— Тогда иди и ложись на жесткий диван, никто тебе не запрещает! — вдруг выдало это животное.

— Ишь чего удумал! Сам ложись!

Павел легко откинул мои ноги, от чего я перевернулась на живот и забарахталась в постельном белье.

— Давай-давай, возмущайся и будет с тебя!

Он лег на спину и с удовольствием откинулся на подушки, закинув руки за голову.

От переизбытка чувств не удержалась и легко пнула его. Паша в долгу не остался, перевернулся и, совершенно не напрягаясь, поставил меня на ноги у кровати.

— Кто последний ложится, тот и выключает свет. И не надо тут на меня так красноречиво молчать, меня этим не проймешь, — он снова тихо засмеялся, а я топнула ножкой. Сдула челку со лба и попыталась прилечь обратно. Однако Павел с реакцией мангуста предугадывал все мои телодвижения. Мне не пришлось делать ничего другого, как идти искать выключатель.

Пока я блуждала по небольшой комнате, шаря руками по стенам, Паша посмеивался и не отрывал своего взгляда от меня. Казалось, что даже при свете электричества его глаза горят зеленоватым светом.

Улеглась на свою половину и вздохнула. Конечно же, сон не шел, в голове крутились все события дня, особенно — важное открытие, что в нашем мире есть оборотни.

— Ну, и как это? Как быть оборотнем? Как думаешь? — не выдержала я и спросила то, о чем хотела узнать уже довольно давно — несколько часов.

— Ээээ а как это- быть блондинкой? — этот дурень никак не унимался и все время шутил.

Я не выдержала и решила парировать удары также, как и он:

— Ты все смеешься надо мной, а ведь мне не надо бегать за белкой, чтобы наесться!

— А мне- покупать юбочки, чтобы чувствовать себя красивым! — он правда думает, что это удар под дых? Трижды «ха»!

— А мне — спать в старых прелых листьях! Думал, не замечу, да, что у тебя в твоей комнате страха находится? — не могла я не уколоть его в самое больное место. По крайней мере, для меня это место было бы очень больным — мало того, что спать на его продавленном диване было невыносимо неудобно, то уж на полу, да еще в листьях…

— О да! Это ты уж сразу углядела, мисс "Залезу в каждую дырку"! — Пашка лежал и смотрел в потолок, куда смотрела и я.

И мне было так смешно и хорошо от того, что мы вот так просто, без злости, подкалываем друг друга, что казалось, будто бы мы давным-давно должны были это сделать. Сблизиться так, в ночи, что все задиристые шутки веселят до кончиков ногтей.

— До тебя, конечно, мне далеко, мистер "Мне ничего не надо, буду жить в хлеву"!

— Знаешь, что! Зато мне не надо выбирать лаки для ногтей полвечера! — ухмыльнулся он.

— Да уж, эти муки выбора… А мне, а мне… не надо мучиться линькой!

Вдруг Пашка повернул свою голову ко мне, сверкнул во тьме своими зелеными глазищами и сказал то, от чего мое сердце практически остановилось.

— А мне — страдать от мысли, что никто замуж не берет!

— Ах так!! Зато у меня нет блох!

— А у меня есть совесть!

Мы помолчали. Внутри расцветало чувство обиды на его слова. Мы всегда препирались, но тут, кажется, кто-то из нас перегнул палку. Или я с блохами, или он с не ликвидностью меня как невесты.

Я уже и плюнула на то, что Авиз взял, да и поменял коней на переправе, решив, что я ему не подхожу. Сказать по-честному, он и мне не особенно подходил. Несмотря на крутой нрав и горячую натуру, для меня он не стал похитителем сердца. А вот кое-кто, жутко похожий на флибустьера в грозовом море, похоже, стал.

Но что я могла ему предложить? Мы совершенно разные люди. У каждого свой интерес, свой путь. У меня — работа на рынке, мечты о несбывшейся работе журналистом, хотя, это и не мечта больше, а обычная навязчивая идея, как жвачка, потерявшая вкус. Потому что будь у меня сила воли, и рвение стать настоящим журналистом, я сразу же бы побежала писать материал о том, что увидела на дворе у Пашиного дома, когда Петр внезапно превратился на моих глазах в медведя. Просто в секунду из мужчины с огромными мускулами — хоп! — и стал медведем с огромной пастью. И филейной частью. Такой же внушающей страх, к слову.

