— Что он с вами делал?

— Кто?

— Тот, из-за которого вы стали такой несчастной. Он бил вас?

— Нет. Он ни разу не тронул меня пальцем. — Филипп вообще почти не касался ее, а если это и случалось, то только пока длился их медовый месяц. Потом он вообще перестал обращать на нее внимание. Однако Линда ничего не сказала об этом.

— Он пил?

— Да, но в меру. Вернее, не каждый день.

— А как насчет наркотиков?

— Не употреблял, не кололся. — Она едва не рассмеялась. Филипп слишком любил свое тело и старался держаться в форме. — Не утруждайте себя вопросами: никакой мужчина тут не замешан. Никто меня ниоткуда не выгонял, и я никакая не жертва крутого виража судьбы.

— Тогда почему вы плачете? — мягким голосом спросил Джеймс Феличчи.

Женщина глубоко вздохнула, возненавидев себя за то, что расслабилась и распустила нюни. Она хотела, чтобы ее жизнь наполняли улыбки и смех, а не слезы. Слез уже было достаточно. Даже более чем достаточно.

— Не знаю, — произнесла его собеседница сиплым голосом. — Должно быть, из-за мусса. Он получился не таким вкусным, как я ожидала. Все мои старания оказались напрасными. — Она вытерла глаза, но слезы по-прежнему катились из них градом.

— Может быть, вы не довольны, что я переезжаю на вашу виллу? — спросил сосед. — Вы не жалеете, что пошли мне навстречу? Ведь я понимаю, что, по существу, вырвал у вас согласие. Я смогу устроиться где-нибудь в другом месте.

— Не надо. — Она высморкалась. — Я привыкла держать свое слово. Поинтересуйтесь у Филиппа. — О Боже! Как же так получилось, что имя покойного мужа слетело с ее языка?

— Кто такой Филипп?

— Один знакомый. Мужчина, которого я знала. Я дала ему слово и была верна ему шесть лет. — Да, она поклялась мужу в любви, почитании и послушании. И соблюдала заповеди даже тогда, когда он не только тому не способствовал, а, наоборот, мешал.

— А потом вы бросили его?

— Нет. Потом он умер.

— Простите, — сказал Джеймс. — Не в этом ли причина ваших слез?

— Нет. — И она опять вытерла глаза.

— Убейте меня, но я ничего не соображаю.

— Я и сама запуталась. Мне не надо было пить этот последний бокал вина.

— Все, о чем вы говорили, не имеет никакого смысла.

— Вы просто не понимаете, — заключила Линда.

— Я никогда ничего не понимаю. Они все так говорят обо мне. — Губы мужчины тронула кривая усмешка.

Вдруг он обнял Линду и притянул к себе. Ее захлестнуло какое-то чудесное ощущение — ощущение необыкновенного уюта и теплоты. И чего-то еще. Чего-то более значимого и глубокого. Хотя его тело — не тело, а прочный панцирь из мышц — было крепким и сильным, она угадала в его объятиях бесконечную нежность, и все ее чувства вмиг ожили вновь.

— Пожалуйста, не плачьте, — прошептал он ей на ухо. — Мне становится ужасно не по себе, когда женщины плачут. — Она уловила в его голосе смешливые нотки.

— Они часто плачут? — тоже шепотом спросила Линда. От его близости у нее начала кружиться голова, а где-то внутри разгорался фитилек сладостного, томительного желания.

— Кто они?

Вопрос был почти на засыпку.

— Все эти женщины, от которых вы бежали из Вермонта? Они часто плачут?

— Всегда.

— Тогда вам придется привыкать к женским слезам. — Сейчас ей нельзя было останавливаться. Главное — говорить и говорить, чтобы не отдаться во власть других чувств, чувств, которые ей, возможно, лучше и не испытывать.

— Да, полагаю, придется. — Он вздохнул и погладил ее волосы. — Было бы лучше уже давно привыкнуть к женскому плачу.

— Почему?

— Это обошлось бы мне дешевле. Всякий раз, когда они начинают плакать, все заканчивается тем, что мне приходится тратить на них деньги.

— Мне не нужны ваши деньги. — Она вся напряглась, продолжая оставаться в его объятиях.

— Знаю. — Кольцо его рук сильнее сжалось вокруг Линды. — Но вы другая. — Его губы приблизились к ее ушной мочке. — Скажите, чего бы вам хотелось?

Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее. Чтобы она была любима. Чтобы у нее был верный муж и двое очаровательных детей. Абсолютно нормальные, здоровые, оправданные желания двадцатипятилетней женщины. Разве не так? Разумеется, она не могла поведать о них Джеймсу. Даже в таком плаксивом, дурном настроении у нее хватало здравого смысла, чтобы понимать это. Нет, исповедоваться не стоит, уж лучше еще немножко поплакать.

— Чем я могу помочь вам? — спросил Джеймс Феличчи и протянул ей свой носовой платок. Их щеки соприкоснулись. Женщина почувствовала, как в ней запела, заиграла кровь и по телу разлилась сладкая истома.

— Держите меня, — произнесла Линда. — Пожалуйста, ну пожалуйста, не отпускайте меня сейчас, — беззвучно умоляла она.

— Держу. Так удобно?

— Да. — Молодая вдова уже забыла, когда ее последний раз так обнимали. Ей было так хорошо! От него исходил такой приятный запах… А еще в ней предательски шевельнулось и стало быстро нарастать острое желание испытать нечто большее.

— Вам лучше?

— Да, — шепотом ответила Линда, и в следующую секунду ее губы коснулись теплой мужской шеи. Мелкая дрожь пробежала по телу женщины, и волна страсти тотчас захлестнула ее и понесла все дальше, все стремительнее навстречу сладостным рифам. Сильная рука бережно гладила ее волосы, спину. Линда повернулась лицом к мужчине и шепотом произнесла:

— Джеймс.

— Что? — Его голос показался ей сиплым, а глаза затягивали в свою темную бездну.

— Пожалуйста, поцелуйте меня.

Джеймс поцеловал Линду сразу, как только услышал ее просьбу. Это был страстный и проникновенный поцелуй, от которого бросало в жар. Каждая клеточка женского тела наполнилась томительной негой. А через несколько мгновений Линда вернула поцелуй, прильнув к Джеймсу так, будто она забыла всякий стыд и приличие, целиком отдавшись мигу необузданной чувственности, бесконечного блаженства. Ей и впрямь не хотелось ни о чем думать. Ей хотелось лишь чувствовать и ощущать.

Она никогда еще не испытывала в жизни чего-либо подобного. Но ведь на ее пути никогда еще и не встречался мужчина, подобный Джеймсу.

Он все сильнее обнимал ее, а она все теснее и искуснее прижималась к нему грудью, животом, бедрами. Близость разгоряченного тела пьянила Линду. Она издала тихий, нежный стон, и эротический танец его языка у нее во рту стал еще более виртуозным и дерзким. Руки Джеймса заскользили по ее спине вниз, и женщина почувствовала, что он тоже сгорает от бурного желания.

С трудом переведя дыхание, они оторвались друг от друга; Линда, склонившись на грудь Джеймса, чувствовала себя обмякшей и беспомощной, как тряпичная кукла. Она улыбалась. В ней играли удивительные ощущения. И у него была замечательная удивительная грудь — такая сильная, удобная, возбуждающая.

Джеймс подхватил ее на руки и понес в дом; дыхание женщины стало прерывистым и частым, она закрыла глаза и обняла его за шею.

— Где ваша спальня? — прошептал он ей на ухо.

Ее спальня. Он нес ее в спальню! Но где же предупреждающий сигнал? Почему не включается красный глаз светофора? Почему не воют пожарные сирены? Нет, Линда ничего не слышала и не видела. И она знала почему: ей не страшно. Ее сердце стучало как барабан, но не от страха. Разве она могла чего-то бояться, когда ее обнимали руки Джеймса?

— Ваша спальня, — повторил он. — Где она?

— Внизу. Вторая дверь справа. То есть, я имею в виду, слева.

Она была не в состоянии даже думать. Нет уж, хватит! Уж слишком много она передумала в последнее время. Сейчас важно только одно — чувствовать. Как это прекрасно, когда можно позволить себе полностью отдаться во власть ощущений! Вот оно, тело Джеймса, рядом с ее телом, тепло его кожи, биение его сердца.

Ударом ноги он распахнул дверь, прошел вперед и бесцеремонно бросил ее на кровать. На секунду она почувствовала себя покинутой. Вновь тиски одиночества, мелькнуло в голове у Линды. В вечернем сумраке стоявший рядом Джеймс показался ей огромной, расплывающейся тенью, она протянула к нему руку и прошептала: