Готовясь к первому концерту, Ёж попросил Рахмета написать на их рубашках сзади слово «Мистер Твистер». Ёж ожидал, что художник-авангардист нарисует, конечно, какую-нибудь нокаутирующую картину, но тот взял в руки фломастер и размашисто написал название группы: «Мистер Твистер» – правда, каждому из музыкантов разным цветом.

С «Чайкóм» у Ежа связана одна поистине судьбоносная история. Весной 1985 года, когда Валера ушёл из Высшей школы КГБ и ни работы, ни московской прописки у него не было, он познакомился в этом кафе с регентом из соседней церкви Николы в Хамовниках. Регент оказался заядлым битломаном и любителем кофе. Каждое утро он непременно выпивал здесь чашечку этого чудесного ароматного напитка, а потом уже шёл по своим служебным делам. Однажды Ёж и регент разговорились.

– Чувак, у тебя проблемы? – окликнул регент ссутулившегося над кофейной чашкой Валерку.

Барабанщик невнятно пожал плечами.

– Не боись! Поможем! – рявкнул регент.

И действительно, когда он узнал, в чём состоит Валеркина печаль, он предложил ему пойти в церковь певчим, поскольку ему уже доводилось слышать шикарный лысенковский баритон, когда тот исполнял для друзей и знакомых свой любимый рок-н-ролл.

Несмотря на то что Валерка проработал певчим в церковном хоре всего несколько месяцев, церковь Николы в Хамовниках очень сильно повлияла на его мировоззрение. Ёж встретил здесь много очень необычных и интересных людей. Правый хор составляли люди с консерваторским образованием, работа которых хорошо оплачивалась. Октавные басы (это самый низкий голос) в церквах были вообще нарасхват. Эти уникальные люди ценились буквально на вес золота, часто работали одновременно в нескольких местах, и ставки у них были просто огромные! Церковь платила им по 50 рублей за один выход! По тем временам это была фантастическая сумма, так как даже Пугачёва, например, имела ставку как вокалистка по 19 рублей за выход.

Валерка был учеником и получал 7 рублей за службу. И всё равно выходило немало, потому что службы бывали два раза в день, утром и вечером, то есть за неделю набегала приличная сумма.

Надо сказать, что пение в церкви в годы советской власти предполагало известное личное бесстрашие. Если человек пел в церковном хоре в 1980-х, значит, он не просто нонконформист, он уже настоящий диссидент! Участие в церковном хоре предполагает очень серьёзное отторжение от окружающей действительности и фундаментальное разочарование в «совке». Церковный хор в 1980-х – это аквариум: жизнь на виду у всех, но в среде, принципиально отличающейся от окружающей. В «совке» принадлежность к церкви – это максимально радикальный жест, какой только может быть.

Валерка пел в левом хоре вместе с бабушками-непрофессионалками. Сначала половину слов он просто мычал, но спустя десяток служб вдруг с удивлением обнаружил, что начал разбирать старославянские тексты и стал врубаться в то, что поёт. Но главное его открытие заключалось в другом: он с удивлением обнаружил, что не перевелись у нас в стране чистые люди, душу которых не замутило коммунистическое мировоззрение, для которых зло оставалось злом, а добро – добром…

Здесь нельзя не рассказать и о той легендарной квартире, в которой тогда жил Валера Лысенко.

Если идти от метро «Новокузнецкая» к центру, то, не переходя мост через «канавку», надо свернуть направо. Угловой дом – это водочный магазин «Смирновъ». Нам же нужен следующий дом. Это – трёхэтажное здание с ровным строем окошек, скрытое за старинным фасадом, оно извивается внутрь квартала, создавая знаменитый московский кривоколенный уют. Говорят, что в этом доме до революции жили рабочие ликёро-водочного завода господ Смирновых. После революции здание слегка усовершенствовали в бытовом плане и превратили в глобальную коммунистическую коммуналку. Но из десятков людей, населявших когда-то этот дом, к середине 1980-х остались лишь добродушный амбал-метростроевец да старичок алкоголик, который регулярно рассказывал Валерке, как он в молодости попал на концерт Леонида Осиповича Утёсова в Театре эстрады и как славно там оттянулся. Когда «Мистер Твистер», будучи уже знаменитой группой, выступал в Театре эстрады, Ёж презентовал ему билеты в блатной восьмой ряд, куда сажали всех приглашённых. И человек пять замоскворецких алкоголиков там сидели и орали: «Валера, давай!»

