Оборванные солдаты Конфедерации походили на нищих; с давних пор они получали лишь половину пайка и сотнями покидали окопы. Остро ощущалась нехватка оружия и боеприпасов; силы армии северян троекратно превосходили силы некогда казавшейся непобедимой армии южан. Бок о бок со стариками в рядах конфедератов сражались мальчишки, которым едва сравнялось шестнадцать, а то и четырнадцать лет: эти солдаты были набраны во время последнего призыва — других в живых уже не осталось.

Утром 2 апреля 1865 года президенту Южной Конфедерации передали записку генерала Роберта Ли: «Президент Дэвис! Линии обороны прорваны в трех местах. Ричмонд надо оставить к вечеру».

Первыми об этом узнали представители южной элиты — крупные плантаторы, высокопоставленные чиновники. Было принято решение немедленно покинуть город.

Во время войны слухи разносятся быстро; простые горожане тоже не дремали: на вокзале было не протолкнуться. У платформы стояла длинная вереница багажных и пассажирских вагонов. Царило судорожное оживление, близкое к настоящей панике. Перроны были забиты военными фургонами, санитарными каретами и повозками частных лиц, доверху нагруженных вещами. Люди растерянно метались, сталкивались и продолжали лихорадочно двигаться дальше в клубах дыма и пыли. Вечерний поезд был один, а беженцев — много.

Семья мистера Робинса, несомненно, принадлежала к высшему обществу, потому он и помыслить не мог, что ему не хватит места в поезде. Миссис Робинс привыкла ездить с удобствами и не была намерена отказываться ни от серебряной утвари, ни от фамильных портретов, ни от обширного гардероба, ни даже от мебели.

Чернокожие слуги с утра грузили все это (парадная дверь особняка, ведущая в огромный холл, не закрывалась ни на миг) в вереницу повозок и карет, к вечеру прогрохотавших по городу, распугивая и без того ошеломленных горожан.

Негритянка Тамми была вне себя от волнения; помимо присмотра за вещами хозяйки на нее была возложена забота о двух детях, девочке и мальчике, которые неотступно следовали за ней, крепко держа друг друга за руки.

Обоим исполнилось пять, и они разительно отличались друг от друга. Девочка была очень темной, как мать; ее непокорные курчавые волосы были заплетены в две смешные торчащие косички, перевязанные разноцветными ленточками, а в почти черной радужке глаз терялись зрачки. Кожа мальчика имела цвет топленого молока, а его яркие светло-карие глаза напоминали маленькие звездочки.

Когда они вышли из дому, Тамми сказала:

— Держитесь друг за друга; что бы ни случилось, будьте вместе.

Дети дружно закивали головами.

В Ричмонде — столице отделившегося от федерации Юга — пересекались главные железные дороги, вдобавок здесь находилось много табачных фабрик и складов: состоятельным людям было что терять.

— Вагон арендован, вагон арендован! — кричал какой-то плантатор.

Он пытался завести туда закованных в цепи негров, тогда как белые граждане негодовали и напирали.

— Вы обязаны погрузить мебель! — высокий, пронзительный голос миссис Робинс перекрывал шум толпы.

Оглушенная и утомленная Тамми отошла в сторонку и присела на корточки, не выпуская из виду шляпную картонку и коробку с обувью. Дети стояли рядом.

На горизонте высились фабричные трубы, похожие на огромные черные пальцы, в воздухе стоял резкий запах железной дороги, грохот вокзала напоминал бешеный пульс.

Тамми считала, что ей повезло: она не трудилась на плантации, ее не отдали в аренду на табачную фабрику, она работала в роскошном доме, полном дорогих и красивых вещей.

Миссис Робинс придавала большое значение цвету кожи домашних слуг, потому черной как сажа Тамми, какой бы старательной она ни была, никогда не удалось бы добиться повышения, однако она была счастлива даже тем, что мыла полы, убирала отхожие места, выносила помои и мусор.

Как водится, у ее дочери Розмари не было отца. Вернее, был бы, если б кучера приятельницы миссис Робинс интересовало, чем закончились несколько вечеров, тайком проведенных им в каморке Тамми.

