— Не понимаю, о чем вы говорите. — Линду слегка передернуло. — На вечеринках я просто развлекаюсь, болтаю со старыми друзьями… Ведь точно так же поступаете и вы.

— Я никого не лапаю, точно так же, как никто не лапает меня! — Джеймс едва сдерживал ярость, прорывавшуюся в его голосе.

По существу, он прав. Но и она права по-своему. Скрестив на груди руки, женщина зло бросила в его сторону:

— Да, физически вы ни к кому здесь не прикасаетесь, но глазами так и лапаете определенных особ женского пола, равно как и они вас. Так что не корчите из себя святошу!

Он молча уставился на Линду, двигая скулами. Потом взял ее за руку и сквозь стиснутые зубы процедил:

— Никуда больше не отходите от меня!

— После этих слов я почувствовала, что во мне так нуждаются! — сладостно промяукала женщина, но Джеймс проигнорировал сарказм и вернулся с Линдой в зал, где продолжалась вече ринка.

В толпе гостей Джеймс так крепко держал ее за руку и так близко прижимал к себе, что Линда начала испытывать приятные физические эмоции. Но только не душевные. Хотя она и находилась с ним рядом, это не мешало другим женщинам вести себя как стервятники. Линда уже не могла дождаться, когда вечеринка закончится и все разъедутся. С особым нетерпением она ждала ухода Доротеи, которая неотступно следовала по пятам за Джеймсом весь вечер. Отвратительно! Какой же надо быть дешевкой, чтобы так бросаться на мужика! Неужели такие женщины настолько не уважают себя?

И все-таки почему же все это так волновало ее? Причина одна: она, должно быть, влюбилась. Или страдала неврастенией. Или у нее и то и другое. Она взглянула на Джеймса, стоявшего рядом, увидела его квадратную челюсть, синие-пресиние глаза, и ее сердце болезненно сжалось — верный признак влюбленности.

Да, она была влюблена. Она ревновала. Стала неврастеничкой. Боялась всего. После Филиппа ей меньше всего нужна была любовная связь, обреченная на катастрофу.

Она оказалась в тисках безысходного, самоубийственного безумия. В психологической западне камикадзе.

О Боже, что же ей делать?

Когда наконец большинство гостей уехало, Джеймс завел ее в библиотеку, находившуюся вблизи главного входа, и закрыл за собой дверь.

— Чего вы хотите? — спросила Линда, почувствовав напряженность во всем теле.

В ответ Джеймс обнял ее и поцеловал. Жар его губ опалил ее, но Линда тотчас отпрянула, уперлась руками в его грудь и бросила в лицо:

— Оставьте меня, прошу вас.

— Я не хочу оставлять вас, — ответил он.

— А я настаиваю. Я не желаю связываться с вами.

— Мы уже связаны, Линда. — Джеймс засунул руки в карманы и спокойно заглянул ей в глаза. — Мы живем в одном доме на острове, у нас есть определенная договоренность, и мы каждый день видимся, общаемся.

И это правда. К сожалению. Она бросила на него сердитый взгляд:

— Но это не означает, что я должна еще и кувыркаться с вами в постели, чего вы так упорно добиваетесь.

Он скривил рот и сквозь зубы процедил:

— Вы так все это опошляете, в ваших словах столько… вульгарности, цинизма.

— Не более чем в акте бездумного совокупления, — с театральной интонацией парировала женщина.

— Вы полагаете, именно такой могла бы быть близость между нами?

— Не предвижу иного варианта. — Линда равнодушно пожала плечами.

— О нет, вы прекрасно все предвидите, — сказал он вкрадчивым голосом и слегка наклонился над ней; во взгляде Джеймса мелькнули таинственные, шаловливые искорки, и ее щеки вспыхнули. Черт бы побрал этого мужика!

— Если вам нужен партнер по постели, обратитесь к Доротее. — Она приложила максимум усилий, чтобы сдержаться, и с презрением посмотрела на него. По крайней мере, постаралась так посмотреть. — Эта женщина будет более чем рада заглянуть к вам в отель.

Одна бровь Джеймса дугой взметнулась вверх, и он спокойно спросил:

— Неужели вы ревнивы?

