Он взглянул на алтарь, на то, что осталось после пожара, потушенного полицией. Когда погиб Кут, полицейские стали искать причетника, но он знал десятки тайников, где его ни за что не нашли бы, и вскоре они действительно отказались от поисков. У полицейских были дела поважнее. Деклан нарвал из книг страницы с церковными гимнами и швырнул сверху на влажную золу. Свечи покривились, но были все еще узнаваемы. Распятие исчезло — то ли погибло в огне, то ли его прибрал какой-нибудь нечистый на руку офицер-законник. Деклан выдрал еще несколько гимнов и зажег спичку. Старые песни легко вспыхнули.

Рон Милтон глотал слезы, вкус которых давно успел забыть. Он не плакал много лет, тем более в присутствии других мужчин. Но ему было наплевать: эти ублюдки-полицейские все равно не люди. Они просто смотрели на него, пока он выкладывал свою историю, и кивали как идиоты.

— Мы призвали людей из всех дивизионов в окружности пятидесяти миль, мистер Милтон, — говорил человек с непроницаемым лицом, хотя в его взгляде сквозило понимание. — Холмы прочесываются. Мы поймаем тварь, чем бы она ни была.

— Она забрала моего ребенка, понимаете? Она убила его прямо у меня на глазах…

Видимо, они не поняли ужаса того, что произошло.

— Мы делаем все, что можем.

— Этого недостаточно. Эта тварь… не людского рода.

Айвенго, сочувственно глядевший на Милтона, прекрасно знал, насколько не людской она была, будь оно все проклято.

— Из министерства обороны вскоре должны прислать подкрепление. Мы сейчас не в состоянии сделать больше, пока они не взглянут на улики, — сказал он и добавил, словно это что-то объясняло: — Речь идет о деньгах налогоплательщиков, сэр.

— Безмозглый болван! Какая разница, сколько придется выложить, чтобы убить чудовище? Оно не людского рода. Оно прямо из ада.

Взгляд Айвенго перестал выражать сочувствие.

— Если бы оно пришло из ада, сэр, — сказал он, — то вряд ли так легко поживилось бы преподобным Кутом.

Кут — вот кто ему был нужен. Ну почему это не пришло ему в голову раньше? Кут.

Рон никогда прежде не отличался религиозностью. Но он считал себя человеком широких взглядов и теперь, пообщавшись с противоборствующей стороной, вернее, с одним представителем закона, готов был пересмотреть свое мнение. Он поверил бы во все что угодно, лишь бы заполучить орудие против дьявола.

Он должен добраться до Кута.

— А как же ваша жена?! — прокричал ему вслед офицер.

Мэгги сидела в одном из кабинетов, отупев от успокоительного, а рядом с ней спала Дебби. Он ничем не мог им помочь. Здесь опасность им угрожала не больше, чем в любом другом месте.

Он должен добраться до Кута, пока тот жив.

Священник знает то, что ему полагается знать по сану; священник поймет его боль лучше, чем эти мартышки. Как-никак главный вопрос, занимающий Церковь, — мертвые сыновья.

Когда Милтон садился в машину, ему на секунду показалось, что он почувствовал запах сына: этот мальчик носил бы его имя (Иан Рональд Милтон, как его нарекли), этот мальчик был плоть от плоти его, этот мальчик прошел через обрезание, как когда-то он сам. Тихий ребенок, смотревший на него из машины с полным смирением в глазах.

На этот раз слезы не пролились. На этот раз в душе поднялся один только гнев, и это было почти чудо.

Половина двенадцатого ночи. Король Кровавая Башка лежал под луной на одном из убранных полей к юго-востоку от фермы Николсонов. Остатки стеблей уже начинали чернеть, и от земли шел дразнящий запах гниющей растительности. Рядом с ним лежал его ужин, Иан Рональд Милтон, с распоротой утробой. Время от времени зверюга облокачивался на локоть и погружал пальцы в остывающий суп — тело ребенка, — выуживая деликатесы.

Здесь в полнолуние, купаясь в серебряном свете, потягиваясь и пожирая людскую плоть, он чувствовал себя непобедимым. Пальцы нащупали почку на блюде, что лежало рядом, и он проглотил ее целиком.

Вкуснотища.

