Прошёл год, и я снова получил приглашение сыграть на открытии выставки группы «21». Но я решил пойти не один, а пригласил с собой Аркадия Кириченко, тубиста. А тот позвал с собой Аркадия Шилклóпера, своего одноклассника, с которым он вместе учился в кадетской школе. Там, где сейчас дача Касьянова в Троице-Лыкове, раньше было кадетское музыкальное училище. Вот там они оба учились на военных дирижёров, а впоследствии Шилклопер служил в оркестре почётного караула вместе с Мишей Жуковым. Мир очень тесен! Представляю военный караул, где на барабанах Аркадия Шилклопера – Жуков, а на валторне – Шилклопер! Вот так осенью 1985 года в выставочном зале на Малой Грузинской состоялось первое выступление «Три О». Но тогда нас уже никто не «вязал», никто не пытался заломать мне руки.

А на второе выступление я привёл других ребят: Алика Махмудова и Диму Яншина, вместе с которыми организовал группу «Весёлые Картинки». Но явились и Кириченко с Шилклопером, и получилось совместное выступление «Три О» и «Весёлых Картинок». Таким составом мы впоследствии даже выступали в Косине! Так что на раннем этапе «Три О» и «Весёлые Картинки» часто играли совместно.

– Сергей, а каким образом у тебя начался роман с Таганкой?

– С Таганкой всё тоже произошло очень сложно. Всё началось с того, что актриса Елена Антоненко, очень красивая, но взбалмошная женщина, решила поставить спектакль «Человеческий голос» по Жану Кокто и поехать с ним в США. Она всё время меняла режиссёров, ей всё не нравилось, и у неё ничего не получалось до того момента, как она, выгнав очередного режиссёра, не позвала на помощь Валентина Рыжего, ученика Ю. П. Любимова. Осмотревшись, Валентин Рыжий сказал Елене Антоненко: «Девушка, вы не нервничайте! Действуйте, как музыка в организме: следуйте за музыкантом. И у вас всё получится!» И действительно, спектакль получился. А меня пригласили написать музыку для спектакля и самому её исполнить. Так получилось, что после репетиции мне и Валентину Рыжему оказалось по пути: мы оба ехали до метро «Ждановская», где я пересаживался на электричку, чтобы ехать в Красково, а Валентин жил где-то на Рязанском проспекте. По дороге мы разговорились, и он вдруг предложил мне принять участие в спектакле «Москва – Петушки», который собирался поставить в Театре на Таганке. Я ответил, что мне это, конечно, будет интересно. Но сначала мы с Еленой Антоненко уехали в США, где вместе с Игорем Гончаровым, барабанщиком первого состава «Наутилуса Помпилиуса», играли спектакль «Человеческий голос». Но едва я вернулся в Москву, как позвонил Рыжему, и мы стали репетировать в буфете Театра на Таганке спектакль «Москва – Петушки». Не в том, где мы сейчас сидим, а в зрительском. В 1996 году спектакль был поставлен…

Алик Махмудов, Сергей Летов, Аркадий Кириченко по дороге на Малую Грузинскую. Сентябрь 1985 г.

Сергей Летов, Аркадий Кириченко и Алик Махмудов выступают в выставочном зале на Малой Грузинской. Сентябрь 1985 г.

Тут нам объявили, что актёрский буфет закрывается, и мы отправились в тот самый зрительский буфет, в котором когда-то был поставлен ныне уже легендарный спектакль «Москва – Петушки». По дороге Сергей показывал, как стояли столы, откуда выходили актёры, как в буфет поднимались зрители:

– По понедельникам, когда в театре выходной, продавалось восемьдесят билетов, и в буфете игрался спектакль. Буфетные столы создавали атмосферу, как в электричке… Вообще, этот буфет очень интересен исторически. Говорят, что в этой части театра раньше располагался ресторан «Кама», который был знаменит тем, что туда приходили освободившиеся заключенные из Таганской тюрьмы, чтобы узнать, кто сидит, кто вышел, послушать байки. Говорят также, что в «Каму» захаживал Высоцкий, чтобы познакомиться с блатным фольклором. А потом атмосфера этого ресторана плавно перетекла в спектакль «Москва – Петушки». Так что это – типично московское место…

