— Ничего! Где наша не пропадала.

А меня вдруг при виде ее решимости посетила мысль, что, зря, наверное, я Лидку позвала, ох зря…

Уцелевшая бутылка «Джека» неумолимо близилась к концу, а мы с Лидусиком были, ну, если не навеселе, то в приподнятом расположении духа точно!

— И знаешь что? — философски протянула Лидка, и только получив мой вопросительный взгляд в ответ, продолжила: — Все они к-А-злы! — тряхнула она головой для убедительности, отчего светлые кудряшки смешно спружинили. — Ни одного нормального мужика в наше время не встретить!

Меня данное заявление и безапелляционный тон, коим оно было произнесено, откровенно позабавили, — вероятно, действовал уже коварный бурбон — и я прыснула:

— А «все эти к-А-злы», между прочим, утверждают, что «нормальная баба всех знать не может».

— Утверждают!.. — буркнула Лидка задумчиво. — Ну и что, что утверждают? Тоже мне, важные индюки… Да флаг им в карман и барабан на шею!

И не успела я рта открыть, как разошедшаяся не на шутку подруга — видимо, наболело у человека, — принялась распатронивать Антошика, на чем свет стоит:

— Вот взять твоего, — на мое вялое возражение, что «не мой он», подруга ответила: «Да хоть глухой» и продолжала: — Да ЖабЖабыч он — вот кто! — постановила Лидка.

— Чего это ЖабЖабыч? — не поняла я.

— Ну смотри, — подруга разлила нам остатки бурбона, уселась поудобнее, повернувшись ко мне, а на диване между нами умостила блюдечко с дольками лимона. И вот тогда я поняла, что все действительно серьезно. Вздохнула, стараясь не показывать разочарования слишком уж явно, и принялась слушать…

В итоге мне напомнили все (ну или почти все) не самые радужные моменты совместной жизни, — связанные в основном с материальной составляющей — которые явно работали на имидж Антона. С той лишь разницей, что работали в сторону обратную. Ну и закрепляли общую картину прогулки налево.

— Так что, ЖабЖабыч он, — подвела итог подруга.

Я спорить не стала, лишь кивнула в ответ, ибо алкоголь не только добрил внутреннюю язвочку и превращал меня в амебный комок лени, но и придавал словам подруги какого-то веса, особенной значимости. Хоть умом я и понимала, что чувство это временное. Ну и потом: гораздо сильнее сейчас мне хотелось закинуть ногу на колени сидящей рядом подруги и сладенько захрапеть…

Кстати, интересно: а я храплю?..

— Так вот, Васюра: тебе сейчас нужно забить на это чучело, и начать новую жизнь! Выведу тебя в ближайший уикенд в свет, — а то все как квочка на яйцах сидишь, — пошляемся по салонам, пошопоголим, вечером в клубешнике оторвемся!.. Ты ж у меня девочка умная, красивая, фигурой боженька не обделил. Легкий марафет, каблучки, короткое платьишко — и все! Все мужики твои, успевай только отбиваться и от слюней уворачиваться! — расхохоталась Лидка.

Она все говорила и говорила. Ну и подливала, естественно, только теперь уже не виски — пошарила, зараза, между болтовней в моей кухне и нашла Антонову заначку, о которой даже я не знала — полусухое красное вино. Что там за марка была — а пес ее знает, я даже не спрашивала…

Пес! — хлопнула себя мысленно по лбу и тут же успокоилась: Ваньку я покормила, и теперь он спал в гостиной, в своей любимой корзине. И пусть кто попробует вякнуть, что я плохая хозяйка!..

А когда Лидка наконец оторвалась мыслями от возвышенного и вечного и заметила мой пьяненько-скептический настрой — моментально подобралась:

— Ты чего это — из-за ЖабЖабыча грустить надумала?! — как-то слишком широко распахнув глаза и хлопая ресницами, спросила она. — Ну уж нет, подруга, так не пойдет!

И не дав мне рта открыть, отложила пустой бокал, схватила меня за руку и потащила в спальню.

Чувствует моя попа — будет весело и жарко.

Не могу поверить — это действительно происходит!

Мы и вправду носимся по спальне со свистом и улюлюканьем под аккомпанемент Верки Сердючки! Прыгаем по кровати и смеемся, как ненормальные!

