– Вы ничего нового не сказали. Еще Ленин говорил о материальной заинтересованности.

– Ленин-то говорил, да вы ничего не поняли. Вы сводите материальную заинтересованность к премии. А премия – это подачка, часто несправедливая. Она не стимулирует труд. Человек живет на зарплату, в своей работе он должен быть не просто заинтересован, а жизненно заинтересован. Хочешь жить хорошо – работай хорошо.

Мы понимали, что старая система, построенная на энтузиазме, сослужив свою службу, исчерпала себя, что ее не улучшишь, не модернизируешь, не исправишь лишь «рядом мер», что нужна новая система, построенная на экономической заинтересованности. Проповедовать такие мысли было опасно: можно было запросто попасть на тюремные нары или еще дальше. Всякое сомнение в превосходстве социализма считалось контрреволюцией и жестоко каралось. Мы осознавали степень риска, на который идем. Когда работа над проектом была закончена и Познер взял в руки отпечатанную папку, я не заметил в его глазах радости.

– Что вы загрустили, Владимир Александрович?

– Самое трудное начнется сейчас. Мы должны быть ко всему готовы.

– В нашей стране может случиться все что угодно, но не по нашей вине, – отвечал я.

Мы подали свой проект в Госкино. Его изучали несколько месяцев. Наконец, я решил просить аудиенции Алексея Николаевича Косыгина. Мы встретились.

Сначала Председатель Совета Министров Алексей Николаевич Косыгин отнесся к нашему предложению с иронией.

– Специалисты бьются, не могут решить эти проблемы, а вы, оказывается, их уже решили... Что же вы предлагаете?

Я стал объяснять. Алексей Николаевич сначала слушал, а потом даже разгневался на мою не очень лестную реплику о наших законах. Я извинился, но продолжал настаивать на своем.

– И что же вы предлагаете? – спросил он, потрясая нашим проектом. – Немедленно распространить это на весь Советский Союз?

– Ни в коем случае! – возразил я. – То, что придумано за письменным столом, может на практике оказаться пустым прожектерством. Мы предлагаем сначала проверить систему, а потом, если она окажется жизненной и экономически эффективной, постепенно распространять ее.

– Вот как! – удивился Алексей Николаевич. – А Госкино в курсе вашей работы?

– Да, наш проект находится у них уже семь месяцев.

– Значит, скоро мы его получим?

– Не знаю, поэтому я и решил просить вас о встрече.

Алексей Николаевич посмотрел на пухлую папку.

– Вы думаете, у меня есть время это читать?

– Там есть очень короткое объяснение сути системы. Но вы можете поручить ознакомиться с ней какому-нибудь толковому человеку.

– Хорошо, оставьте мне ваш проект.

Это была победа! Не помня себя от счастья, я уехал домой и оттуда позвонил Владимиру Александровичу. Мы стали ждать.

Случилось несчастье: на съемках у режиссера Салтыкова трагически погиб Евгений Урбанский, красивый, мужественный и талантливый актер. Он снимался у меня в «Балладе о солдате» и в «Чистом небе». Мы были друзьями. На фронте я терял много своих друзей, но там была война. А здесь, в мирное время, по глупости... Прямо с похорон я попал в больницу. И там неожиданно для себя я получил уведомление, что через два дня на Совете Министров СССР будет разбираться вопрос об Экспериментальной студии. Мне было не до болезни.

В небольшом помещении перед залом заседаний я встретил А. В. Романова, тогда председателя Госкино.

– Наш вопрос восьмой, – сказал он почему-то шепотом и прибавил: – Вы будете говорить. Я буду молчать.

Потом сидели молча и ждали. Дверь в зал заседаний время от времени открывалась. Из нее выходили расстроенные люди, и тут же входили другие.

Наконец, очередь дошла и до нас, мы вошли в зал.

Обычная рабочая обстановка. За длинным столом сидели министры, во главе стола – А. Н. Косыгин.

