевает и малейшего шороха. Нечего бояться, старик, часовые надежны.

— Я уже доказал, кажется, что не ведаю страха не хуже тебя, Лентяй, но я люблю, чтобы все дела были в порядке.

— Хорошо, хорошо, приятель, но мне кажется, что на болтовню потрачено слишком много времени, лучше бы дело делать.

— На этот раз ты прав, Лентяй… но мне удивительно, что капитан, вероятно, слышал наш сигнал, а между тем не подает и признака жизни. Это меня беспокоит.

— Уж не ранен ли он? Как ты думаешь?

— Ранен-то он ранен, это я знаю, но мне также хорошо известно, что наш капитан не баба и что самая большая рана не свалит его с ног… Но делать нечего, пойдем сами на его розыски.

— Напрасно, вот я и сам, — ответил суровый голос. В дверях обрисовалась мужская фигура.

Этот человек подвигался с большим трудом, опираясь на винтовку; лицо его было покрыто смертельной бледностью.

— Атаман! — радостно воскликнули неизвестные люди, столпившиеся вокруг него.

— Тише, ребята, тише! — остановил он их, повелительно махнув рукой. — Я рад видеть, что вы не покинули меня.

— Чтобы мы вас покинули! — воскликнул Версанкор с угрюмым удивлением. — Вот странная мысль! Разве мы давали когда-нибудь повод так думать? Но вы, верно, шутите, атаман, кому же известно, как не вам, что мы душой и телом преданы вашей особе. Да и куда же мы денемся и что сделается с нами без вас?

— Правда, — угрюмо процедил атаман сквозь зубы. — Довольно об этом. Вот я и опять с вами, и теперь все пойдет как по маслу.

— Мы ждем ваших приказаний. За чем дело стало?

— Какое дело?

— Какое вашей милости угодно. Все зависит от вас.

— Правда, я и забыл… Сколько вас тут?

— Здесь десять человек, готовых на все, чтобы защищать вас, и еще трое оставлены на часах.

— А есть ли у вас лошади?

— Пятнадцать, и все самые отборные, стоят справа в кустах.

— И прекрасно! Слушайте, ребята, здесь нам делать нечего, поехали отсюда.

— Как это «поехали»? — заворчал Лентяй. — И с пустыми-то карманами? Это что за новости?

— А что же ты намерен делать, Лентяй? — спросил атаман, улыбаясь.

— Что делать? Кажется, не мудрено угадать, — ответил разбойник, пожимая плечами. — В хижине добра немало, хозяин-то богат…

— Ну, а потом что? — спросил Том Митчелл, видя, что он запнулся.

— Как, что потом? Дело понятное.

— Ну, а я тебе скажу, что ты ошибаешься, приятель, — ответил атаман резко, — дело совсем не понятное для тебя.

— Вот оно что! — проворчал разбойник и, тотчас оправившись, продолжал почтительно: — Впрочем, атаман, ваша воля прежде всего. Приказывайте.

— Да, тут моя воля, приятель, — заметил Том Митчелл сурово, — хозяин этого дома поднял меня, лежавшего без чувств в прерии, перенес под свой кров и оказал великодушное гостеприимство.