И вдруг она поняла, что дошла до предела, уперлась в стену. Хватит. Все внутри у нее забурлило, закипело, горячая волна гнева и боли подхватила и понесла ее куда-то, все смывая на своем пути, и ничто уже не могло остановить взбунтовавшуюся стихию. Состояние ее было ужасным. Ноги дрожали, в горле застрял ком. Гейзер скопившихся эмоций вырывался из каких-то неведомых глубин, может быть, с самого дна души, где Линда похоронила прошлое и теперь прятала от всех свои самые тайные переживания и надежды — печальное наследие несчастливого брака с неверным мужем.

— Линда, что с вами? — Джеймс нахмурился. Женщина замерла в молчании. Вдруг слезы застлали глаза, и, к своему ужасу, она расплакалась. Мужчина попытался было коснуться ее руки, но собеседница отстранилась.

— Оставьте меня! — В горле у нее опять застрял ком, отчего голос стал низким и сиплым. — Меня уже мутит от таких мужчин, как вы, и таких женщин, как Доротея. — Она изо всех сил сжала кулаки, меж тем как слезы продолжали градом катиться по ее щекам, и Линде показалось, что прошлое возвращается. Она вспомнила, как однажды стояла вот так рядом с Филиппом и бросала ему в лицо те же самые упреки. — Пусть они все переспят с вами! Все, все до одной!

— Они не нужны мне, — спокойно сказал он. — Мне нужны вы.

Вслед за тем Джеймс снова поцеловал Линду. Пустив в ход язык и губы, он сразу завладел ее ртом так, словно тот был его давнишней собственностью. Это не был нежный, страстный поцелуй романтического любовника. Это был поцелуй мужчины, притязавшего на то, что должно принадлежать только ему. Поцелуй мужчины, который как бы говорил своей избраннице: «Нравится тебе или не нравится, но ты моя». Словом, это был поцелуй, от которого ей, Линде, следовало бы прийти в ярость. Но вместо этого она сладостно разомлела и полностью отдалась чувству, которое он вызвал. От поцелуя у нее заиграла кровь, закружилась голова. Как это прекрасно, когда тебя так целуют! Как властно он прижимал ее к себе, как решительно впивался упругим, горячим языком в ее губы! Вот он, мужчина, который знал, чего хотел! А хотел он ее! И она была готова поверить — ей это было просто необходимо.

Ну что ж, замечательно, когда ты нужна. Она должна была согласиться с этим. А ведь слова Джеймса вновь и вновь звучали в ее голове, как поставленная на автомат пленка: «Они не нужны мне. Мне нужны вы». Ей так хотелось поверить ему. Так хотелось быть любимой им, быть его одной-единственной женщиной. Ей так хотелось, чтобы сказки становились былью…

В середине следующего дня в особняк снова приехал Джеймс. Линда не удивилась, увидев его: она знала, что Джеймс не оставит ее в покое. Этот мужчина был не из тех, кто легко сдается. При взгляде на него сердце женщины уже привычно стало биться сильнее. Он подошел к ней.

— Как вы смотрите на то, чтобы вместе поужинать?

— Нет. Я должна закончить уборку в своей комнате, мне надо привести ее в порядок. — Линда подошла к окну и сквозь зимнюю темень, поглотившую огромный город, различила холодные, призрачные сады и каменные склепы серых зданий. Даже уличные фонари, казалось, излучали ледяное сияние. Над Нью-Йорком висело свинцовое небо, пропитанное выбросами человеческого прогресса и украшенное тусклыми звездами и луной.

— Что вам осталось сделать? — спросил Джеймс.

— Я хочу захватить на остров большую часть своих игрушек и передать в сиротский приют, поэтому мне надо упаковать их. А еще — уложить игрушки, которые я решила сохранить у себя. Миссис О'Коннел обещала сварить мне суп и сделать сандвич.

— Я закажу что-нибудь поесть нам на двоих.

— Как вам угодно. — Она равнодушно махнула рукой.

Подойдя к Линде, Джеймс накрыл ее руки своими ладонями и спокойно спросил:

— Что случилось?

— У меня нет больше родного крова, где я могла бы в любой момент найти пристанище. — Линда тихонечко всхлипнула.

— У вас есть брат.

— Я знаю, но он… Мы с ним, скорее, хорошие знакомые, нежели родственники. Он холост, и у него квартира, в которой он никогда не бывает. Нет, это уже совсем другое дело. — Ей стало жаль себя. Бедная Линда осталась одна-одинешенька в огромном злом мире. — Я чувствую себя такой одинокой! — Ее голос задрожал. — У меня никого нет.