Несмотря на успокоительное, Кут не спал. Он знал, что умирает, и не хотел тратить драгоценное время на сон. Он не знал человека, донимавшего его вопросами в желтом мраке палаты, но голос незнакомца звучал с такой вежливой настойчивостью, что пришлось прислушаться, хотя тот прервал его беседу с Богом. К тому же у них нашлась общая тема: все вопросы незнакомца касались зверюги, превратившей его в это месиво.

— Оно забрало у меня сына, — говорил человек. — Что вам известно об этой твари? Прошу вас, скажите. Я поверю всему… — Да, это неподдельное отчаяние. — Просто объясните…

Лежа на горячей подушке, священник снова и снова вспоминал отдельные картины, проносившиеся у него в голове. Крещение Деклана, объятие зверя, алтарь, необъяснимое возбуждение, от которого встали дыбом и волосы, и плоть. Быть может, все-таки он сможет хоть что-то сказать несчастному отцу.

— …в церкви…

Рон наклонился поближе к Куту; от священника уже пахло землей.

— …алтарь… оно боится… алтарь…

— Вы имеете в виду распятие? Оно боится распятия?

— Нет… не…

— Не…

Тело разок дернулось и замерло. Рон увидел, как на лицо священника легла печать смерти: помутнели зрачки, слюна засохла на губах. Он долго ждал, прежде чем вызвать звонком медсестру, а потом незаметно ретировался.

В церкви кто-то был. Дверь, которую полиция заперла на висячий замок, стояла приоткрытая, замок сорван. Рон распахнул ее чуть шире и проскользнул внутрь. Огни погашены. Церковь освещал лишь костер на ступенях алтаря. Огонь поддерживал молодой человек, которого Рон время от времени встречал в деревне. Он оторвал взгляд от пламени, но продолжал подбрасывать в него внутренности книг.

— Чем могу служить? — осведомился он без всякого интереса.

— Я пришел, чтобы… — Рон замялся. Что сказать — правду? Нет, здесь что-то не так.

— Я, кажется, ясно спросил, — произнес человек, — чего надо?

Идя по проходу к костру, Рон смог яснее рассмотреть грубияна. Запятнанная, видимо грязью, одежда, провалившиеся глаза, словно втянутые внутрь мозгом.

— Вы не имеете права здесь находиться…

— А я думал, любой может прийти в церковь, — ответил Рон, не сводя взгляда с горящих страниц, превращавшихся в черный пепел.

— Только не сегодня. Так что убирайтесь подобру-поздорову.

Рон продолжал идти к алтарю.

— Я сказал, вон отсюда!

Лицо парня исказила злоба, Рон разглядел в нем безумие.

— Я пришел посмотреть на алтарь и не уйду, прежде чем его увижу.

— С Кутом поговорили, да?

— Кто такой Кут?

— Что вам наплел старый идиот? Не знаю что, но это все ложь. Больше его слушайте. А известно ли вам, что он за всю жизнь не сказал ни слова правды? Бывало, заберется сюда, — он швырнул в кафедру молитвенник, — и начнет врать на чем свет стоит!

— Я хочу сам посмотреть на алтарь. Вот и увидим, солгал ли он…

— Нет, не увидите!

Парень подбросил еще одну стопку книг в огонь и спустился к Рону, загородив ему путь. Пахло от него не грязью, а дерьмом. Внезапно он набросился и схватил Рона за шею. Оба повалились на пол. Пальцы Деклана тянулись к глазам Рона, стремясь их выдавить, зубы щелкали у его носа.

Рон удивился слабости своих рук. Ну почему он не играл в сквош, как предлагала Мэгги, почему его мускулы оказались такими дряблыми? Если не поостеречься, этот парень того и гляди его убьет.

Внезапно за одним окном так ярко посветлело, словно в полночь начался рассвет. Тут же раздались крики. Воздух расцветили краски пожара, такого мощного, что по сравнению с ним костер на ступенях алтаря превратился в жалкий огонек. По витражу заплясали блики.

На секунду Деклан отвлекся от своей жертвы, и Рон пришел в себя. Он резко оттолкнул назад подбородок противника, одновременно подвел ему под грудь колено и пнул что было сил. Враг покатился кубарем, а Рон вскочил и, вцепившись одной рукой ему в шевелюру, второй начал наносить удары в лицо безумца, словно орудовал молотом. Ему мало было расквасить нос ублюдку, услышать, как треснули хрящи; Рои продолжал колошматить, пока не разбил себе кулак в кровь. Только тогда он отпустил Деклана, и тот тяжело рухнул на пол.