И потому миссия моя здесь завершена. Паше нравится жизнь, состоящая из приключений, природы, простая, немного дикая. И я, как бы ни старалась, все равно не смогла бы сделать его домашним щенком. Каждому свое. Мое, видимо, еще не появилось на моей орбите.

— Да, детка. Я — сексиволк, и тебе надо с этим как-то смириться.

Эти слова в ночной тишине стали спусковым крючком для нас.

Каким-то образом напряжение, которое повисло после его слов, лопнуло.

Паша хихикнул, я за ним, он засмеялся, и я тоже, и спустя какие-то минуты мы уже валялись на кровати, судорожно вдыхая воздух, загибаясь от смеха.

Как же с ним было легко! Смеясь над другими и собой, он точно делал жизнь острее.

А потом, лежа в темноте и глядя в потолок, мы, наконец, начали разговаривать как настоящие взрослые. Давно знакомые, живущие когда-то одними интересами, словно большие люди из маленького городка. Пашу интересовало все: и стоит ли до сих пор старый тополь у его подъезда, превращающий в июне детскую площадку в снежное королевство своим пухом; и поженились ли двое из его группы, скрывающие отношения так нелепо, что о них знали все и все; и как так получилось, что я бросила профессию, изучению которой отдала пять лет.

Мы словно сели в пустой трамвай и смотрели на все из его окна. Темнота, окружающая нас, давала простор фантазии и перед глазами легко вставали представляемые картины. Вот мы проезжаем мимо нашего университета, и парочка, как по команде, расцепляет руки, делая вид, что только что не они глядели друг на друга влюбленными глазами, нежно поглаживая ладони друг друга.

А вот мы едем мимо Пашиного дома, и старый тополь роняет свои пуховые сережки к своим белоснежным собратьям, и в них путаются, играют и прыгают солнечные зайчики.

А эта остановка — студенческая вечеринка, где юная влюбленная Леночка Тряпкина следует за своим сердцем, чтобы отдать его без остатка тому, кто уже стоит на пути превращения в зверя. Эту остановку мы проезжаем в молчании.

Мы говорили и говорили, лежа в темноте на огромной мягкой кровати, и мне казалось, что мы одни во всем мире.

Я четко учуял тот момент, когда Лена провалилась в сон. Хотя для этого и не нужно было быть оборотнем. Довольно и того, что теперь я почему-то очень внимательно присматривался и прислушивался к тому, что с ней происходило.

Теперь я отчетливо видел — Лена из тех женщин, что хочется видеть рядом с собой всегда. Оберегать, заботиться, защищать. Даже от себя самой. И именно такая женщина, как Лена, позволяет ощущать себя мужчиной на все сто процентов, не зависимо от того, какая кровь течет в этом мужчине — волчья или человечья.

И тогда, когда Петр оценивающим взглядом пробежал по ее обнаженным ногам, потянулся за ее улыбкой, даже не имея ничего на уме, я понял для себя точно — хочу видеть эту женщину рядом с собой каждый день. И она мне необходима, нужна, и я точно хочу, чтобы она была всегда рядом.

В ту зиму, когда Петр обнаружил меня — нового оборотня в лесу — и начал приходить для того, чтобы пообщаться, научить чему-то, чтобы лучше понять себя внутреннего, усмирить зверя и привязать человека внутри, я услышал от него и своеобразное отношение к женщине.

Петр даже смутился немного, когда завел, (сам между прочим), завел речь о привязанности и любви. «У человека может быть много женщин, — объяснял он тогда. — И когда-то этот человек выбирает ту, что будет только его. И станет ему не только партнером, но и продолжением его самого. И именно эта женщина будет будить в нем все то, что составляет сущность жизни, что помогает просыпаться по утрам не разбитым сосудом, а вполне себе полноценным индивидуумом, стремящимся к победам с реальным миром. А у его вида совсем не так. Кто сильнее, кто лучше подходит для вынашивания будущего потомства, та и подходит на роль лучше партнерши на какой-то срок».