— А давайте сбегаем! — попросила Маша. — Ненадолго, а? Надо проверить одну мысль. Ну, опоздаете немножечко на урок.

— Мы и прогулять можем, — великодушно согласился Боинг. — А что за мысль?

— Увидишь. Только нужна широкая доска.

— От стола подойдет?

— В самый раз.

Договорились встретиться на черной лестнице.

Маша, чтобы не возвращаться мимо своих, пошла через второй этаж. Там гоняли малыши. На старшеклассницу они смотрели, как пещерные люди на случайно забредшего в их владения мамонта. Машу обстреляли жеваной бумагой и коварно бросили ей под ноги бомбочку с толченым мелом. Она знала эту дурилку и перешагнула безобидный с виду бумажный шарик. По восторженному вою за спиной можно было догадаться, что кто-то пнул бомбочку и обсыпался мелом.

Пока малышня разбиралась, кого бить по шее, Маша справилась с замком и вышла на черную лестницу. Петька с двумя сумками, своей и Боинга, уже ждал у бобрищевской железной двери. Сверху спустился Боинг, стукаясь об углы доской.

— На чердаке взял, — объяснил он. — Иванов туда сволок половину рухляди из подвала.

Доска была что надо: широкая и длинная, от учительского стола. Чтобы протащить ее из подвала в катакомбы, пришлось вынуть из стены все четыре камня.

— Сюда, — Маша посветила фонариком в штрек, ведущий к колодцу.

Мальчишки все поняли.

— Я тоже думал, что колодец вырыли уже после Бобрищева, — кивнул Боинг, взваливая доску на плечо. Петька сунулся ему помочь, прошел за Боингом шага два, держась за доску, и отстал.

— Маш, это и есть твоя мысль? Ладно, допустим, раньше в том штреке не было колодца, и Бобрищев мог спокойно там ходить. А мог и не ходить. Почему ты думаешь, что нам надо туда?

Маша показала свою залепленную пластырем руку.

— Я там порезалась бутылочным осколком. А бутылка старинная.

— Пускай Бобрищев попил сельтерской водички и бросил бутылку, — согласился Петька. — По-твоему, это значит, что рядом должен быть клад?

— А клада и нет, — сказала Маша.

— А что же тогда мы ищем?

— Не клад, а склад! Контрабанду. Ямайский ром, китайский чай.

Петька примолк и с обиженным лицом опять схватился за доску. Всем своим видом он показывал: «Вы как хотите, а я ищу не склад, а клад. И найду клад!»

За поворотом показалась знакомая осыпь. Среди камней валялось брошенное Машей бутылочное горлышко.

— Да, таких сейчас не делают, — подтвердил Боинг, тронув горлышко ногой.

— Дай посмотреть, — подлез Петька. — Верняк, старинное! А почему склад здесь, а не дальше, у моря?

— Потому что здесь ближе к дому, — объяснила Маша. — У моря кто-нибудь мог найти его случайно. А три версты под землей, не зная дороги, вряд ли кто пройдет.

Боинг немного сровнял верхушку осыпи и перебросил доску через колодец.

— Шатается. Алентьева, ты самая легкая, иди первой, а я придержу. — Боинг встал на доску коленями и для надежности обхватил ее руками. — Иди. не тяни! Всем посмотреть охота.

Колодец был узкий. Его ничего не стоило бы перепрыгнуть, если бы не осыпающиеся камни по обе стороны. А по доске Маша перешла через него в два шага.

По ту сторону колодца штрек продолжался: те же грязно-белые стены со следами кайла, те же обломки камня под ногами. Через доску перебежал Петька и подтолкнул Машу в спину:

— Ты чего остановилась?

— Мне почему-то казалось, что перейдешь колодец, и там сразу ящики, бочки. А тут… — Маша посветила в глубь штрека, и там, как собачьи глаза ночью, вспыхнуло множество искорок.

Бутылки! Их были сотни. Вот именно — были, а сейчас по всему полу валялись осколки. Изредка попадались и неразбитые бутылки, но все пустые.

— Э, меня забыли! — кричал Боинг, — Ромелла, подержи доску!

Но Петька уже бежал по штреку:

— Вот он, склад! Ребята, здесь кто-то уже был до нас.

Маша наступила на доску, и Боинг перебежал к ней.

— Дорвался, Ромелла, — сплюнул он. — Теперь будет болтать, что он один склад нашел.

