Алик: «Впрочем, отрубились только порталы, а на сцене-то электричество осталось, и я поиграл соло на басу в стиле джаз-рокового музыканта Стенли Кларка.

А после этого концерта позвонила Алеся: „Ребята, да вы меня не так поняли! Да я немножко отдыхала! Но могу же я немного расслабиться? Но я готова выступать, ведь я же – это я…”»

Крустер: «Она и перед концертом в „Патриоте” звонила. Но мы решили этот вопрос кардинально: „Подруга, ты готова? Нет? Ну, извини…”»

Алик: «Но тут уж она твёрдо сказала: я готова к следующему концерту. И сразу же был заделан концерт в „Куполе”…»

Крустер: «„Купол” – это следующая наша база. Её нашёл Мурка. Он почувствовал, что мы стали его игнорировать, ведь мы работали с Ширкиным, а репетировали дома у Алеси, и решил найти нам хорошую базу.

Мы приехали на Казанский вокзал, а там есть такая большая башня с куполом, в котором тогда размещалось багажное отделение. На самом верху находился небольшой зальчик со сценкой. Мы смотрим: ё-моё! Да ведь здесь можно и сейшен сделать!»

Алик: «В этой башне также находилось отделение милиции Казанского вокзала, и когда туда пришли наши люди и спросили, нельзя ли здесь устроить репетиционную базу, то им ответили: „Пожалуйста, только у нас должно быть праздничное мероприятие, посвящённое Дню милиции”.

Крустер: «И свой следующий концерт мы посвятили Дню милиции. Без проблем! Милиционеры ведь тоже люди».

Алик: «Причём в этот день дали два концерта! Первый начинался в три часа дня, а второй – уже вечером».

Крустер: «Как всегда, отрубилось электричество и погас свет. Все забегали, засуетились. Тогда милиционеры подошли к нам и предложили подсоединиться к сети в их комнате».

Алик: «Поскольку сейшен удался, то Мурка предложил нам здесь же через неделю повторить концерт, причём снова сделать двойник. „Хорошо, – говорим мы, – давай!” И мы уехали, оставив там всё: Мурка – свою аппаратуру, барабанщик – свои барабаны…»

Крустер: «А ты – свою знаменитую майку с огнём!»

Алик: «Да. Мы решили ничего не забирать, так как играть предстояло через неделю там же. Концерт должен был состояться в субботу, но мы приехали на репетицию во вторник, заранее, чтобы получше подготовиться. Поднимаемся по ступенькам, а… ничего нет! Ни аппаратуры, ни проводов!..»

Крустер: «Чисто!»

Алик: «Мы стоим, а к нам подходит наряд милиции из этого же отделения: кто такие? Зачем сюда пришли? Какой концерт? До них, наконец, дошло, что у них под боком был проведён андеграундный сейшен! Они начали было всех винтить, но тут вперёд выступил Шелл: „У меня дядя – полковник КГБ! Где мои железные барабаны? Ну-ка, отдайте!” Пока он их стращал, мы недолго думая спустились по ступенькам и растворились в толпе. А он так всех застращал своим дядей, который работал в КГБ, что ему вернули барабаны в тот же день. А вот Мурке отдали его аппарат только через месяц.

И мы поехали в Вильнюс…»

Алик: «Вильнюс появился так: у Сергея Шутова, который нашёл Алесю, была девушка, у которой был знакомый, устраивавший в Вильнюсе рок-фестиваль „Опус”. Вот та девушка и говорит:

– У меня есть возможность привезти вас в Вильнюс, чтобы вы отыграли на фестивале.

– С удовольствием! – отвечаем. – Поедем!

И мы начали собираться на фестиваль. Заехали к Жене Берёзе, он нам сделал инструменты. Едем на такси – такси тогда стоило не очень дорого, не как сейчас, – и попали в автомобильную катастрофу, как раз накануне того дня, что нам уезжать! Но мы, слава богу, это дело пережили, и наши новые инструменты не сломались».

Крустер: «Давай вспомним, кто поехал: Алеся, Шелл, Артур, Илья, Юрка и мы с Аликом. Поскольку мы ехали туда хедлайнерами, то могли пригласить с собой ещё три московские команды, что мы и сделали, позвав „Редкую Птицу”, „Мозаику” и третью, из МГУ… не помню, как она называлась… Но „Редкая Птица” и „Мозаика” были точно. То есть мы пригласили группы из московского андеграунда. И вот мы сели в поезд и начали выпивать! Алик, помнишь, какой в тамошнем ресторане был классный земляничный ликёр?

