Валентин отрицательно покачал головой: нет, он не слышал. Директор, улыбаясь, продолжал:

— Вот видите. В тринадцать лет — и не знаете, что такое Спарта: женщина это или государство! Но чему же вас тогда учили частные учителя, которых нанимала для вас ваша мать и которые ходили к вам на дом? — Последние слова директор произнес подчеркнуто вызывающе. — Какая ошибка!..

Он продолжал говорить еще что-то в этом же роде, но Валентин уже не слушал. Вызывающий тон директора оскорбил его, и вся его надменная, гордая душа встала на дыбы. И еще упрекает его мать за то, что она плохо его воспитала!.. О, какая ненависть бушевала в груди Валентина!

— Ну хорошо, дружок, пойдемте в класс, — сказал в заключение директор. — Вы очень отстали — ведь вы едва умеете делить однозначные числа. Вас надо бы определить во второй класс, но я вас приму в третий, чтобы вам не пришлось сгорать со стыда, сидя на уроках рядом с малышами… Идемте!

Валентин машинально последовал за ним, задыхаясь от обиды и гнева. Они вошли в класс. Директор стал что-то тихо говорить учителю. Наверно, подумал Валентин, он рассказывает учителю о нем — о том, какой он избалованный, наверно, велит быть с ним построже. И они думают побороть его таким способом? О, они увидят!.. Он дал себе клятву вести себя плохо, гораздо хуже, чем вел себя раньше, дома. Приняв это решение, он обвел взглядом класс, смело посмотрел и на учеников и на учителя. Он вошел сюда смущенный, но теперь вся его растерянность исчезла — он стоял перед всем классом, гордо выпрямившись, с вызовом глядя перед собой.

Директор снова обратился к нему:

— Ну, дружок, прощайте, ведите себя хорошо, учитесь прилежно.

Когда директор вышел, учитель спросил Валентина:

— Как ваше имя?

— Валентин Кабрера.

— Хорошо. Садитесь… Куда бы вас усадить?..

И учитель обвел взглядом класс, ища свободного места. С задней парты послышался тоненький голосок:

— Сеньор, здесь есть свободное место, здесь, около меня.

— Да, сядьте там, рядом с Минго.

Валентин оглянулся посмотреть, кто такой Минго. Привстав над партой, дружески подзывая Валентина рукой, ему улыбался маленький негр. Учитель легонько подталкивал Валентина, но тот остался стоять на месте. Маленький негр звал:

— Иди сюда, иди!

— Нет!

— Что? — спросил учитель, удивленный.

— Я не сяду рядом с негром!

— Немедленно сядьте! — закричал учитель, покраснев.

— Нет! — отвечал Валентин.

Он сопротивлялся так решительно, что пришлось позвать директора. Учитель и директор подтащили Валентина к парте, за которой сидел маленький негр, и почти насильно усадили рядом с ним.

— Вот видите? Его придется приручать! — сказал директор учителю. — Здесь нет мамы, которая бы его баловала. Здесь ему придется делать не то, что он хочет, а то, что ему велят… Вы слышали? — обратился он к Валентину.

Валентин сидел неподвижно, нахмурив брови, устремив взгляд куда-то вдаль. Он ничего не видел и ничего не слышал. Напрасно директор громко и сердито повторил свой вопрос: «Вы слышали?» Он решил не отвечать ни на один вопрос. Он будет молчать.

Директор вышел, и урок продолжался. Валентин сидел, не шевелясь, сжав руками голову. Вначале ему пришлось сделать над собой отчаянное усилие, чтобы не заплакать, но постепенно он стал успокаиваться, и в конце концов к нему вернулась его обычная заносчивость своенравного, избалованного ребенка. Он поднял голову и взглянул на маленького негра. Тот улыбнулся ему. Валентин с удовольствием ударил бы его по улыбающемуся лицу, но ограничился тем, что состроил презрительную гримасу. Однако маленький негр не обратил на нее внимания и продолжал ласково улыбаться.

Был урок чтения. Ученики один за другим читали по книге. Все склонились над своими книгами, внимательно следя за текстом, чтобы сразу же найти то место, где им придется читать, когда учитель их вызовет. Минго тоже следил по книге, но время от времени поднимал глаза и взглядывал на Валентина. А если Валентин отвечал на его взгляд, Минго улыбался ему самой что ни на есть ласковой улыбкой, сверкая всеми своими белыми зубами. Это злило Валентина. Разве мальчик не замечает его презрения? Но Минго настолько был далек от подобных мыслей, что, придвинувшись поближе, заговорил:

— Мой папа — дворник…

Валентин досадливо поморщился и, отвернувшись, стал смотреть в другую сторону. Маленький негр продолжал:

— Мой папа очень храбрый. Наш директор один раз чуть не утонул, а папа его вытащил. Потому директор его взял дворником, а меня в школе учат бесплатно.