Когда рабыня родила черную девочку, хозяйка не рассердилась. Через некоторое время она принесла ей младенца с таким светлым оттенком кожи, что его можно было принять за белого, и велела служанке выкормить малыша.

Тамми искренне привязалась к ребенку, однако она не знала, можно ли ей считать его своим сыном, потому он называл ее по имени.

Мальчика звали Коннор, но Тамми, как и все остальные, звала его Конни, так было привычнее и проще. Миссис Робинс получила ребенка в подарок от своей кузины, приехавшей в гости из Чарльстона. Именно та сообщила, что крохотный раб наречен необычным, «королевским» именем.

Миссис Робинс осталась довольна подарком. Через четырнадцать лет этот мальчик должен был превратиться в великолепного вышколенного слугу. Уже в четыре года Конни знал, как правильно сервировать стол и умел отвешивать безукоризненно грациозные поклоны: миссис Робинс дрессировала его, как собачонку, находя в этом занятии немалое развлечение.

Поезд дернулся, потом тронулся и медленно поплыл вдоль перрона, с которого по-прежнему долетали душераздирающие крики, грубая ругань, ожесточенные споры. Темной громаде не было до этого никакого дела: она грохотала, набирая скорость; тревожно позванивал колокол и пронзительно заливался паровозный свисток.

Конни провожал поезд завороженным взглядом. Он мечтал прокатиться на нем и не предполагал, что они останутся на платформе. Впрочем, его учили не задавать лишних вопросов, потому он не стал тревожить свою приемную мать.

Тамми не сразу поняла, что случилось, а поняв, вскочила и бросилась вслед за поездом, провожая быстро вращающиеся колеса испуганным, диким взглядом. Хозяйка исчезла, а вместе с ней — вещи и те негры, которых она решила взять с собой. Из имущества Робинсов на перроне остались лишь шляпная картонка, коробка с обувью, Тамми, Конни и Розмари.

Негритянка с отчаянным криком бежала вдоль состава, но он стремительно удалялся. Когда последний вагон исчез вдали, Тамми заломила руки, а потом разрыдалась.

С самого рождения ее жизнь находилась в руках белых господ, и теперь она не знала, куда идти и что делать. Возможно, она осталась бы на перроне и ждала бы миссис Робинс так, как годами преданно ждут своих хозяев брошенные животные, однако с ней были дети, которые очень скоро захотят есть и спать.

Тамми подхватила вещи (о том, чтобы оставить то, что ей доверила госпожа, не могло быть и речи) и побрела в никуда.

На запасном пути громоздились вагоны. Здесь было мрачно и темно, запахи железной дороги будоражили ноздри и нервы.

— Куда все подевались? — робко спросила Розмари.

— Мисс Аделина уехала. Наверное, она забыла о нас, — сказала Тамми.

— Она вернется?

— Да. Только надо подождать.

Негритянка в самом деле свято верила в то, что хозяйка не бросит ее на произвол судьбы.

Тамми привыкла подчиняться приказам и совсем не умела думать и действовать самостоятельно. Инстинкт подсказывал ей не удаляться далеко от вокзала и избегать мест, которые выбирают белые люди. В результате она и дети провели ночь в кустах за запасными путями, а на рассвете снова вышли на перрон.

Конни и Розмари были голодны, но Тамми сказала:

— Еды нет. Надо потерпеть.

Тело ласкала приятная прохлада, солнечный свет казался радостным, нежным, и только лица людей выражали тревогу. Новости передавались из уст в уста и жадно поглощались толпой. Утром в бывшую столицу Конфедерации вошли отряды победителей, мародеры взламывали двери магазинов, склады, врывались в опустевшие дома, грабили все, что попадалось под руку.

Не имевшая ни малейшего представления о том, что творится в Ричмонде, Тамми повела детей к фонтану на небольшой площади рядом с вокзалом. Она сложила ладони ковшиком и подставила их под струю, чтобы напиться. Коннор и Розмари молча ждали, готовые последовать ее примеру.

Такой Конки запомнил Тамми на всю оставшуюся жизнь: бисеринки брызг, поблескивающих на черной коже, изящный изгиб длинной шеи, пестрое платье, струящееся по телу, и белый тюрбан на голове.