В этот вечер солнце зашло за облака, хотя на востоке горизонт был относительно ясный.

Росвель, вышедший на другой день утром на палубу, нашел погоду совершенно изменившейся. Буря, так долго приготовлявшаяся, наконец, наступала, и ветер был теперь юго-восточный.

Газар маневрировал согласно ветру. «Морской Лев» из Виньярда подражал каждому движению своего противника и плыл под теми же парусами. В это время расстояние между кораблями было еще меньше, и только ойстер-пондский находился немного под ветром. Однако шхуна имела некоторый перевес в ходу, когда ветер был свеж, а море зыбко.

Ветер постепенно увеличивался и заставил уменьшить паруса шхун. Хотя ход кораблей замедлился, моряки думали, что будет гораздо лучше уменьшить несколько узлов, нежели остановиться, а в результате шли, скорее придерживаясь ветра, нежели при другом маневре.

Раз или два корабли были готовы разлучиться; расстояние между ними делалось таким значительным, что для них казалось невозможным идти вместе; потом вследствие искусного маневра обе шхуны переменяли место и ближе подходили одна к другой. В это время никто не мог определенно сказать, как происходили эти перемены, хотя большая часть находившихся на палубе понимали их причины. Но Росвель Гарднер скоро убедился в том, что капитан Дагге соединился с ним по расчету, потому что всякий раз, как этот последний находился довольно далеко от «Морского Льва» из Ойстер-Понда, то всегда старался подойти к нему тотчас же, как только это было возможно.

Росвель Гарднер вечером третьего дня, с которого начался ветер, полагал, что он находится в тридцати двух-трех морских милях от берега.

— Я хотел бы знать мнение самого Дагге, — сказал молодой капитан тогда, как день кончался и начинался бурный вечер. — Мне не нравится погода, а потому я не хотел бы оставаться в открытом море, но я не подойду к берегу и не укроюсь от опасности, если другая шхуна не сделает того же.

Здесь Росвель Гарднер выказал слабость, основание наших ошибок Он не хотел быть побежденным своим противником даже в безрассудности. А погода была столь бурная, что ветер рвал паруса и надо было по возможности убавить их. Когда наступил день и туман исчез, показалась земля. Посоветовавшись с своими морскими картами и взглянув на берег, Росвель Гарднер уверился, что он был под ветром острова Курритук, и таким образом находился около шести градусов на юго-востоке от порта, из которого он вышел, и почти около четырех к западу.

Тогда наш молодой человек понял, какую сделал ошибку, позволяя овладеть собой глупой страсти соперничества, и жалел, что прошедшим вечером не пошел по другой дороге. Теперь он не знал, на что ему решиться.

Около десяти часов ветер, постоянно дуя с востока немного к северу, еще усилился. Утром офицеры, находившиеся на палубе обоих кораблей, воспользовавшись несколькими минутами тишины, довольно хорошо видели землю и могли дать себе ясный отчет в своем взаимном положении. Всякая мысль о соперничестве исчезла. Каждый корабль маневрировал с единственным желанием своего спасения. Большие паруса были ослаблены, и экипажи обоих кораблей, напрягая все силы, боролись с ветром и приливом.

— Большая мачта гнется, как китовый ус, — сказал Газар, когда испытали этот новый маневр в течение десяти минут. — Она прыгает как лягушка, которая спешит броситься в лужу.

— Надо, чтобы шхуна выдержала эту борьбу или стала на мель, — хладнокровно отвечал Гарднер, хотя сам очень беспокоился. — Даже если бы Пратт простил мне гибель своей шхуны, то я никогда не прощу этого самому себе.

— Если шхуна погибнет, капитан Гарднер, то останется очень мало людей из экипажа, чтобы чувствовать угрызения совести или радость. Посмотрите на этот берег, сударь, теперь, когда он представляется нашим взглядам и можно различить его наибольшее протяжение. Я никогда не видал земли, на которой было бы легче погибнуть.