Валентин в бешенстве обернулся и взглянул на мальчика.

— Мой папа большой. А какой сильный! — продолжал Минго, ободренный вниманием нового товарища и не замечая, что тот злится. — Когда я вырасту, я тоже буду большим и сильным, как он, но теперь-то я маленький: мне десять лет.

— Сеньор учитель!.. — крикнул Валентин.

Он хотел сказать учителю, что Минго пристает к нему, но услышал рядом умоляющий шепот:

— Не надо, не надо!..

Он прикусил губу.

— Что случилось? — спросил учитель.

Валентин не ответил, и урок продолжался.

Почему он смолчал? Он и сам не мог этого понять. Он сделал это не из жалости к Минго, умолявшему не выдавать его, — ему просто не хотелось выглядеть каким-то доносчиком, и всё. Высокомерие заставило его проглотить готовую сорваться с губ жалобу, прежде чем она обрела словесную форму. Он продолжал сидеть неподвижно, насупившись, бесстрастно глядя перед собой. Вдруг он почувствовал, что кто-то легонько тронул его за локоть. Он обернулся. Минго с ласковой и тонкой улыбкой на губах протягивал ему свою маленькую черную руку. Но как же дать понять этому мальчишке, что он, Валентин, совсем не хочет дружить с ним?

— Хорошо, хорошо, хорошо… — нежным голосом говорил Минго, выражая в этом с таким упоением повторяемом слове свою благодарность Валентину за то, что тот не выдал его.

Валентин резко ударил его локтем, принудив отскочить в сторону.

— Плохо, плохо!.. — говорил теперь Минго.

Валентин презрительно пожал плечами и продолжал сидеть молча, наблюдая за другими товарищами по классу.

Как, снова? В конце концов перестанет когда-нибудь приставать к нему этот негритенок?!

— Ты что, издеваешься надо мной, а? — спросил он в бешенстве, оглянувшись.

Но на черном личике Минго была написана такая наивная доброта, взгляд его живых глаз был так чист и ясен! Он предлагал товарищу свою книгу.

— Скоро нас вызовут. Вот тут читают. — Он тыкал маленьким пальцем в книгу. — Пока у тебя нет книги, я тебе буду свою давать.

Валентин взял книгу, которую протягивал ему мальчонка, и швырнул на пол. Книга со стуком упала, и многие ученики обернулись взглянуть, что произошло. Учитель встал.

Минго попытался объяснить. Он говорил со всей своей душевной простотой, искренне удивленный поступком Валентина:

— Я хотел дать ему мою книгу, потому что, думаю, его сейчас вызовут… Раз у него нет книги…

— Не нужна мне твоя книга! — крикнул Валентин.

Учитель стал строго выговаривать Валентину, но тот прервал его:

— А мне все равно!

— Как это тебе все равно? Какой гордый!

— Ну и хорошо, что я гордый! Каким хочу, таким и буду!

Учитель повысил голос, мальчик тоже. Прибежали надзиратели, за ними пришел директор. Валентина, несмотря на его отчаянное сопротивление, насильно выволокли из класса и отвели в кабинет директора. Потом посадили в карцер и заперли. О, какая обида и ненависть бушевала в его груди!

Несколько часов он просидел один, никто не зашел к нему. Через маленькое окошко он смотрел на утреннее солнце, которое сияло так задорно и весело, словно насмехалось над затворником, запертым в четырех стенах. Вдруг он услышал шум и понял: перемена. Он вспомнил о Минго, и ему захотелось избить маленького негра. Бегает сейчас, наверно, на переменке, в то время как он, Валентин, сидит тут взаперти. Прозвонил звонок — и снова нашего узника окутала тишина. Он сидел один, мучась обуревавшей его бессильной злобой. Нет, нет, он не станет плакать! Может быть, за ним шпионят. Так нет же, они не увидят его слез! Каждую минуту всплывало перед его глазами виденье матери, но он делал над собой усилие и начинал думать о другом… Только не плакать! Наконец снова раздался звонок. Наверно, двенадцать. Дети сейчас пойдут по домам, а он…