Кстати, до этого мы играли просто в джинсах, но специально для поездки в Вильнюс нам так захотелось сделать какие-нибудь костюмы, что я купил в комиссионном материю, а Юра, наш сегодняшний хозяин и великолепный портной, пошил нам костюмы. Мой до сих пор у меня цел, хотя, конечно, я из него уже, наверное, вырос… Он очень лёгкий, чуть ли не из парашютной ткани, блестящий и очень необычный».

Алик: «Мы приехали, и что нас удивило: за каждой группой был закреплён гид. Поселили нас в четырёхкомнатный флэт, с ванной и кухней, как у суперзвёзд. У меня с вокалисткой нашей была даже отдельная комната. Всё это было необычно, но сам фестиваль закончился скандалом.

Фестиваль шёл три дня. В первые дни выступали прибалтийские команды, которые пели на своём языке, а мы, как хедлайнеры, должны были выступать на третий день, в самом его конце, то есть как бы закрывать фестиваль.

Но перед самым началом концерта меня, Алесю и Артура Гильдебрандта какие-то люди увели в какой-то подвал. Там был слесарный цех с тисками и прочими железяками, вот туда нас завели и начали проверять на предмет порезов на руках. Они, видимо, думали, что такие люди, как мы, обязательно должны быть или ненормальными, или наркоманами. Но выяснилось, что серьёзных порезов у нас нет, следов от уколов в вену тоже нет. Тогда они начали проверять наши паспорта: „А что это вы сюда приехали? А почему?” То есть отношение к русским было очень нехорошим! Так подержали нас, поморочили головы, и я говорю: „Ребята, нам, собственно, играть надо идти!”

И вот мы вырвались, прибежали – я, Алеся и Артур, – переоделись в наши новые костюмы, но…»

Крустер: «Но тут случилась подстава: устроители не захотели нас на сцену выпускать. Фестиваль, мол, уже заканчивается, бе-бе-бе, ме-ме-ме – шуруют что-то там по-своему. Тогда Шелл схватил их главного мужика в охапку и говорит:

– Иди на сцену, объявляй, что мы сейчас будем выступать, а иначе назад лучше не приходи!»

Алик: «И когда объявили „Смещение”, оказалось, что нашу группу настолько ждали, что зал просто взорвался. И мы без подготовки, без саундчека, воткнулись – и сразу пошла страшная нарезка!

Я понимаю, что по современным меркам там звука не было никакого, но нам и терять-то было уже нечего. Поэтому мы прозвучали лучше всех».

Крустер: «А устроители начали нам гадить. Когда мы отыграли три песни, Алику перебили провод, чтобы он не мог играть».

Алик: «Положили горячий паяльник на провод, якобы он случайно перегрелся».

Крустер: «Потом они взорвали световой пульт, и весь дым пошёл в зал».

Алик: «Для них это всё было настолько необычно, что они хотели нас убрать, но просто запретить выступление „Смещения” было как-то неудобно…»

Крустер: «Так как фестиваль нельзя было остановить просто так, потому что это выглядело бы недемократично, они решили отрубить электричество».

Алик: «Когда нам перекрыли весь кислород, мы, конечно, ушли, но тут же прибежала моя девушка… Помнишь, её звали Аэлита? С таким бэкстейджем хорошим… Аэлита прибежала в гримёрку:

– Ура! Фурор!

А мы ей:

– Да подставили нас!

Но слышим: в зале крики, шум. Как потом мне перевели, люди орали по-литовски: „Литовцы, вон из Литвы!”

А на следующий день мы уезжали. И очень грустно было уезжать…»

Крустер: «А вернулись мы в Москву – и будто опять в тиски попали… Нас тут уже ждали, нас уже начали вычислять…»

Крустер: «После Вильнюса мы дали концерт в Доме архитектора».

Алик: «Об этом концерте договорился Сергей Шутов. Там проводилась выставка каких-то художников, и под это дело он устроил внизу, в холле, наш концерт. Для меня выступление в Доме архитектора – самое лучшее, потому что там ничего не отключалось. Мы помирились с Муркой, и он опять привёз свои „гробы”. Совсем уже было тепло. Там, в Доме архитектора, два входа – спереди и сзади. Мы отлично отыграли, и директриса сказала, что если бы она знала, что будет столько народу, то открыла бы передний вход, главный, чтобы ещё больше было народу.