Почему он отнесся к ней с таким предубеждением? Если они окажутся связанными ребенком, ей необходимо понять, откуда исходят его суждения. В сложившейся обстановке ей следует быть лучше подготовленной, чтобы управлять ситуацией.

— Вивиан любил тебя, Бью. Очень любил.

— Знаю, — ободряюще сказал он.

— Он надеялся... что мы понравимся друг другу.

— Да, конечно, — с готовностью согласился он.

— Я предупреждала его, что такого может не произойти, и была готова уехать, боясь, что ты увидишь во мне захватчицу, пытающуюся узурпировать его привязанность...

— Мэгги, я вовсе так не думаю, — поспешно заверил Бью. — Никто не смог бы разорвать узы, существовавшие между мной и дедом. Для нас они были единственными в своем роде. Так же, как то, что связывало вас, я уверен, было таким же уникальным и неповторимым.

Да, именно так. Надо отдать должное внуку Вивиана — он все понял.

— Но ты мог испытывать ревность, — предположила Мэгги, все еще сомневаясь в его чувствах.

— Нет, я не испытывал к нему каких-то собственнических чувств, Мэгги. Мой дедушка щедро раздавал себя людям. И это ничуть не умаляло того, что он дарил мне.

Бью, говорил так искренне, так убедительно, но это полностью противоречило его поведению.

— Тогда почему ты предполагал самое худшее? — прямо спросила она, посмотрев ему в глаза, надеясь получить искренний ответ.

Он поморщился, на лице отразились чувства вины и стыда.

— Я был расстроен, что так долго не виделся с дедом. Наверное, я чувствовал себя одиноким из-за его столь неожиданной смерти. И когда приехал домой, ты действительно показалась мне захватчицей, играющей роль хозяйки дома. Я просто не был готов к такому положению вещей. Мне очень жаль, что ты стала мишенью для моих подозрений.

Мишень... средоточие всех его недобрых чувств. Да, она могла принять подобное объяснение. Но от этого не станет чувствовать себя безопаснее с ним.

— Теперь все будет иначе, Мэгги, — заверил он, и в глазах его отразилась искренняя мольба о прощении. — Я понимаю, это, возможно, пустые слова для тебя, но в них истинная правда.

Мэгги хотела бы поверить, но не могла.

— Вивиан просил меня... пообещать... попытаться проникнуться к тебе чувством симпатии. Быть открытой этому чувству. Он знал... Я часто настороженно отношусь к людям.

— Жаль, что его нет, — с грустью заметил Бью. — Все было бы по-другому, Мэгги. Я искренне сожалею обо всех произошедших недоразумениях.

— Мне тоже очень жаль. Потому, что теперь я не доверяю тебе, Бью, и исчезла бы сегодня же. Но ради Вивиана я хочу попробовать наладить наши отношения.

— Может быть, нам уехать куда-нибудь? Люди лучше узнают друг друга в путешествиях. Я хочу составить туристический маршрут по Европе, так что для меня это будет деловая поездка. — Он внезапно усмехнулся, и в глазах вспыхнули поддразнивающие искорки. — А ты можешь сопровождать меня в качестве няни, если захочешь, и выполнять те же обязанности, как при дедушке.

Мэгги неожиданно рассмеялась. Она не могла всерьез принять такое предложение.

— Никакого давления, обещаю, — продолжал Бью, полный страстного желания убедить ее. — Отдельные комнаты. И у тебя будет обратный билет, и ты сможешь уехать, когда захочешь.

«Путешествие в Европу... фантастика», — подумала она. Как соблазнительно. Вивиан много рассказывал о своих поездках по всему миру.

— Будем считать это бегством отсюда, Мэгги. К тому же ты не огорчишь Седжуика и прочих. Думаю, они одобрят, если я возьму тебя с собой.

«А он прав», — с иронией подумала она.

— Я позабочусь о тебе, — настаивал Бью, — и постараюсь проявить себя с лучшей стороны.

Казалось, он действительно хочет наладить отношения. Сердце ее болезненно сжалось.

— Очень заманчивое предложение, Бью, но боюсь, ничего не получится.

— Почему?

Мэгги вспыхнула при мысли о безнадежности своего положения, чего он, возможно, даже не в состоянии понять.

