Его карие глаза глубоко и пристально глядят в мои, и вдруг я слышу:

— Я помогу тебе, только скажи «Да»!

Я уже ненавижу его, а он продолжает изысканно ласкать меня в самом возбуждённом месте:

— Одно слово, только скажи «Да»!

— Что? О чём ты?

— Да, я согласна стать твоей женой… — проговаривает он медленно, и, кажется, уже занимается со мной сексом своими глазами…

В эту секунду мне невыносимо сильно хочется произнести эти два звука, которые он так требует, но вместо этого я начинаю рыдать со стоном:

— Ты же обещал!

И он сразу делает это, облегчение приходит моментально, а потом ещё, и ещё, и ещё. Это и было то самое, что называют множественным оргазмом. Я впервые узнала, что это такое, именно в тот жестокий в своей поучительности раз…

Я обиделась очень сильно на него. Но что обижаться, ведь, по сути, я делала с ним всё то же самое, только женскими методами. Мы впервые в жизни были обижены друг на друга в ту ночь, но… но это не помешало нам заняться любовью ещё три раза…

В последний, третий раз он любил меня стоя, и пока я извивалась под действием сладострастной силы его толчков, он тихо и нежно шептал мне прямо в ухо:

— Ты такая красивая, такая желанная, такая сладкая… Я изнываю от желания обладать тобой каждый день и по многу раз… Скажи, что мне делать? Как быть с этим? Как мне жить?

Но вместо ответа, которого у меня нет, из меня вырывается стон наслаждения от очередного оргазма…

Глава 11. Игра на раздевание

{Jetta — Take It Easy (MatstubsRemix)}

Утром я проснулась от пристального взгляда. Самый первый образ, отправленный моему мозгу на обработку в то утро, был как никогда прекрасен: большие карие радужки, перетекающие в тёмные зрачки, обрамлённые чёрными ресницами, немного загнутыми кверху — глаза Алекса, необычайно красивые, неповторимые, глубокие. Они явно хотят чего-то от меня, эти глаза…

Голова моего горячего любовника покоится на его согнутой руке, а сам он неотрывно смотрит на меня. Сколько? Не знаю…

— Давно ты смотришь на меня?

— Давно.

— Увидел что-нибудь новое?

— Я не искал нового.

— А что же ты делал?

— Посылал тебе правильные мысли…

В тот день мы пересмотрели все основные достопримечательности Парижа: Лувр, Триумфальную Арку, Эйфелеву башню, Нотр-Дам де Пари, Собор Сакре-Кёр на Монмартре. Но, сказать по правде, я не была впечатлена настолько, насколько ожидала. Не знаю, может всё дело в холодном феврале, в котором мне довелось попасть в город-мечту. Из всего, перечисленного в списке, запомнилась лишь одиноко висящая на гигантском деревянном стенде, сама по себе неожиданно небольших размеров, Джоконда, спрятанная под стеклом и огороженная синей лентой, недоступная во многих смыслах и, главным образом, по причине переполненности довольно большой залы туристами. Но мне всё же удалось протиснуться, чтобы хотя бы на расстоянии пяти метров взглянуть на неё… Взглянуть и ничего, ровным счётом ничего не увидеть… Ну может быть, если достать её из стеклянного кокона, водрузить на стенд прямо перед своим носом, выключить свет, а само полотно подсветить специальными фонарями, то тогда, вероятнее всего, её знаменитая улыбка может и обнаружится, но зачем? Зачем, если я могу увидеть гораздо более восхитительную в своей выразительности и переменчивости улыбку, повернув лишь голову за свою спину, где стоит высокий молодой мужчина с длинными чёрными слегка вьющимися волосами и карими умными глазами?

