Она вышла, служанка немедленно последовала за хозяйкой, но мистер де Лент задержался. Оглядев полуприкрытое тело Сары, он послал ей воздушный поцелуй, который выглядел эксцентрично-поздравительным, и закрыл за собой дверь.

Пока Себастьян висел на конце веревки в нескольких футах от воды, из окна до него донесся строгий голос матери де Лента. Он так быстро соскользнул вниз, что обжег ладони, и затем бежал со скоростью, рожденной внезапным открытием, что какая-то часть его вообще не хочет уходить. Но это было сделано, и он должен радоваться. Теперь леди Меррил знает, кого сын привел в ее дом, работа проститутки в качестве любовницы де Лента закончена, если даже он захотел бы ее простить.

Себастьян говорил себе, что выполнил свой долг и ему следует торжествовать, не чувствуя никаких угрызений совести, чего подобная женщина не заслуживала. Его желание вернуться и сыграть роль галантного защитника просто смехотворно, тем более сейчас, когда он сам оказался в затруднительном положении.

Лодка дрейфовала на фалине, и поскольку ее отнесло в сторону, он уже не мог прыгнуть в нее. Его попытка раскачаться вызвала протестующий скрежет металлического кронштейна, вбитого в камень. Себастьян посмотрел на окно: пока никаких признаков погони, хотя это еще не значило, что ее не будет. Причем скоро.

Выпустив конец веревки, он с громким плеском упал в воду, которая доходила ему до колен, и едва удержался на ногах. Он совсем забыл, сколько мелей было по сторонам многих каналов. Себастьян начал тонуть в слое густой тины. Он быстро сделал шаг, вытащив одну ногу, пока другая погрузилась еще глубже. Так, попеременно вытаскивая ноги, то одну, то другую, он с большим напряжением двигался к гондоле. Когда Себастьян ухватился за борт и подтянулся, грязь с недовольным чмоканьем наконец освободила его. Отвязав носовой фалинь, он с излишней силой оттолкнулся веслом от палаццо, и легкое проворная гондола заскользило по опаловой воде.

Себастьян бездумно двигался по лабиринту каналов, сам не зная, куда плывет. Он должен был чувствовать себя победителем. Он достиг своей цели, навсегда освободился от этой беспокоящей женщины, подстроив ее бесчестье, которого она, несомненно, заслуживала. Но перед ним снова и снова вставало ее лицо за секунду до того, как он прыгнул в окно, ее открытость, незащищенная бледность под светом ламп, потрясение неожиданным предательством.

Она знала, за что. Должна была знать. За то, что она сделала. Но его разум придумывал для нее извинения: ее заставили, она не подозревала, с какой целью ее используют, это вообще была не она, а какая-то другая рябая проститутка.

Что с ним происходит? Что не так?

Наконец, повернув за очередной угол, Себастьян неожиданно выплыл на Большой канал. Плечи у него болели, руки жгло от недавних физических упражнений, поэтому он позволил себе просто медленно скользить вдоль канала. Даже в этот поздний час, вдали от Пьяццетты, здесь царило оживление, горели фонари. Без всякого определенного решения Себастьян причалил возле ближайшей из гондол, выстроившихся здесь. Сразу же к нему присоединилась еще одна переполненная лодка.

Когда он вышел на Моло, колокола прозвонили полночь, но две соседние площади были заполнены людьми, многие кафе были еще открыты, и посетители слушали маленький оркестр, играющий патриотические песни возле кафе «Флориан». Внезапное желание побыть в одиночестве заставило Себастьяна миновать площадь, на этот раз лишенную голубей, и повернуть в сторону менее людных улиц.

Но уже в первом небольшом переулке он вскоре обнаружил, что не один здесь. Эхо почти бесшумных шагов было достаточно громким, чтобы раздражающе действовать на его слишком чувствительные нервы. Он тут же нырнул в другой переулок, настолько узкий, что его плечи чуть ли не касались стен. Он сделал еще несколько поворотов и, не услышав больше никаких звуков, снова погрузился в свои мысли.

