Мишель Платини ушел вскоре после чемпионата Европы. Его уход не порадовал меня. Я был расстроен и провалом в Швеции, и потерей человека, ради которого я бы согласился даже играть в воротах, если бы он попросил меня. Платини — один из тех людей, к которым я всегда испытывал и буду испытывать глубочайшее уважение и которыми не перестану восхищаться.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы пережить наше поражение от Дании — счастливой и неожиданной команды, которая затем станет чемпионом, — а также расставание с Мишелем Платини, которому я стольким обязан. Мы так любили его и хотели бы, чтобы он ушел с победой, которой заслуживал его талант, но, увы, жизнь распорядилась иначе.

В таком состоянии духа я, не задерживаясь, отправился отдохнуть в одиночестве в доме моих родителей в Альпах, чтобы подышать свежим воздухом и отдалиться от напряженного и изматывающего сезона, сочетавшего в себе взлеты на вершины блаженства и падения в пропасти боли, очень похожего на горную цепь Альп со всеми ее контрастами, где мне предстояло отдыхать и рисовать.

Я всегда любил рисовать. Просто потому, что мой отец приучил меня к этому. Мне было восемь лет, когда я «открыл для себя цвета и тени вселенной в его мастерской. То была моя вторая детская комната. Днем — школа и футбол, вечером — мастерская отца. Я никогда не пытался понять, почему меня так туда тянуло, в то время как два моих брата совершенно этим не интересовались. К тому же отца никогда не учили живописи в семье, он не получил никакого специального образования. Я же получил от него не только навыки живописи, но и умение иначе смотреть на мир.

Я не буду первым, если скажу, что искусство стремится так или иначе приукрасить мир, в котором мы живем. Когда ты с детства привыкаешь к красоте, от нее очень трудно отречься. Хороший футболист по природе своей красив, и я уже знал, что совершенство в этой области — рай, которого неимоверно трудно достигнуть. В истории нашей игры лишь нескольким футболистам выпало такое счастье: Пеле, Марадоне, Платини и Круиффу.

Приведенный в замешательство игрой цветов, стремительностью смены света, контрастов, Де Стаэль в письме признался в своей неспособности передать на холсте всю эту красоту. Некоторых, возможно, поразит, что футболист может рассматривать свое дело, как искусство. Но я нашел в живописи Николаса Де Стаэля ответ всем тем, кто высмеивает стремление футболиста видеть в себе художника.

По правде говоря, не может быть более прекрасного детства, чем то, которое поделено между спортом и воображением. Отец часто брал меня в художественную галерею на выставки, где я знакомился с последними работами Феррари или Пьера Амброжиани. Он открыл для меня фовистов — Камуана и Огюста Шабо. Со временем моя любовь к марсельской школе живописи росла.

Я благодарен отцу за то, что в самом начале моей жизни он познакомил меня с миром Амброжиани. Мне кажется, что его искусство смогло пойти даже дальше, чем движение импрессионистов. Глядя на картины Амброжиани, я вижу красоту ярких и временами яростных цветов Прованса и провансальского неба. Его манера письма — это всплеск самой сути искусства.

Вспоминаю себя, когда мне было 15 лет и я только что приехал в Осер. Один из моих любимых игроков носил имя, достойное итальянского Возрождения: Джанкарло Антониони. Он играл в центре полузащиты победоносной итальянской сборной на чемпионате мира 1982 года. Ему не удалось сделать великую карьеру, но это не так важно. В период с 1970-го по 1984 год он зажег свечу в итальянской лиге. Его называли «ангелом с бархатными ногами». Я помню лишь, что он мог изменить ход матча, не причиняя ни малейшего вреда сопернику. Его техника обращения с мячом была уникальна.

Тем, кто руководит футболом, необходимо понять, что эта игра без художников мертва. Да, это правда, вы должны побеждать, но также необходимо уметь и признавать поражение. Только тогда футбол сохранит свой источник эмоций. Правда и то, что при поражении, каким странным это ни покажется, только художник может поднять бокал и за проигрыш, и за победу.