Спектакль «Москва – Петушки» игрался пару лет, а в 1998 году меня пригласили в спектакль «Марат и маркиз де Сад», который ставил Юрий Петрович Любимов. Я – один из авторов музыки к этой постановке. Мой главный соавтор – Владимир Мартынов, а партию ударных написал Михаил Жуков. Причём это – единственный спектакль Театра на Таганке, где звучит такого рода авангардная импровизационная музыка.

– Ты постоянно общаешься с Любимовым?

– Да.

– Как он относится к джазу?

– Не знаю. Но думаю, ему нравится музыка к спектаклю.

– Он же из 1960-х, значит, ему должен нравиться джаз?

– Нет, Юрий Петрович – поклонник более серьёзной музыки: Шнитке, Денисов, Губайдуллина. А я занёс в театр немного другую струю…

Пока в буфете находилась публика, мы скромно беседовали в сторонке. Но тут прозвучал третий звонок, извещавший о начале спектакля, буфет постепенно опустел, и мы, взяв по чашке кофе, заняли места за одним из столиков.

– Но это не первый мой театральный опыт, – продолжал рассказ Сергей Летов. – В конце 1980-х я играл в театре импровизации Олега Киселёва. Но потом Олег Киселёв не вернулся с гастролей, оставшись где-то в Канаде, театр закрыли, а я подался к Анатолию Васильеву, чей театр назывался «Школа драматического искусства», и проработал у него несколько лет. Я там для танцовщиков преподавал импровизацию как идеологию. Киселёвский театр находился в саду «Эрмитаж», а театр Васильева – на улице Воровского (сейчас это Поварская улица), в доме 18, квартире номер 4. Это был жилой дом. Театр занимал огромную двухэтажную квартиру, которая когда-то, видимо, была коммунальной.

Однажды я играл у Васильева в спектакле «Бесы», в котором было три акта. Я играл, сидя на антресолях, то есть на втором этаже этой квартиры. И в этот же день я должен был в составе «Три О» аккомпанировать актёру Александру Филиппенко, у которого шёл сольный спектакль в Театре на Таганке, в том большом зале, который сейчас принадлежит «Содружеству актёров Таганки». И я вышел как бы покурить в перерыве, взял такси, и мы с Сашей Александровым, Фаготом, уехали на Таганку, отыграли свой номер и опять же на такси вернулись назад. Когда мы подъехали к театру, на улице стояли несколько курящих актёров, которые отдыхали после окончания второго акта, и мы вместе с ними поднялись в квартиру, залезли на свои антресоли и благополучно доиграли третий акт… Самое смешное, что после окончания спектакля Васильев подошёл ко мне, похлопал по плечу и сказал: «Ты сегодня очень хорошо играл, старик!» Мне это понравилось. То есть никто не заметил, что мы с Фаготом весь второй акт отсутствовали, потому что убежали на другую халтуру и играли с Филиппенко! И я понял, что идеи Джона Кейджа живут и побеждают! Лучшая музыка – это тишина!

– Какие у тебя были ещё запомнившиеся, знаковые концерты в Москве?

– В Москве есть масса удивительных мест, где мне приходилось играть. Но самое удивительное – Патриаршие пруды. Там есть такая площадочка, вернее, спуск к воде, так вот там я играл сольный концерт на баритон-саксофоне. Это был какой-то праздник, посвящённый 100-летию Марины Цветаевой. Публика сидела по берегам Патриаршего пруда на травке. Я играл без микрофона, но звук очень громко разносился по поверхности пруда, по воде. Это самое удивительное выступление… С Андреем Монастырским мы делали перформансы на ВДНХ. Ночью, в 10–11 часов вечера, Андрей записывал проезжающие трамваи № 11 и 17 там, где они сворачивают к телецентру. А я играл на валторне, доигрывая звуковой шлейф уезжающего трамвая.