Весь берег был низок, и виднелась непрерывная линия подводных камней, высовывавшихся светлыми остриями, что не оставляло никакого сомнения в опасности, которой они угрожали. Были минуты, когда целые столбы воды поднимались в воздух, а пена с них падала на землю. В это время лица моряков сделались угрюмыми, потому что они хорошо поняли степень угрожавшей им опасности.

Тайная надежда Гарднера была найти проход, ведущий в Курритук, проход, который был тогда открыт и который после был занесен песком.

Гарднер знал, что плыл по опаснейшей части берегов Америки. Большие проливы, распространяющиеся между берегами, образованными песком, делали плавание столь же трудным, как отмели, находящиеся на севере. Однако он счел за лучшее плыть по одному из этих проливов, чем попасть на подводные камни, которые выдавались наружу.

Виньярдский экипаж оказывался в лучшем положении, потому что шел по ветру и отстоял на длину кабельтова от камней, а потому и дальше от опасности. Это преимущество не было слишком важно в том случае, если бы ветер продолжал дуть с одинаковой силой, потому что спасение для обоих кораблей было бы невозможно. В самом деле, положение их было так опасно, что им невозможно было уступить и одной сажени пространства, ими занимаемого. Скоро глаза всех устремились на проход; но решились держаться вдалеке от «Морского Льва» из Ойстер-Понда, если этот проход был под ветром.

Теперь очень хорошо была видна линия подводных камней, и с каждой минутой она приближалась все более и более. Старались найти место для якоря, к помощи которого всегда прибегают моряки, прежде чем сядут на мель, хотя на это и не очень надеялись.

В таком положении были дела, когда шхуна глубоко нырнула в волны и встретила снизу какое-то сопротивление, которое ее оттолкнуло, как будто она ударилась об утес.

Большая мачта была крепка, но не могла быть довольно толстой; один или два дюйма в диаметре могли бы спасти ее, но Пратт купил такую из экономии, несмотря на все сделанные ему представления. Дерево переломилось на два куска и упало в нескольких футах от палубы, под ветром, увлекая верхнюю часть передней мачты и оставляя таким образом «Морского Льва» из Ойстер-Понда в положении гораздо худшем, нежели бы он был совершенно без мачт.

Дело заключалось в том, что надо было бросить якорь. К счастью, Гарднер в этом отношении все предвидел. Если бы не вняли этой предосторожности, то наверное через десять минут шхуна была бы брошена на подводные камни, и для экипажа не было бы никакого спасения. Разом бросили два небольших якоря и вытравили канаты во всю их длину; корабль поднялся и тотчас же обратился к морю.

Росвель смотрел, как плавала на волнах вся масса дерева и снастей с удовольствием, которого не старался скрывать. Он ощутил истинную радость, когда увидал, что шхуна плывет под ветром. Также бросили лот, чтобы узнать, держали ли якоря. Этот несомненный опыт показал, что шхуна каждые две минуты подавалась вперед на длину своего корпуса. Единственная оставшаяся надежда была та, что лапы якоря вонзятся в лучшую почву, нежели в ту, какую до того встречали. По вычислениям Росвеля Гарднера, шхуна самое большее через час должна быть брошена на подводные камни. «Морской Лев» из Гольм-Голя, когда это случилось с его товарищем, был под ветром и около полумили на юг. Даже в эту самую минуту подводные камни, так сказать, шли навстречу шхуне и вынуждали ее поворотить. Этот маневр был возможен при повороте корабля на юг, и он направился не без больших усилий к своему товарищу.

Росвель Гарднер стоял на корме своего корабля, следя с беспокойством за дрейфом другой шхуны, по мере того как она приближалась, борясь с волнами почти столь же белыми, как подводные камни, неизбежно угрожавшие кораблям. Корабль, стоявший на якоре, хотя и подвигался, но так медленно, что его собственный ход еще яснее обнаруживал скорое и постоянное приближение «Морского Льва» из Виньярда к опасности, в которой не было никакого сомнения. Сначала Гарднер думал, что Дагге столкнется с носом его корабля, и трепетал за свои канаты, которые по временам показывались поверх воды, как железные прутья, на протяжении тридцати или сорока сажен, но шхуна виньярдцев бежала с такой скоростью под ветром, что не могла принести этой новой опасности своему товарищу.