— Ну хорошо, как раз сейчас у меня одна свободна. А могу я поинтересоваться, что произошло?

— Ты очень скоро все узнаешь. Подготовь помещение. Ее привезет «скорая помощь», а я подъеду следом.

— Что случилось, Алекс? — мягко спросила сестра. — Ты очень обеспокоен.

— Ты все скоро узнаешь, Гленда. Только предупреди персонал, чтобы никого не удивило состояние новой пациентки. Я имею в виду ее внешний вид… и как она одета. А сейчас просто приготовь палату. — Он продолжил еще более серьезным тоном: — Это очень важное дело, Гленда, и я до сих пор не верю, что именно ее вижу лежащей на диване в моем кабинете. Пока, дорогая.

Когда он повесил трубку и обернулся, мисс Фэйвэзер стояла с чашкой чая в руках, боясь прикоснуться к женщине в лохмотьях. Он взял у секретарши чашку, снова опустился на колени около дивана и просунул руку под голову женщины. Из-под жалкого подобия шляпки виднелось нечто отдаленно напоминающее непомерных размеров сетку для пучка волос. Сетка спускалась сзади на шею и скрывалась за большим воротником поношенного, вылинявшего и кое-где протертого пальто. Приподняв голову женщины, Александр попросил:

— Выпейте это, дорогая.

Она снова уставилась на него. Но теперь уже не пыталась отказаться. После того как она сделала два глотка крепкого чая, и он потек из уголков рта, мистер Армстронг быстро передал чашку и блюдце мисс Фэйвэзер и, достав из кармана носовой платок, аккуратно промокнул тонкие губы.

Заметив, что она снова пытается что-то сказать, он мягко остановил ее:

— Все в порядке, дорогая. У нас еще будет много времени для разговоров.

Но она продолжала пристально смотреть на него. И от того, что услышал мистер Армстронг, у него округлились глаза. Она пробормотала:

— Мой сын… Скажите моему сыну… Он придет…

Он поймал себя на том, что медленно качает головой. Неужели она и вправду думает, что сын придет к ней после стольких лет? Она ничего не могла знать о сыне, но эти слова «он придет» были произнесены так уверенно! Бедняжка.

В дверь постучали — на пороге стоял Таггарт.

— Прибыла «скорая помощь», сэр.

— Скажите, пусть захватят носилки. — Александр стремительно повернулся к секретарше: — Принесите мой старый дорожный плед — он в шкафу.

Мисс Фэйвэзер, хотя и не скрывала своего изумления, действовала быстро, и, взяв из ее рук плед, Александр без труда завернул в него чрезвычайную худую женщину, осторожно переворачивая ее то на один бок, то на другой.

Прибывшие санитары подняли укутанную в плед женщину с дивана без лишних слов, даже не обратив внимания на ее убогий головной убор. Один из них только вежливо спросил:

— Куда, сэр?

— Частная лечебница «Бичвуд».

Он больше ничего не успел добавить, так как второй санитар тут же отозвался:

— О да, мы знаем, сэр. Лечебница «Бичвуд», авеню Солтон, Лонгмер Роуд.

Через два часа брат и сестра разговаривали в холле лечебницы. Гленда Армстронг стояла, держа перед собой на вытянутых руках длинное темное пальто, и говорила:

— Нет, ты можешь в это поверить? — И, не дожидаясь ответа, продолжила: — Я не могу. Помню, как я одевала ее. Это было такое красивое пальто и очень тяжелое. Именно так я тогда и подумала, потому что оно было подбито овчиной, даже в рукавах. А теперь посмотри: от шерсти и следа не осталось, только тонкая голая кожа. Пальто было удивительно красивого, глубокого зеленого цвета, сшито из такого плотного, тяжелого сукна, что, казалось, его не сносить и за две жизни! Но оно износилось всего за одну, помоги ей, Боже! Где оно валялось, как ты думаешь?

— Не знаю. Даже представить не могу, наверное, где-нибудь на дороге. Все же, учитывая то, как она выглядела, ее бы обязательно нашли, рано или поздно, особенно в этой шляпе, или как там называется ее головной убор.

Гленда взяла со стула шляпу.

— Она была очень симпатичная, французская, нечто среднее между шляпкой без полей и шотландским беретом с ободком. Смотри-ка, ободок еще на месте. — Она дотронулась кончиками пальцев до стертой, сделанной из клеенки ленты, затем приподняла сетчатый мешочек, болтавшийся сзади. — Должно быть, она специально попросила пришить это, потому что убирала волосы в низкий пучок. А взгляни на этот ридикюль! Это тот же, что был у нее, когда все случилось. — Гленда указала на лежащую на стуле сумку, всю в заплатках. — Все, что у нее было, умещалось в этом ридикюле. Я помню, как заставила ее взять с собой кольца, ведь она сняла их все, даже обручальное; еще было ожерелье и коробочка для карт.