— Кроме банковского счета, который сделал Вивиан, чтобы переводить жалование, у меня нет документов, подтверждающих личность.

— Но у тебя есть свидетельство о рождении.

— Нет. У меня его нет. Я как-то попыталась получить копию, но не смогла, — призналась она. — И теперь мне ничто не поможет. Вероятно, мое рождение вообще не зарегистрировали.

— Мэгги, позволь мне помочь тебе. Должны же быть люди, которые знают... Она покачала головой:

— Ты не понимаешь, Бью. Там никого больше не осталось. Если и были какие-то записи, то их уничтожили.

— Кого не осталось, Мэгги? — тихо спросил он.

Она сказала слишком много. Лучше вообще ничего не говорить. Люди просто не в состоянии воспринять то, что лежит далеко за пределами их опыта.

— Ты боишься... прошлого? — деликатно спросил он.

У нее больше не было причин бояться. Никто не мог вернуть ее обратно в лагерь. Она освободилась от этого страха много лет назад.

— Мэгги... пожалуйста, доверься мне. В голосе Бью прозвучала мольба. «Отец моего ребенка», — подумала она. Можно ли ему рассказать о своих горестях? А вдруг он испугается? Лучше уж знать.

Бью стоял, прислонившись к балюстраде, и ждал. Выражение его лица располагало к доверительной беседе.

— Я воспитывалась в общине. Нас было около пятидесяти детей различного возраста. Никто из нас не знал своих родителей, не помнил жизни за пределами лагеря.

Бью, казалось, совершенно не был шокирован.

— Вас всегда держали в лагере? — поинтересовался он.

— Да. Идея была такова... Мы — невинные дети Бога, и нас нужно содержать в чистоте, вдали от влияний мира. Наверное, это было связано с культом.

Его лицо напряглось, но он кивнул, чтобы она продолжала.

— Нас учили читать и писать, но систематического обучения не было. Музыка играла большую роль в нашей жизни: мы исполняли гимны и хвалебные песнопения. Если же ты не задавал лишних вопросов, то жизнь была сносной. Очень организованная, со строгой дисциплиной, очень... подавляющая.

— Лагерь стал тюрьмой для тебя, — тихо заметил он.

Мэгги поморщилась, понимая, что пути назад нет.

— Ни в чем не было свободы... Никакого уединения, разве что в собственных мыслях. Я убежала, когда мне исполнилось четырнадцать.

— Такая маленькая? — удивился Бью.

— Я была высокой и прибавила себе возраст.

— Где находился лагерь, Мэгги?

— В Нордуэсте. Глубокая провинция. Теперь его не существует. Мне было двадцать, когда прочитала о нем в газетах. Кто-то сообщил властям. Внезапно в лагере появилась полиция, детей забрали и передали соответствующим учреждениям, руководители, уничтожив документы, бежали из страны.

— Их поймали?

— Возник целый шквал журналистских расследований, в большей степени сенсационных, чем полезных.

— У тебя тогда не возникло желания откликнуться и рассказать свою историю?

— Я не доверяла людям, облеченным властью, да и что они могли для меня сделать. Кроме того, я шла своей дорогой и не нуждалась в их помощи.

— Справедливо. И никакой критики. Казалось, он понимал ее.

— Ты рассказывала деду свою историю, Мэгги?

— Да, но не сразу. Сначала, когда он спросил номер моего банковского счета, я просто сказала, что всегда работала за наличные и все деньги тратила. — Она пожала плечами. — И это было правдой. У меня не было иного пути, чтобы избежать оформления бумаг, для чего понадобилась бы информация, которой я не знала.

— И он никогда не догадывался?

— Зачем ему это? Бухгалтер сделал все необходимое с точки зрения Вивиана, а вопрос о паспорте никогда не вставал.

— Понятно, — пробормотал Бью, затем вопросительно посмотрел на нее: — Когда ты рассказала ему все?

Она задумалась, припоминая.

— Он говорил о семейных связях и захотел узнать о моем происхождении... Месяца за два до смерти.

Бью, с облегчением вздохнул:

— Спасибо, что доверилась мне. Это многое объясняет.

Мэгги не стала задавать лишних вопросов. На него, похоже, ее исповедь никак не повлияла.