Из всего увиденного впечатлил меня только Нотр-Дам: своей католической грандиозностью, историчностью, которая струилась из высоченных сводов, резных канделябров, изысканно сложных витражей, поражающих своей красотой нас, потомков многих сотен лет вперёд… Собор Парижской Богоматери неотразим в своём великолепии и красоте, неподражаем в своей грациозности, умиротворении, созидании, в мудрости людей, создавших его и ушедших из жизни чуть менее десяти веков назад, оставив нам в наследие и назидание это шедевральное в своём великолепии Творение…

Огромный старинный орган изливал свои божественно прекрасные звуки на туристов и прихожан, бесчисленных, и оттого ничтожных в своём нескончаемом потоке, а по моим щекам струились горячие слёзы: для моей истерзанной за последние сутки души, переполненной уже какой-то непонятной мне доселе тоской, эта священная музыка стала той последней каплей, которой недоставало эмоциональной перенапряжённости, чтобы излиться на мои щёки слезами. Нежные губы Алекса собирали их своими поцелуями, его горячее дыхание опаляло мои губы, щёки, шею, уши, умоляя простить его за все проступки… Только я не понимала, какие именно проступки он имеет в виду, за что просит прощения… Я правда не понимала этого, потому что яснее ясного осознавала свою эксклюзивную вину в происходящем — ведь у Алекса, похоже, с самого начала были чистые и правильные намерения. В своём стремлении стать мне мужем он лишь воплощал естественное продолжение своего чувства, продолжение, предусмотренное природой, назначенное Богом, продиктованное долгом. В отличие от меня, погрязшей в грехе, эгоизме, прелюбодеянии, да ещё и жестокости по отношению к нему.

Вернувшись в серо-стеклянную квартиру, едва закрыв за собой дверь, мы накинулись друг на друга и не могли оторваться: ни голод, ни желание освежиться в душе после долгого, изнурительного туристического дня, полного впечатлений, не могли остановить нас, изголодавшихся друг по другу. Именно такой сценарий наших встреч и был самым частым — сценарий, ёмко умещающийся в понятии «Несдержанность», или «Неуёмное желание», или «Неукротимое взаимопритяжение»…

Алекс только хотел стянуть с себя свитер, как дверь открылась, и показалось улыбчиво — светящееся лицо голубоглазого Марка; он явился пригласить нас провести вечер с ним и его компанией. Алекс вопросительно посмотрел на меня, и я сказала, что согласилась бы с удовольствием. Алекс без особого энтузиазма принял приглашение, подозреваю, главным образом потому, что это я изъявила желание пообщаться с его другом. А мне действительно было интересно узнать Марка поближе — нечасто приходится общаться с настоящими американцами, ведь Алекс не настоящий, он как бы американец, но в тоже время ведь любит советские фильмы и чисто говорит по-русски!

{Sofi de la Torre — $}

В квартире Марка, такой же точно по планировке, как и квартира Алекса, но совершенно не серой, а наоборот пёстрой в буйстве красок интерьера, мебели и висящих на стенах в явном избытке художественных изображений Парижа, нас уже ожидала приятная в своей немногочисленности компания — две милые, красивые девушки — француженки. Они были обе стройны, скромно и даже просто одеты, не накрашены, но, несмотря на это, невыносимо женственны. Они говорили в основном на французском между собой и на очень примитивном и местами отчаянно кривом английском с Марком. Я подумала, что мне в этот вечер предоставляется уникальная возможность потренировать оба мои любимые и почти уже доведённые до совершенства языка.

Но общались мы недолго, вскоре Марк раздал нам бокалы. Начали мы с красного, и достаточно вкусного вина, продолжили белым, затем плавно девушки перешли на коктейли, а Марк на виски. Да, только Марк, потому что Алекс отказался пить вообще, и мне было прекрасно известно почему — у него были иные планы на этот вечер и на мой счёт.

Достаточно захмелев и обсудив все доступные для незнакомых доселе людей темы, мы занялись игрой в карты, но не просто так, а на раздевание… Причём предложили эту игру француженки: глаза Марка тут же загорелись, а вот на лице у Алекса мелькнуло напряжение. Мелькнуло и испарилось.

Мы стали играть, сидя на белом полу в позах по-турецки. Француженки очень шустро разделись до маек, и у меня возникло ощущение, что они вообще не стараются выигрывать. Следующий проигрыш — Марка, он снимает с себя полосатую рубашку, обнажая шикарное рельефное тело, явно перекачанное в тренажёрном зале. Увидев это, француженки отметили мужскую красоту своими протяжными «вау» и кинулись наперебой с ним заигрывать: Марк воспарил в пространстве ожидания на коне, снабжённом могучими сексуальными крыльями.