Гленда присела на край большого мягкого дивана рядом с братом.

— Когда мы не дождались от нее весточки, я корила себя, что никого не отправила вместе с ней в Истборн. Посадив ее в вагон поезда, я попросила: «Вы ведь сообщите, как устроились, правда? А через пару дней я приеду вас навестить». Тогда я видела ее в последний раз. Помнишь, как ты сказал ее мужу, что она уехала к своей тете, и он набросился на тебя, поняв, что я не послушалась его и не отправила ее в Конуэй-Хаус? Боже! Если бы можно было поместить ее в интернат для инвалидов! И все же у меня было большое желание запихнуть туда ее тетку, когда я на следующий день приехала в Истборн. Она сказала, что прогнала свою племянницу, что не позволит ей жить в своем доме. Говорила, что место Айрин возле мужа, а связавшись с другим мужчиной, она и получила то, что имеет. Господи! — Гленда откинулась на подушки и повторила: — Господи! Теперь мы знаем, что бедная девушка не смела и глаз поднять на другого мужчину, а не то что крутить с ним роман! — Помолчав, она продолжила: — Ой, а рубашка, или сорочка, даже не знаю, как ее назвать… Ее связала старая Бетси Бриггс. Она убиралась в доме отца Айрин, когда ее мать умерла, а сама Айрин еще училась в школе. Это был один из шедевров Бетси, длинная, тонкая, облегающая шерстяная сорочка. Больше похожа на платья, которые сегодня носят девушки. Бетси связала одну для ее матери, потому что у той были больные легкие, а потом связала такую же для Айрин. И что ты думаешь? Эта сорочка была на ней и сегодня, вернее, то, что от нее осталось. Кстати, шерстяных ниток там почти нет, она вся заштопана разноцветными ниточками. А поверх сорочки было надето то, что осталось от розово-красного бархатного платья, в котором она в тот вечер выступала на концерте. Помнишь его?

— Да-да, Гленда, — устало сказал Александр, — Я все помню. Только удивляюсь, как тебе удалось раздеть ее?

— Она особо не сопротивлялась, пока не дошло до сорочки. Тогда к ней на время вернулись силы, Айрин вцепилась в нее, в середину, где талия. Я убедила ее, что она может оставить сорочку у себя, только надо снять ее на время, и она позволила нам это сделать. А когда мы отдали ей сорочку, она начала медленно выворачивать ее наизнанку и вытащила маленький сверточек из оберточной бумаги, размером примерно три на четыре сантиметра. Он был приколот с внутренней стороны двумя английскими булавками, одна вверху и одна внизу. Она попыталась их расстегнуть. Я помогла ей, и тогда она схватила сверток, прижала его к груди и позволила нам забрать эти шерстяные лохмотья. Она не сопротивлялась, даже когда старшая сестра и медсестра ее мыли. Старшая сестра потом сказала: «Это было жутко, как будто обмывали труп». У нее все тело покрыто маленькими синими пятнами, сейчас они уже очень бледные, но когда-то, наверное, были очень заметными, знаешь, как у шахтера на лбу остается след от угля?

— Сверток-то все еще у нее?

— Да. Он остался у нее в руке, и она, похоже, так и спала с ним до прихода доктора. Он долго смотрел на нее, спящую. Она лежала, а ее волосы, заплетенные в две косы, обрамляли лицо с двух сторон. Я уже ввела его в курс дела, он ведь посещал ее — ты помнишь? Ну, еще в те времена. Он тогда был очень молод, и, должно быть, с тех пор у него были сотни пациентов, но он все же вспомнил ее. Он воскликнул: «Боже мой!» Когда он взял ее за запястье, к ней, видимо, снова ненадолго вернулись силы, она отдернула руку и накрыла ею вторую, в которой держала свой пакетик. И, хотя его голос звучал мягко и ободряюще, когда он сказал: «Не беспокойтесь, дорогая, я не причиню вам боли», в ее глазах был страх, и она дрожала всем телом. Она тряслась все время, пока он ее осматривал. Когда мы вышли из комнаты, доктор сказал: «Ее легкие в плохом состоянии, но хуже всего то, что она очень ослаблена из-за недоедания. Одному Богу известно, сколько времени она не питалась нормально. Никогда не видел живого человека в таком состоянии. Где она была все эти годы?» Я сказала ему, что не знаю, и что мы надеемся это выяснить, но от нее трудно чего-то добиться, по-моему, она вообще не хочет говорить. В общем, он обещал, что зайдет позже и мы поговорим.