— Чай! Бочонок, пустой! Опять чай! — кричал Петька. Луч его фонарика прыгал по стенам, и там было все так, как представляла Маша: и бочки, и ящики с чаем. Только все разоренное, разбитое вдребезги, как будто на складе Бобрищева порезвилась стая обезьян.

Маша не чувствовала разочарования: тайна катакомб разгадана, а в клад ей никогда по-настоящему не верилось. Они с Боингом подошли ближе.

— Смотрите! — Петька совал им шестигранную коробочку из жести, разрисованную пагодами и китайцами с девчачьими косичками. — Больше ста лет ей, а как новенькая!

Боинг взял из раскрытого ящика такую же коробочку, раскрыл и перевернул. На камни упала слежавшаяся зеленая лепешка. Чай давно сожрала плесень, и эта плесень успела погибнуть и сгнить.

— Приятного аппетита! — Боинг пнул ногой ближайший ящик, и оттуда, звеня и разбиваясь, покатились пустые бутылки.

— Не бей, — сказала Маша. — Им все-таки сто лет, может, пригодятся какому-нибудь музею.

— Разве что музею. Потому что в «прием стеклотары» их не возьмут, — заметил практичный второгодник.

Петька азартно ковырял ржавой лопаткой щель в стене:

— Там клад, ребята, чтоб я сдох, клад! Бобрищев был хитрый! Снаружи склад, а за стеной клад.

Боинг обследовал щель, поднеся фонарик вплотную.

— Сдыхай, Ромелла, — это просто трещина… Ну-ка, что у тебя за лопатка?

— Не знаю, на полу валялась.

— Дай, — Боинг отобрал у кладоискателя лопатку. — Саперная. Это солдаты все здесь погромили. В войну, когда в школе был госпиталь.

— Я все-таки поищу золото, — упрямо сказал Петька. — Приду с металлоискателем Евгень Евгеньича и поищу!

Маша покачала головой:

— Поищи, конечно, только знаешь, что Дед говорит? Клады появляются во время войн и революций. Если бы Бобрищев дожил до семнадцатого года, то зашил бы в пояс бриллианты и бежал за границу, а что потяжелее и побольше размером спрятал бы в катакомбах. А так от кого ему было прятать?

Петька вздохнул, прощаясь с мечтой о кладе.

— Ничего, — сказал он, — Бобрищев не один был миллионщиком на Черном море. Я в других местах поищу.

Боинг шарил в остатках контрабанды, надеясь найти что-нибудь полезное в домашнем хозяйстве. Поднял маленький бочонок, постучал — гнилой. Хотел перевернуть еще один ящик, но под Машиным взглядом открыл его осторожно.

— Две бутылки целые, с вином! Слышь, Алентьева, я тебе ничего не подарил, так возьми.

— И мою возьми! — добавил Петька.

— Это почему твою?! Я их нашел!

— Да какая разница! Мы их дарим, и все.

— Зачем мне вино? — стала отказываться Маша.

— Сейчас не надо, а потом пригодится, — запасливый Боинг достал из сумки пакет и уложил в него пыльные бутылки. — Вино от старости не тухнет. Выпьешь на свою свадьбу и нас вспомнишь!

— Да, мы тебя вспомним, Боингуля, — вставил Петька.

И получил от Маши сумкой.

Прощались второпях: Петька и Боинг спешили на урок, Маша — домой, собираться. Она расцеловала мальчишек в перепачканные щеки и оставила им ключ, взяв слово, что к возвращению историка из больницы он будет под гипсовым Сократом. Пока Боинг задвигал на место камни, вынутые из подвальной стены, Петька проводил Машу до черного хода. У него на носу белел нечаянный клоунский мазок мела, а глаза блестели.

— Маш, — вздохнул влюбленный. — Маша!

Уедешь ты. Теперь скажу открыто:

Не знаю я, любил иль не любил.

Но сердце шепчет: «Дурень, упустил!»

Как мало прожито, как много пережито.

— Последнюю строчку ты у кого-то своровал. Я ее уже слышала, — сказала Маша, боясь разреветься.

— Я творчески переработал Наследие русской поэзии, — сообщил Петька. — Маш, а я все равно приеду в Москву и буду учиться с тобой в институте!

— Ты сначала в школе исправь двойки. А так приезжай, мне-то что, — согласилась Маша и ушла, заставляя себя не оборачиваться.