Он выходил из вагона последним, поэтому закрыл за собой дверь и медленно зашагал навстречу Деб и уик-энду.

В течение веков деревушка Зил не раз оказывалась под пятой завоевателя, но только когда по ее улицам легкой поступью прошелся Воскресный турист, она пала окончательно. Ей пришлось терпеть и римские легионы, и норманнское вторжение, и тяготы Гражданской войны — она все перенесла, не потеряв своей индивидуальности в глазах захватчиков. И вот спустя века не кто-нибудь, а туристы — современные варвары — одолели Зил новым оружием, пустив в ход обходительность и звонкую монету.

Она была идеально расположена для нашествия. В сорока милях на юго-восток от Лондона, среди садов и полей, засеянных хмелем, в лесистой части Кента, достаточно далеко от города, чтобы превратить поездку в приключение, и в то же время достаточно близко, чтобы быстро ретироваться в случае ненастья. Все выходные с мая но октябрь Зил служила местом водопоя для изнуренных жарой лондонцев. Каждую субботу, обещавшую быть солнечной, они проносились толпой по деревне вместе со своими собаками, пластмассовыми мячами, малышней и детским скарбом, сваливали все в орущую кучу где-нибудь на зеленой полянке, а сами отправлялись в "Верзилу", где за кружкой теплого пива травили дорожные байки.

Что касается местных жителей, они не слишком переживали по поводу воскресных экскурсантов; во всяком случае, приезжие не жаждали крови. Но от этого непротивления нашествие лишь прибавляло в своем коварстве.

Постепенно люди, бежавшие из опостылевшего города, начали мягко, но неуклонно изменять деревню. Многим захотелось обосноваться в сельской местности; им приглянулись каменные домики среди раскидистых дубов, их приводили в восторг голубки на ветвях тиса, что рос на церковном кладбище. Даже воздух, утверждали они, вдыхая полной грудью, даже воздух здесь был свежее. Пахло Англией.

Началось с малого, а затем все чаще приезжие стали выкупать пустующие амбары и брошенные дома, которыми изобиловала сама деревня и ее окрестности. Каждый погожий выходной новых владельцев можно было увидеть на своих участках, в зарослях крапивы или среди строительных обломков, где они планировали, как сделать пристройку к кухне или где установить джакузи. И хотя большинство из них, вернувшись к привычному городскому комфорту, предпочитали его больше не покидать, каждый год один или два горожанина заключали выгодную сделку с кем-нибудь из деревенских жителей и приобретали для себя акр хорошей жизни.

Так шли годы, коренное население Зил редело из-за возраста, а его место занимали городские дикари. Захват происходил незаметно, но тому, кто в этом разбирался, изменения сразу бросались в глаза. На почту начала приходить другая пресса — ну кого из коренных жителей Зил мог бы заинтересовать журнал "Харперс энд Куин" или литературное приложение к "Тайме"? Изменение проявлялось и в том, какие яркие новые машины запрудили узкую улочку, в насмешку прозванную "шоссе", основную деревенскую магистраль. И в "Верзиле" теперь судачили о другом — верный признак того, что дела чужаков стали подходящим предметом для всеобщего обсуждения и насмешки.

Со временем городские оккупанты заняли еще более постоянное место в самом сердце Зил, по мерс того как вечные спутники суетной жизни, рак и инфаркт, делали свое дело, преследуя жертвы даже на этой вновь обретенной земле. Подобно римлянам, которые побывали здесь раньше, подобно норманнам, подобно всем прочим завоевателям, самый заметный след на узурпированной земле горожане оставили, не построив на ней хоть что-то, а оказавшись в ней похороненными.

В середине сентября, последнего сентября деревушки Зил, стояла влажная духота.

Томас Гарроу, единственный сын покойного Томаса Гарроу, обливался потом и мучился жаждой, работая на краю Трехакрового поля. Накануне, в четверг, прошла гроза и промочила всю землю. Расчистка под будущую пашню оказалась не таким простым делом, как думал Томас, но он побожился подготовить поле к концу недели. Это был тяжкий труд — собирать камни и сортировать железки от устаревшей техники, которые его отец, ленивый ублюдок, оставил ржаветь прямо в поле. Должно быть, неплохие тогда выдались годы, думал Томас, чертовски неплохие, раз его отец мог позволить себе подобное расточительство — дать пропасть вполне годным запчастям. А если хорошенько подумать, он позволил себе еще больше — оставил невспаханной добрую часть участка в три акра, причем отличной, здоровой почвы. Как ни крути, Кент — сад Англии, земля здесь должна приносить деньги. В теперешнее трудное время оставить невозделанными три акра было недопустимой роскошью. Но, господи, до чего же тяжело: такую работу отец поручал ему в юности, и с тех пор он ненавидел ее всей душой.