— Если это уже больше не произойдёт никогда, я хочу, чтобы ты знала: то, что было у меня с тобой в постели — не было прежде никогда и ни с кем…

— Я могу смело признаться тебе в том же. Хотя моё поле для сравнения уже, значительно уже.

Алекс не пытался больше переубедить меня, разжечь, зажечь, удивить, он расслабился, потому что понял, что окончательное решение уже принято. И жирную точку в моих внутренних колебаниях поставила хрупкая девушка с большими янтарными глазами и прекрасным именем Амбр.

Мы долго стоим обнявшись в фойе аэропорта в терминале улетающих. У меня уже совсем не осталось времени, мне нужно уже идти, так как скоро закроется регистрация на мой рейс, но мы никак не можем оторваться друг от друга, а офицер паспортного контроля терпеливо ждёт нас… Нам всего лишь нужно разорвать свои руки, сделать шаг друг от друга, но эти, такие простые действия, так трудны на самом деле, почти невыполнимы, нас стягивает, сжимает в одно неизвестная, непреодолимая сила. Алекс тихо, сдавленно шепчет мне в ухо:

— Скажи, есть что-нибудь во Вселенной, что способно убедить тебя? Если да, то просто скажи мне, что это? И если понадобится слетать за этим на Марс, то я слетаю! Если в другую Галактику — то я и это сделаю!

В этот момент французский офицер вежливым окликом «Madame» и приглашающим жестом даёт нам понять, что время вышло: я последний пассажир, и регистрация заканчивается. С усилием резко отрываюсь от Алекса, быстро целую в щёку и стараюсь не смотреть ему в глаза, но всё равно вижу их… Нет они не плачут, они больше никогда не плачут, но то, что я вижу в них заставляет меня просто знать, иметь непоколебимую уверенность в том, что в это мгновение, в эту секунду плачет душа Алекса, плачет надрывно, мученически переживая очередное наше расставание…

{Мужчина доказывает свою любовь не тем, как о ней говорит, а тем, как о ней молчит.

Мориц Готлиб Сафир}

Но за расставанием следует встреча, и встреча не менее, а даже более эмоционально наполненная. Алекс больше не делал таких долгих перерывов, он стал приезжать чаще — каждые три недели, правда потом его приезды становились всё более и более редкими. Этого срока было достаточно, чтобы соскучиться друг по другу, но и не изнывать от тоски и накопленной нерастраченной сексуальной энергии. Нерастраченной только в моём случае, потому что мне не было известно, как в итоге решил поступить Алекс со своей верностью, ведь она не убедила меня, и, следовательно, в ней не было никакого смысла. Как и не было никакой разумности в тех мучениях, которым он подвергал себя, желая доказать мне, как серьёзны его намерения.

До французских каникул Алекс регулярно поднимал наболевшую нашу тему, и после этих разговоров бывал по-настоящему подавлен. Он делился со мной частичками себя, признался, что мечтает о семье, что безумно хочет растить дочь. Говорил, что нет ничего восхитительнее девочек, и каким должно быть счастьем обернётся возможность наблюдать, как рождается и расцветает женственность и нежность… Просил меня стать матерью его детей. После Парижа он замкнулся, замолчал… на год. Приезжал всё реже, говорил всё меньше. Мы занимались любовью также самозабвенно, но теперь с каким-то надрывом. И разговоров по душам больше не было. Он становился старше, мудрее, мы взрослели вместе.

Однажды в ноябре, в пасмурный, дождливый, но невероятно красивый день Алекс приехал неожиданно, без предупреждения. Я увидела его машину почти возле своего дома, подошла к нему и сразу же почувствовала напряжение, сильные переживания, боль и надрыв.

— Я приехал поговорить с тобой.

— Так срочно?

— Да.

— Я не могу сейчас, подожди меня.