Мы некоторое время наблюдали, как он распекал задержавшуюся группку из какого-то комбината – распекал по делу и разумно. По репликам я понял, что Косыгин человек компетентный и умный. Потом, обратившись ко мне, он попросил объяснить коротко суть нашего предложения. Я собрался с мыслями и хотел было говорить, но меня опередил министр финансов Гарбузов.

– А суть в том, – сказал он с ухмылкой, – что сейчас режиссеры получают по максимуму 8 тысяч рублей гонорара. А они хотят получать гораздо больше.

Эта хамская реплика меня возмутила.

– Я не посмел бы прийти сюда как вымогатель и рвач, – сказал я с обидой. – Товарищ Гарбузов знаком с нашими материалами и знает, что сейчас по максимуму получает каждый второй, а по нашей системе по максимуму сможет получить каждый двухсотый... Может быть, министр финансов не разобрался в цифрах?!

Косыгин прервал меня, сказав примирительно:

– Мы рассмотрели ваши предложения и поддерживаем их.

– Я пошутил! – поспешил исправить свой ляп Гарбузов.

– Я тоже пошутил, – с неприязнью парировал я.

Алексей Николаевич задал мне несколько вопросов. Я ответил.

Мы относились к своим возможностям скромно. Не предлагали ввести нашу систему немедленно и повсеместно. Мы предлагали испробовать ее на практике, и только в том случае, если она окажется жизнеспособной и экономически эффективной, постепенно распространять ее. У нас был уже опыт внедрения в жизнь идеи сразу и повсеместно – насильственная коллективизация, погубившая наше сельское хозяйство. Поэтому, объясняя нашу позицию в разговоре с А. Н. Косыгиным, Председателем Совета Министров СССР, я говорил:

– Нельзя все учесть за письменным столом, надо проверить идею на практике. Наверняка что-то не учтено и нуждается в доработке. Ручеек можно подправить, заставить его течь в нужную сторону. С лавиной справиться невозможно. Поэтому мы предлагаем эксперимент. При лавине в случае ошибки пострадает все общество. При эксперименте – только участники эксперимента.

Алексей Николаевич со мной согласился. Он поддержал нас, и недоброжелатели трусливо поджали хвосты.

В результате вышло Постановление Совета министров СССР об организации Экспериментальной творческой киностудии за № 1031 от 02.12.1965 г.

Постановление огорчило наших недругов из Госкино. Сначала они одобряли мое обращение в Совет Министров. Были уверены, что там разберутся и запретят наши «завиральные фантазии». Не получилось.

Совет Министров, с подачи Госкино, утвердил нам 34 штатных единицы. Когда об этом узнали экономисты Госкино, они долго смеялись и потирали руки от удовольствия.

– Через неделю приползешь к Косыгину на брюхе и будешь просить увеличить штат втрое!

А у нас в штате работали только 19 человек!

Однажды я зашел в бухгалтерию. Было уже поздно, а они все еще работали.

– А что вы не идете домой? – спросил я.

– Работы много навалилось.

– Может быть, вам прибавить работника?

Все дружно отказались.

– Не надо. Это сегодня мы запарились, а вообще мы вполне справляемся.

Я понимал: лишний сотрудник уменьшит доход каждого.

Потом, когда мы набрались опыта, работники бухгалтерии пришли к Познеру и ко мне с предложением: если увеличить бухгалтерию на два человека и производственный отдел на одного человека, это позволило бы нам увеличить объем производства почти вдвое. Подсчитали и согласились.

Ко мне пришел пожилой режиссер. Фамилию его я не называю из этических соображений.

– Григорий Наумович, я хотел бы работать на вашей студии.

– Очень приятно. Но вам это будет невыгодно.

– Почему? Я слышал, что ваши режиссеры получают большие суммы...

Достаю статистику, смотрю, сколько зрителей собирали фильмы этого режиссера.

– Для того, чтобы у нас хорошо заработать, ваш фильм должен собрать в прокате больше семнадцати миллионов зрителей. Ваши фильмы никогда больше девяти миллионов не собирали. А при таких сборах вы у нас ничего не получите, кроме зарплаты.

Выражение лица режиссера из заискивающего становится злым.