— Нет. Летит молча.

— Тогда это моевка, единственная чайка, которая залетает далеко в море и молчит в полёте. Другие чайки не отлетают дальше ста миль от берега, и крик их служит сигналом земли. Раз это моевка — курс прежний. Так держать!

— Вижу… Гм! — Мне очень понравилась новая игра, но я уже не знал, что придумать. — Гм!.. Что-то яркое в воде за левым бортом…

— Значит, мы плывём в тропиках, — не растерялся капитан. — Там появление ярко окрашенных змей предвещает близость берега. Лево руля. Курс на змею. Тихий ход. Так держать.

— Есть так держать! — весело откликнулся я. — Вижу…

— …что на часах без четверти два, — неожиданно перебил меня капитан, — а в два часа у тебя разговор с Балтикой. Видишь? Так почему ты не в радиорубке?

Тьфу! И кто это придумал, что у капитана голова не в порядке: он помнил то, что забыл я сам!

— Я — «Моревизор»! Я — «Моревизор»!

Вокруг меня, в радиорубке, собрался весь экипаж. Нет только капитана. Молчун не забыл принести флаг янтарного цвета, заранее нарисованный мной в честь сегодняшнего разговора с Балтикой.

Ведь «Моревизор», плывущий по дальневосточным морям, только флагман нашего 5-го класса «А». И по другим морям — Балтийскому и Чёрному, — правда, уже поодиночке, путешествуют наши ребята. Договорились, что обо всём интересном они будут передавать по радио на флагман. Если они передают на «волне дружбы», мы издалёка-далека услышим их голоса.

Сегодня у нас должен состояться разговор с Мишей, который остался на берегах Балтики. Балтийское море — одно из самых юных наших морей: ему всего тринадцать тысяч лет. Оно не раз меняло свои очертания и своё имя. Когда-то его звали «Янтарным». Столько в нём было янтаря, что янтарём печи топили. Может, Миша расскажет об исчезнувших янтарных островах? Может, Миша расскажет о рюмке балтийской воды? В ней микроскоп обнаружил тысячу крохотных водорослей. Если море так богато планктоном, оно богато и рыбой. Самая вкусная из них — салака — нарисована мною на янтарном флаге.

— Балтика! Слышишь меня, Балтика? Перехожу на приём.

И наконец я услышал голос Миши:

— Мама отправила меня в пионерский лагерь. Место, скажу вам, было не первый сорт. От моря километра два, но река близко. Мы с одним мальчиком, Борей, повадились ходить к рыбакам. И как-то старый рыбак подарил нам угря: такую длинную рыбу вроде змеи. И предупредил нас:

«Глядите не упустите. Угорь издалека море чует. Брось его наземь — тут же повернётся к морю мордой и поползёт. Да так, что не догонишь».

Мы усмехнулись: угря не догнать! Но на всякий случай прикрыли ведро с водой, в котором сидел наш пленник, тряпкой.

Ведро мы несли по очереди. Сперва я, потом Боря. Потом хотел снова нести я, но он не дал. Я потянул к себе, он — к себе. Мы оба упали, и угорь выскользнул на траву. Тут бы его и схватить, да мне помешал Боря.

— Угорь, — говорит, — от нас не уйдёт. Зато мы по-научному проверим, верно ли сказал рыбак.

Ну и что ж… по-научному упустили. Удрал наш угорь, поминай как звали. Мы только успели заметить, что он скользил по траве на запад, как раз в сторону моря.

Пришлось нам опять идти к рыбакам. Мы решили не быть нахальными и попросили всего-навсего маленького угрёночка.

«Чего? — переспросил рыбак. — Ещё птичьего молока попросите. За сорок лет я всякой рыбы переловил, а вот ни угрят, ни угриной икры не видал. Хотите верьте, хотите нет».

И мы не поверили. Все рыбы мечут икру, из икры выводятся мальки. Что ж, угорь в особом положении? Но, когда, уже в Ленинграде, мы, зайдя в магазин, спросили угриную икру, продавщица назвала нас озорниками и бездельниками.

Я решил, что с меня хватит. Но Борю заело. «Пойдём, — говорит, — в Зоомузей, там нам объяснят по-научному».

Ладно, пошли. И вот что мы узнали.