Увы, скоро его остановил какой-то скребущий звук, он раздраженно стиснул зубы. Видимо, придется искать более укромное место. Себастьян уже начал поворачиваться, когда тяжелый удар с такой силой отбросил его к стене, что лишил его дыхания, и перед глазами вспыхнули ослепительные искры. Он инстинктивно выбросил руку в сторону нападавшего, боль резанула предплечье. Нож, понял он, когда острие застряло у него в рукаве. Себастьян отскочил, почувствовал, как разорвалась ткань, но этого было недостаточно, чтобы освободиться.

Не тратя время на раздумья, он просто наносил удары ногами, и когда его колено с силой угодило во что-то мягкое, противник, хрюкнув, отлетел… прямо на другого человека, который с проклятием рухнул на землю.

Сколько их тут? У кого из них есть ножи? Себастьян этого не знал и не собирался выяснять. Покинув упавших, которые перегородили своими телами переулок, он бежал, петляя в лабиринте улиц, пока не убедился, что всякая погоня была бы бесполезна.

Наконец он перешел на шаг и окольным путем вернулся к гондоле, но мысль о странном нападении продолжала его беспокоить. Человек его габаритов – совсем неподходящая цель для разбойников, даже имеющих над ним численное преимущество. Так почему они предпочли его? Не судьба ли мстит ему за то, что он сделал проститутке де Лента? Или его совесть спровоцировала это нападение, потому что он невольно забыл про осторожность?

Но по какой бы причине это ни случилось, он слишком легко отделался, думал Себастьян, отталкиваясь веслом от Моло.

Сара тупо смотрела на закрывшуюся дверь, но ее разум уже начал оживать, собирая фрагменты мозаики в единое целое. Лицо Мавра за миг до того, как оно исчезло под белой маской, выражавшее жестокое торжество. Ничуть не удивленная служанка с ключом в руке. Леди Меррил и мистер де Лент в качестве послушных сопровождающих. Это ужасное выражение на его лице…

«Проклятие! Как я могла быть такой набитой дурой! Похотливая идиотка! Даже клеймо себе поставила, дескать, овца готова к стрижке».

Впервые за много лет ей в голову лезли слова из прошлой жизни. Она, тщеславная дура, на что-то надеялась, когда всем ясно, что ни один нормальный мужчина не захочет ее ради нее самой, а только из низменных побуждений.

Но тогда почему? Зачем? Или он получил удовольствие, унизив бедную, некрасивую женщину?

Теперь это уже не имеет значения. Сара оглядела комнату, освещенную только лунным светом, которая радовала ее несколько коротких дней, которую она уже начала считать своей собственной. Видимо, так она может думать о ней в последний раз.

Сара зажгла дрожащими пальцами лампу, медленно оделась, затем открыла дорожный сундук, стоявший в ногах кровати, и аккуратно сложила туда оставшиеся вещи. Они заполнили его лишь наполовину, выглядели такими потерянными, дурно сделанными, безобразными, что это вдруг показалось ей самым ужасным из всего случившегося.

Пытаясь ни о чем не думать, она безжалостно собрала волосы в строгий пучок, сильно потерла щеки, чтобы вернуть хоть подобие цвета мертвенно-бледному лицу. Наконец она расправила плечи, выпрямила спину и, выйдя из комнаты, направилась по гулкому портего в апартаменты леди Меррил.

На ее стук тут же последовала команда войти. Открыв дверь, Сара увидела хозяйку в домашней одежде и горничную, которая терпеливо расчесывала ее длинные серебряные волосы.

– Достаточно, – твердо произнесла леди Меррил.

Когда Макгаррити, сделав реверанс, покинула комнату, она почти минуту просто смотрела на Сару, и та почувствовала знакомое болезненное унижение. Лицо у нее вспыхнуло, мышцы свело от напряженного стремления не горбиться, как провинившийся ребенок. Она упрямо смотрела на оборки домашнего платья хозяйки, чтобы не встретить ее взгляд.

– Ну? Что ты скажешь в свое оправдание? – наконец спросила леди Меррил.

– Я… Мне очень жаль, – прошептала Сара.

Да, она жалела, что предала эту старую женщину – единственного человека вне ее семьи, который был добр к ней. Жалела, что забыла о своем долге, променяв его на безумные часы распутства с Мавром. Жалела о своей вере в то, что кто-то и вправду может ее хотеть.