Мне трудно выразить словами то, что произошло потом. Быть может, спустя годы Отохико напишет об этом гораздо лучше меня.

Я не сумею внятно рассказать об этом лете. Я помню только жаркие солнечные лучи и сильное чувство, что меня нет… Я отсутствовала. Какую роль я играла? Иногда мне кажется, что я превратилась в это лето. В роли лета у меня было важное преимущество: я могла видеть эту женщину. Видеть Суи.

Я стала частью атмосферы, которая окружала ее, и впитала в себя ее непонятную печаль. Она до сих пор хранится в моей груди. Плохая судьба, душа, навлекающая на себя неудачу. Я видела, как Суи применяет всю свою изобретательность, чтобы отстоять любовь.

Что особенного нашла она в отце и Отохико?

Вокруг миллионы мужчин, почему она выбрала своих родственников?

Нет совершенной любви – если бы ты и Отохико расстались, он вздохнул бы с облегчением.

Ты счастлива своей жизнью? Ведь ты сама виновата в том, что ничего хорошего с тобой не происходит.

Суи верила в затрудненное дыхание своей причудливой души, в сверкание своей интуиции.

Она обладала невероятной волей к жизни и напоминала котенка, который жалобно мяукает в грязной луже, но остается в живых. Сёдзи этого не хватало, а я и Отохико не в состоянии были поверить в это полностью и колебались.

Суи использовала свою волю до конца. Тем летом я была рядом и видела ее.

Я видела Суи.

– Ты можешь прийти ко мне? Мне очень одиноко, – сказала Суи плачущим голосом. «Опять?» – подумала я.

– Что случилось? Где Отохико? Его нет?

– Это – большой ребенок, – несмотря на слезы, она прыснула. – Смешно говорить, но он ушел в поход.

– В поход? – я невольно рассмеялась. – В поход с костром?

– Приехал его американский друг и предложил попутешествовать. Три дня назад они уехали.

– Ведет себя как мальчишка.

– Именно. Мне надо выговориться… придешь?

– Хорошо!

После нашей встречи с Саги мы не созванивались и не встречались. Я купила цветы и пирожные и отправилась к Суи.

Смеркалось. Сумерки входили в каждый дом, и люди зажигали электричество. В последнее время мое сознание, совсем как у алкоголика, прояснялось только с наступлением вечера. Уличное освещение, выныривающее из темноты, жилые дома на склоне. «Уже вечер!» – думаю я и просыпаюсь.

Кажется, я всегда чем-то одержима. Я постоянно ловила себя на мысли – бываю ли я когда-нибудь не одержима?

Я позвонила в дверь. Ответа не было, я повернула ручку, и дверь легко открылась. В квартире ярко горел свет, но Суи не было видно. Стеклянная дверь на веранду в раме из алюминия была приоткрыта. В ней виднелось легкое вечернее небо.

Я вошла в комнату и увидела стоящую на веранде Суи. Она курила, что с ней редко бывало. Ее волосы, совсем как в стоп-кадре, вздымал ветер.

– Привет, – сказала я.

– Заходи, – Суи обернулась. Словно светлое облачко на фоне разноцветного вечернего неба. Бледные губы, покрасневшие глаза. – Занималась стиркой, устала, – сказала Суи.

– Пожалуйста, не беспокойся.

Не успела я опуститься на пол, как Суи вскрикнула:

– Ой!

– Что? – усевшись, спросила я.

– Ты, как нарочно, сюда села! Я пролила кофе…

На моих белоснежных брюках виднелось коричневое кофейное пятно. Я пришла в отчаяние.

– Я уронила кофейник и забыла вытереть, – Суи громко рассмеялась. – Какое дурацкое совпадение. Снимай, надо сразу постирать.

– Дашь мне что-нибудь?

– Держи.

Суи достала из корзины с только что выстиранным бельем черную трикотажную юбку. Я переоделась в ванной. Суи сунула мои брюки в стиральную машину и нажала кнопку.

– Извини, – сказала Суи и бросила туда, где был пролит кофе, какую-то тряпку. – Это знак, что сюда нельзя садиться.

– Понятно, – сказала я. В комнату доносился слабый шум стиральной машины.

– Тебе нравится стирать? – спросила я.

– Нравится этот звук, – ответила она.

– Вот цветы и пирожные.

– Лилии! Мои любимые цветы. Похожи на меня? – взяв лилии в руки, спросила Суи.

– Когда говоришь, не похожи.

– Вот как.

Немного похожи, подумала я. Сильным запахом и тем, что, когда цветочная пыльца попадет на одежду, ее ничем не вывести.

Суи улыбнулась, а я, смутившись, как школьница, не стала этого говорить.

Стеклянные глаза. Зрачки с холодным отблеском. Суи в тот день была очень добра, раскрывала свою добрую половину, незаметно распространяла ее, согревала атмосферу.

Конечно как лилия.

Запах сладкого сиропа, в который превратилось отчаяние.

– Знаешь, я уже жалею о том, что ее отдала, – поставив лилии в вазу, сказала Суи.

– Копию рассказа?

– Да. Удивительное дело, правда? Последний оплот моего детства. Когда о рукописи никто не знал, я пьянела от сознания, что скрываю ее. Гордилась тем, что о ней знаю только я. Придумывала, куда бы получше спрятать свое сокровище. Благодаря этой рукописи я росла в своих собственных глазах.

– Странно! – сказала я. – Пока она принадлежала тебе одной, она была не больше чем амулет! Куда бы ты ни поехала, ты и без нее сможешь жить! И здесь, и в Африке, и в Индии…

– Неужели? – удивилась Суи. – Кажется, уверенность возвращается ко мне.

Она явно хотела успокоить меня, и мне стало досадно. Нужно было что-то ей сказать:

– Ты любишь жаловаться, но у тебя есть сила. Ты не сходишь с ума и не делаешь глупостей. Я убеждена, что рано или поздно ты добьешься своего счастья. У тебя есть талант, есть жажда жизни. Я уже месяц рядом с тобой и просто убеждена в этом. У тебя есть свои проблемы, но ты движешься в правильном направлении.

– Спасибо, – Суи улыбнулась уголками рта.

Наконец-то я вспомнила. Точно так же улыбался Сёдзи. С безнадежной любовью. С непоколебимой твердостью.

– Талант… он только пожирает человека! Я затеряюсь в толпе, я стану ничтожеством! – воскликнула Суи.

– Все еще изменится. Ты просто устала!

– Я перестала видеть мир с высоты птичьего полета. Но когда это случилось? Когда я встретилась с Отохико? Когда испортились мои отношения с мамой? Когда я начала спать с отцом? Когда рассталась с Сёдзи? Когда приехала в Японию? Ничего не понимаю.

– Ты устала и плохо выглядишь.

– Потому что я беременна. Я была потрясена.

– Не может быть!

– Вчера ходила к врачу.

– От Отохико?

– Не знаю, скорее всего от него.

– Это… тебя не смущает? – Я не могла сказать прямо.

– Придется делать аборт, – сказала Суи с гримасой.

– А что остается?

– Не знаю… – Суи склонила голову набок и погрузилась в молчание. Я тоже молчала. Потом, собравшись что-то сказать, увидела, что глаза Суи закрыты.

Казалось, она прислушивается к шелесту ветра из иного мира.

«Из какого?» – подумала я, и меня охватила печаль.

Живой цвет рассыпанных, будто оставшихся от маленькой девочки, веснушек и нежно-розовый цвет закрытых век. Словно передо мной картина, а не живой человек. Я впервые так внимательно разглядывала лицо Суи. Ее открытые глаза производили слишком сильное впечатление, и смотреть ей прямо в лицо было невозможно. Пожалуй, вся она именно в цвете и свете своих глаз.

Но сейчас от ее лица исходит цвет поражения. Краски смирения раздавленного и уставшего человека.

Внезапно открыв глаза, Суи чуть шевельнула губами и заговорила. На ее лице было довольное выражение.

– Мне стыдно признаться, но я снова хочу видеть «папу»!

– Папу?

– Да, чтобы он крепко держал ребенка на руках, играл с ним, вечером поскорее возвращался домой, снимал его на видео, переживал, если у него поднимется температура или он плачет по ночам… Я не уверена, что из меня получится хорошая мама.

– А Отохико способен на это?

– Кажется, нет. «Папа» – это самый обычный отец, мужчина, который будет наблюдать за тем, как ребенок растет. Не знаю, справится ли с этим Отохико. Я очень на это надеюсь, но делаю вид, будто бы не надеюсь.