С давних пор жили в европейских реках угри, но поймать угрёнка не удавалось ни одному рыбаку. В Древней Греции даже думали, что угри родятся из ила.

Если никто не видал угря маленьким, то в Атлантическом океане встречалась рыбка, которую никто никогда не видал взрослой. Эту прозрачную, как стекло, рыбку-недомерка учёные назвали «лептоцефалом» и причислили к особому роду лептоцефалов.

И только лет шестьдесят назад пришлось лишить рыбку её особого звания. Один итальянский учёный сосчитал позвонки в спинном хребте у длинного угря и у коротышки лептоцефала: одинаково! Это неспроста! Учёный посадил лептоцефала в аквариум. И что ж? Коротышкино тело вытянулось, стеклянная спина потемнела, и превратилась рыбка-недомерок… в обыкновенного угря.

Но это была решена только половина задачи. Для того чтобы дознаться, где бывший лептоцефал, личинка угря, выводится из икры, надо было поймать рыбку-бусину, малюточку среди малюток. Попробуй такую поймай!

Пять лет охотился за стекляшками-коротышками датский учёный Иоганн Шмидт. Только на шестой год он изловил рыбку-коротышку меньше обычной, на седьмой год — ещё меньше. И каждая новая рыбка-малютка уводила учёного все дальше в океан.

О подводные рифы разбился корабль Шмидта. Но на новом корабле упрямый учёный снова поплыл в океан: искать родину угря. На пятнадцатый год поисков Шмидту и его помощникам удалось поймать рыбок-бисеринок, только что вылупившихся из икры. И все эти малявки были пойманы в одном и том же районе Атлантического океана — в Саргассовом море, море без берегов.

Тёплое течение служит ему границей, а вокруг Саргассова моря шумит океан. Издали можно подумать, что здесь не бездонная пучина, а земля скопище островов. Но это не острова, а плавучие водоросли — саргассы. Когда-то они обманули Колумба. Глядя на них, он решил, что Индия близко.

Здесь, на глубине трёхсот метров, в тихой тёплой воде, в чаще плавучих водорослей, угри мечут икру, а потом погибают. Нянькой вылупившихся из икры личинок становится подводное течение. Оно уносит их в океан, в сторону Европы.

За три года странствований по океану стекляшка-коротышка превращается в молодого угря. Он заплывёт в реку, будет там жить. И ничто — ни осока на берегу, ни ветка ивы над тихой заводью — не напомнит угрю его далёкую родину.

Но пройдёт десять, пятнадцать, а то и двадцать лет, и начнёт старый угорь спускаться вниз по реке. Он отправился в своё последнее путешествие на родину. Жить угорь может в любой реке, но метать икру будет только там, где он сам впервые увидел солнечный свет, — в море без берегов.

Где он сейчас, наш угорь? Мы с Борей часто говорим о нём.

«Сегодня ночью луны не было и лил дождь, — звонит мне по телефону Боря. — В такую ночь под шум ветра угри штурмуют шлюзы. Должно быть, и наш беглец переправился через шлюз».

«А когда он доберётся до своей родины?»

«Не скоро. Американский угорь, его путь короче, — через год, европейский — через три года. Мы тогда будем уже в восьмом классе».

«А как он знает, куда плыть?»

Телефонная трубка об этом ни гугу. И я не знаю. А знать хочется. Может быть, вы поможете?..

Так закончил свой рассказ Миша. Он просил помочь, но Антона Петровича с нами не было. А сами мы знали о рыбьих путешествиях не больше, чем Миша и Боря.

— Может, Невидимка что-нибудь посоветует? — сказала Майя.

— Сейчас мы его пригласим, — пошутил я и с поклоном распахнул дверь: Заходите…

— Ай! — взвизгнула храбрая Катя.

На пороге стояла белая фигура. Только это был не Невидимка, а капитан. Заикаясь от волнения, он произнёс:

— Рыба-лоцман исчезла… Земля!..

Мы поднялись на палубу всплывшего «Моревизора». Но густой туман мешал нам узнать, близок ли на самом деле берег. Возле меня тяжело сопел капитан. Ещё бы — он волновался! Где же его помощники-птицы, на которых он так надеялся?

Но чу! В тумане послышались крики чаек. Я приложил руки ко рту и протрубил:

— Берег близко! Слышу голоса чаек!