{A Great Big World, Christina Aguilera — Say Something}

Приветствие без приветствий. Я освободилась не сразу, мне нужно было договориться с родителями насчёт сына, ведь мой муж никогда не находил возможности и желания побыть с ним. Мы отвезли Алёшу к моей маме, и я сообщила ей не без горести, что мы с Алексом расстаёмся, и что она может спать спокойно. Я забежала вперёд с этой новостью, но совсем недалеко.

Мы приехали в его квартиру, и я мысленно стала прощаться с этим необычайно красивым местом. Наши отношения к этому моменту длились уже больше двух лет.

Алекс признался, что не может больше жить такой жизнью, сказал, что хочет состариться со мной и в последний раз просит поехать с ним.

Я ответила, что без Алёши не поеду, а Алёшу мне никто не отдаст, да я и сама не посмею забрать у отца самое дорогое — его ребёнка.

Алекс сказал, что самое большое счастье — иметь семью.

Я ответила: в чём проблема, найди женщину, сделай ребёнка и будет тебе семья, живи и наслаждайся жизнью.

Он не ответил ничего, только посмотрел своими тёмными, влажными, бесконечно красивыми глазами в мои, и я увидела в них, в самой глубине, столько боли, что мне захотелось сбежать. И я ушла на кухню варить себе и ему кофе. Когда вернулась, Алекс сидел на полу, прислонившись спиной к краю кровати, и смотрел в окно. Я поняла, что он беззвучно плачет. Оставила на полу кофе и ушла.

Любила ли я его? Не знаю. До сих пор не знаю, но думаю, раз так легко отпустила — не любила, или не позволяла себе этого. Я пользовалась им, только брала и почти ничего не давала взамен. Наслаждалась невероятным сексом, питалась его энергией, согревалась его теплом, но не жалела и не любила, не заботилась так, как заботилась о членах своей семьи. Конечно, я желала ему добра, но только в рамках словесно-мысленных пожеланий. Мне его чувства казались пустыми и временными, ведь для него, я была уверена, не было проблемы начать встречаться с любой женщиной. Он мог выбрать себе любую: самую красивую, самую умную, самую талантливую, любая пошла бы за ним, ему лишь нужно было позвать. И я не видела для него совершенно никакого смысла цепляться за меня, тем более, что у нас был лишь летний, почти курортный, но затянувшийся роман.

В тот день между нами не было никакой близости, хотя я могла остаться на всю ночь. Мы ещё поговорили немного ни о чём, а я украдкой во время этого неловкого разговора любовалась его красотой, мысленно снимала нежно голубой, тончайший, кашемировый свитер и прощалась с каждым изгибом его восхитительного тела, с деревом, плоским животом, ложбинкой у основания шеи, которую я так любила…

Я обняла его на прощание, вдыхая все его запахи, все его дурманяще-манящие ароматы, а он прижал меня на мгновение к себе и потом отпустил. В ту ночь я ночевала дома, в одной постели со своим мужем.

Но это была не последняя наша встреча. Ровно через три месяца Алекс приехал снова, так же внезапно, так же встретил у дома, и мы почти сразу поехали к нему. Мы занимались любовью почти всю ночь, и это было так великолепно, что я решила, он передумал, и мы будем оставаться любовниками как и прежде. Я была счастлива и почти любила его, а утром он сказал, что через три дня женится, и что это была последняя наша встреча, что квартиру эту он оставляет мне, юридически всё оформлено, бумаги на его столе, и чтобы я не забыла их подписать. Мне стало до ужаса больно и противно, я быстро попрощалась и ушла, оставив свои ключи на столе.

В кармане пальто, уже дома, я обнаружила диск и на нём только одну запись, только одной песни. Песня эта — Say Something в исполнении A Great Big World, Christina Aguilera. Уже с первых её слов, у меня сжалось сердце:

{Скажи что-нибудь, я перестаю верить в "нас".

Я стану тем самым, если ты хочешь этого,

Я бы последовал за тобой куда угодно.

Скажи что-нибудь, я опускаю руки.

Я чувствую себя таким ничтожным,

Случившееся выше моего понимания,

Я совсем ничего не понимаю…

Я буду спотыкаться и падать,

Ведь я ещё учусь любить -