Мне нравятся слова Жака Тибера, которые он сказал, как мне кажется, про Марадону, Анкетиля и других гениев из мира спорта: «Это великие художники души, люди, способные сделать невероятное, живущие в другом измерении. Они безупречны лишь в выражении своей спортивной исключительности»:

В моих глазах художник — это тот, кто может зажечь свет в темной комнате. Я никогда не находил и не буду пытаться найти разницу между пасом Пеле Карлосу Альберто в финале чемпионата мира 1970 года в Мексике и вместе поэзией молодого Рембо, который протягивает «веревки от шпиля к шпилю, гирлянды от окна к окну». Каждое из этих человеческих действий есть выражение красоты, которое трогает нас и дарит нам чувство вечности.

Посмотрите на финальный забег на 100 метров на чемпионате мира в Токио летом 1991 года: Карл Льюис плохо стартовал, не сумев быстро оторваться от колодок. Его тело просыпается лишь через сорок метров дистанции. За пятьдесят метров до финиша Льюис — проигравший. Но где-то в глубине ночи происходит взрыв, приносящий ускорение, и мчит его к победе и новому мировому рекорду. Пленка, на которой записан этот забег, состарится. Фотографии пожелтеют. Но история спорта никогда этого не забудет. Льюис в тот день был художником, прикоснувшимся к прекрасному.

В Мартиге в апреле 1986 года я узнал о смерти Пьера Амброжиани. Часть моих грез неожиданно исчезла. Амброжиани было за 80, но я все равно не мог примириться с его смертью. Жизнь устроена так, что подобные известия приходят к тебе, как правило, в радостные и приятные моменты. Амброжиани унес с собой мои прогулки по улицам Марселя, походы в художественную галерею. Страница моего детства была перевернута.

14 марта 1993 года. «Астон Вилла» приехала на знаменитый стадион «Олд Траффорд». Два лидера, имеющие одинаковое количество очков, встречаются друг с другом. Я уже понял, что «Манчестер Юнайтед» в этом сезоне ни за что не удовлетворится вторым местом, в особенности после того, как в прошлом уступил «Лидсу» на самом финише. Слишком уж много было драм и разочарований, чтобы иное место, кроме первого, могло считаться почетным и утешило бы город.

Я знал, что юноши Манчестера заставят «Олд Траффорд» взорваться в тот день.

26 лет «Манчестер Юнайтед» мечтал о чемпионском титуле. Нет ничего более ужасного для обожающего футбол города, чем год от года видеть, как победы обходят его стороной. Кубок Англии в 1990 году, Кубок кубков год спустя, Кубок Лиги-92 — все это были замечательные достижения, но все же их явно недоставало для того, чтобы заставить замолчать оппонентов и скептиков.

За год до этого, выиграв чемпионат с «Лидсом», я видел, как расстроены были красные. Они были так близки к заветной цели, и уж на этот раз Алекс Фергюсон решил во что бы то ни стало достигнуть ее.

Билеты на матч были раскуплены полностью. Зрители до отказа заполнили трибуны «Олд Траффорда». Когда играется важный матч, вы почти физически можете ощущать, как над трибунами с севера на юг и с запада на восток парит душа великого клуба. Чопорные старые леди, приходящие на игру, искренне расскажут вам о гении Данкана Эдвардса, погибшего в самом расцвете лет в возрасте 21 года, о дриблинге Веста, о дерзости Брайана Кидда, о мудрости Бобби Чарльтона и обо всех тех образах, которые окружают и оберегают «красных дьяволов».

Однако первой выстрелила «Астон Вилла».

Нечто необыкновенное творится на трибунах английских стадионов, когда местная команда проигрывает или если соперник владеет преимуществом. Песни становятся громче, чтобы поддержать раненых солдат. Именно тогда игроки и зрители становятся членами одной семьи, одного клана. Ничто не отделяет болельщиков от футболистов. Полная гармония и единство. Клуб такого уровня и масштаба, как «Манчестер Юнайтед», легко мог бы оградить игроков от толпы на стадионе. Но никому не приходит в голову сделать это, потому что болельщики — неотъемлемая часть клуба. Они радуются победам и оплакивают поражения.