Наводку на эту квартиру Валерке дал кто-то из знакомых хиппанов, который раньше сам снимал там жильё. Ёж поселился в пустовавшей комнате размером с небольшое футбольное поле. Горячей воды там не было, телефона тоже.

Несколько дней Валерка вычищал и отмывал своё новое жилище, чтобы оно стало пригодно для существования. Он красиво разложил пластинки и сделал подобающие надписи на стенах: «Рок-н-ролл тебе в ребро!» и «Ударим буги-вуги по капитализму».

Разумеется, в центре комнаты красовалась Валеркина барабанная установка: хет, тарелка, рабочий барабан и большой барабан, на котором был нарисован он сам с микрофоном в руках и гитарой через плечо. Это рисунок сделал приятель Ежа и завсегдатай «Чайкá» художник Рахмет Реджепов.

Валерий Лысенко

В кресло у обеденного стола Валерка усадил стильно одетый манекен с лицом писателя Андрея Платонова, портрет которого он вырезал из журнала «Огонёк». При вечернем освещении создавалось полное впечатление, что это сидит живой человек. Люди, которые в первый раз заходили к Ежу, пытались поддерживать с манекеном разговор. А однажды пришедший по Валеркину душу участковый пытался проверить у манекена документы.

В этой коммуналке Ёж жил как бы нелегально, без прописки, а поскольку шёл только 1986 год, он рисковал за нарушение паспортного режима быть высланным из Москвы за 101-й километр. И однажды Валерка чуть не попался. Участковый зашёл проведать сомнительную квартиру утром, когда Лысенко отсыпался после вечернего концерта: «Что ты тут делаешь? Почему без прописки?!» И пришлось Ежу фантазировать: «Это не я снимаю. Это друг-москвич снимает, а я просто приехал к другу…»

Чтобы милиция его не доставала, Валерка придумал повесить на двери в комнату огромный замок. Приходит участковый, а на двери – замок, и будто никого дома нет. Участковый, который несколько раз в разное время суток пытался застать барабанщика врасплох, в дверь только стучал, но так и не догадался её открыть. А если бы он её открыл – Ёж там. И без прописки!

– Тебя научили в школе КГБ так вешать замок? – спросил я однажды Ежа.

– Нет, это я сам придумал. Но я мог определить, например, есть ли за мной наружное наблюдение или нет. Мало ли что бывает…

На «Новокузнецкую» устремились иностранные корреспонденты, чтобы посмотреть на житьё-бытьё советского рокера. У них такого ведь не увидишь! Ёж с удовольствием показывал, как он стирает бельё в корыте, потому что стирать было больше негде. А однажды музыканты «Мистера Твистера» даже фотографировались здесь для какого-то немецкого журнала.

Под этим домом начинались подвалы, в которых раньше находились винные склады. Громадные, со старинными сводчатыми потолками, они, говорят, доходили чуть ли не до метро «Новокузнецкая». Ёж попытался по ним полазить, но дорогу ему преградили нагромождения мусора, возвышавшиеся до самых потолков.

Обследовал Ёж и все соседние пустовавшие комнаты, и в одной из них его поджидала удача. Среди разного первомайского барахла, сложенного в кучу, каких-то транспарантов и искусственных цветов, с которыми раньше ходили на демонстрации, он обнаружил пиджак с надписью «Made in England» в хорошем состоянии, серый с отливом, длиной по колено, широкоплечий по моде 1950-х годов, с накладными карманами.

– Ломовой пиджачина! – невольно вырвалось у Ежа.

Роясь в коробке со старыми ёлочными гирляндами, он отыскал ещё один такой же пиджак, только уже синего цвета, который, по всей видимости, тоже был ровесником рок-н-ролла.