«Хо-ро-шо! Все будет хорошо! Все будет хорошо — я это зна-аю!» — надрывается из последних сил старенькая акустическая система, которую Лидка, вопреки сопротивляющейся мне, врубила на полную катушку. Хотя, стоит признать: сопротивлялась я только поначалу, для виду. А потом, когда алкоголь ударил в голову, а децибелы в уши — как-то разом стало наплевать на всех и вся. Даже на соседей, которые вдруг решили попробовать свои силы в оперно-матерном вокале, а потом, когда поняли, что жильцы нашего дома — явно не целевая аудитория, перешли к трубной и батарейной музыке. Кажется, это был тяжелый металл… А точнее даже, железо — чугун.

Но нам с Лидусиком было плевать. Здравомыслие потеснилось, уступая место безрассудству и желанию оторваться как следует. И как не следует, к слову, тоже.

— Спой, Соловушка, — с ехидцей подначивала я, перекрикивая гомон и грохот музыки и, хохоча, бросила в подругу подушкой.

— О! Я рифму придумала! Антон… Кхе! Мужской контрацептив… В идеале — использованный! — поймав подушку, выдала явно довольная собой подруга и принялась драть глотку, подпевая очередной звезде отечественной эстрады.

Я кивнула:

— Отлично! Соловей-разбойник уже был, теперь настал черед Соловья-гон… Ик!

Почему «Соловья» — спросите вы? А все просто: Антошик у нас товарищ Птичкин, а именно — Соловьев.

— Гон Ик? Ну уж нет! Какой же он Гон Ик? Ты его морду лица видела? Ну вылитый ЖабЖабыч! — не терпящим возражений тоном заявила Лидка.

Но слова ее я слышала отдаленно, как сквозь вату, даром что находились в одной комнате. Потому как уже увлеклась кое-чем поинтереснее.

— Так тебе, падла! Видел?! — обратилась я к нашему единственному фото в рамке. — Правильно, не смей закрывать глаза! Смотри, ирод, смотри, как я тут веселюсь, как мне хорошо! И сдохни от зависти, что я теперь принадлежу другому! — неизвестно как и откуда в моих руках взялся большой плюшевый медведь, подаренный мамой одиннадцать лет назад, на мое шестнадцатилетие.

— Ой, уморила! — схватилась за живот Лидка, перекрикивая сумасшедший гвалт. — Мужика нашла, что ль?! Да ты не переживай, вот наведаемся в субботу в клуб — и как пчелы на мед полетят!

— Суббота уже сегодня, — весело отозвалась я, изображая вальс с Мишуткой, который вот совсем не вязался с шансоном. — И хорошо, если так, а не как мухи на говно!

— Ну, значит, завтра!.. И вообще, сказала — пойдем, значит, так тому и быть! А пока лучше не заморачивай мне голову, а одевайся и пошли в магаз! Надо закрепить результат, а все бухло, как назло, кончилось!

— Что — опять? — проворчала я. Ну в самом деле, зачем столько пить? Но подруга, по всей видимости, была настроена даже решительнее, чем я.

Делать нечего. Пришлось вырубать музыку и по-быстрому напяливать куртку и обуваться. А потом плестись за сумкой в гостиную, в сапожках, потому как девичья память не только короткая, но порой откровенно дырявая.

И вот тогда-то я вспомнила вновь про Ваньку. Засранец с очаровательной мордахой и совсем по-собачьи большими глазищами виновато смотрел на меня, выглядывая из-за дивана, и поскуливал жалобно. И я сразу поняла: что-то тут не так. Не ладно что-то в датском королевстве.

Ну точно! Стоило мне обойти зал, как в одном углу, за креслом, обнаружилась желтая лужица. И что-то мне подсказывало, что на сей раз это вот сто пудов не виски… Ай, пофиг! Что уж теперь ругать псинку — один фиг, убирать придется. Сама виновата, к тому же: не следовало забывать о трусливом песике.

— Беда, ну ты чего там копошишься, — раздался из прихожей недовольный голос Лидки, — как блоху на манде выискиваешь, ей-богу!

Ответив подруге стандартное «иду!», погрозила пальчиком и сделала страшные глаза Ваньке, а потом схватила сумку и вышла в прихожую.

И стоило мне схватиться за дверную ручку, как в квартире разлился мелодичный перезвон. Переглянувшись с Лидкой, я открыла дверь. На пороге стояли двое мужчин в форме. Участковые, кажется…