Когда учебная застава получила всю полагающуюся бойцам форму одежды, прапор скомандовал строиться. Сам сел на лавку, стянул сапог, размотал портянку и снова встал.

— Это у меня что? — Показал он портянку, словно белый флаг, а потом добавил, не дожидаясь нашего ответа: — Правильно! Это у меня портянка! Ближе подойдите, щас буду учить вас, как их на ноге наматывать. Показываю один раз!

Он расстелил портянку на полу, наступил у края босой ногой, а потом быстро стал наматывать, описывая процесс вслух. Да только бормотал он так тихо, быстро и неразборчиво, что солдаты принялись растерянно переглядываться. Я с улыбкой хмыкнул.

— Вот, готово! — Прапор встал, подтянул голенище уже надетого сапога, заправил угол портянки под кирзу, — все! Можно хоть в огонь, хоть в воду! Теперь слушать мою команду: всем привести себя в надлежащий вид: надеть портянки и обувь.

Узбек, на удивление чисто и быстро болтавший на русском, проговорил всю свою речь так бегло, что оставил большинство вновь прибывших в недоумении. Впрочем, также быстро он куда-то убежал, бросив при нас нескольких старослужащих и сержанта. Сержант был не знакомый. Бодрых тоже куда-то делся.

Я уселся на лавку, стал наматывать портянку.

— Вот зараза, — бурчал Уткин, не зная, с какой стороны взяться за свою. — Как он там показывал? Ни черта я не понял!

Дима Ткачен молчал. Он сделал очень напряженное лицо и даже высунул язык, стараясь изобразить на ноге что-то среднее между некрасивым носком и большим узлом.

Мамаев и вовсе не решался подступить к портянке. Он пыхтел, задумчиво морщил лоб. Долго примерял ногу к куску материи, расстеленному им на полу.

Я тем временем уже намотал все как надо, заправил уголок и приготовился надевать сапоги.

— Саша, а где это ты научился портянки наматывать? — Удивился Уткин, глядя, как красиво у меня все получилось.

— В ДОСААФ на курсы ходил, — отбрехался я.

Вася стал мрачнее тучи.

— Лады, — сказал я и размотал ногу. — Как сказал бы прапорщик Умурзаков, показываю один раз.

Я стал наматывать портянку заново. За этим внимательно следили и пытались повторить Уткин, Дима Ткачен и Мамаев.

— Ногу на край портянки, вот так, — бегло объяснял я. — оборачиваем стопу сверху, уголок суем под большой палец. Смотрите, чтобы складок не было. А то ноги в кровь. Если надо, подтягиваем.

Спустя пару мгновений слушателей собралось уже с десяток, и количество их все росло.

— Теперь портянку под пятку. Подтягиваем и складываем пополам, — сказал я, обматывая голень, — уголок подоткнуть. Все.

С этими словами я показал им гладко намотанную на ноге портянку.

Товарищи мои, кто как, с переменным успехом, повторили процесс за мной. У кого-то получилось лучше, у кого-то хуже, но все ж уже было похоже на правильную намотку. Точно так же я справился и со второй ногой, но уже быстрее.

Большинство призывников разошлось пробовать, но нашелся и один мурый парень. Это был жилистый призывник с выбритой совершенно под ноль головой. В купе с крупными, широко посаженными глазами, он немного походил на какого-то инопланетянина.

Подошел ко мне он не один, а в компании дружков: коренастого и большемордого, а еще другого, с вытянутым, как бы лошадиным лицом, и последнего, рослого, с безэмоциональной физиономией.

До этого, все четверо, вместо того, чтобы обуваться, терли о чем-то с сержантом, стоящим у дверей.

— Разверни-ка, портянку, — заявил инопланетянин нахально и присел на корточки рядом. — А то я в первый раз проглядел.

Я поднял на инопланетянина взгляд.

— Я сказал: показываю один раз.

— Чего тебе, жалко, что ли? — скривился инопланетянин.

Жалко-то не жалко, да только мне не хотелось персонально объяснять каждому из сорока солдат, как правильно портянки наматывать. А если этим умникам покажу, набегут еще. А я не записывался в портяночные инструктора. Пускай сами учатся.

Не обращая на него внимания, я натянул кирзачи.

— Жалко у пчелки, — встал я. — А я сказал — показываю один раз.

— Невежливо это, брат, — промычал бугай с безэмоциональным лицом.

— Невежливо цепляться, к кому не надо, — ответил я бугаю.

— Значит, не покажешь? — Инопланетянин тоже встал, вопросительно приподнял на лице едва очерченную бровь.

— Я не попугай, чтобы по десять раз одно и то же повторять.

Инопланенятнин поджал губы и гневно выдохнул носом.

— Ну-ну. Учебка длинная. Нам с тобой куковать тут четыре месяца.

— Вот именно. Нам куковать четыре месяца. Так что думай, кому действуешь на нервы.

Инопланетянин зло хмыкнул. Бросил своим:

— Пойдем, пацаны. У кого-нибудь другого узнаем.

Все четверо отвалили, бросая на меня недовольные взгляды.

— Благими намерениями, как говорится, — вздохнул Димка, притаптывая сапогом, чтобы проверить, как легла портянка, — не успели приехать, а ты, Саня, уже умудрился поругаться с лейтенантом и добыть себе недоброжелателей.

— Я не нянька и не часовой продавец.

— И то верно, — хмыкнул Дима.

— Застава, стройся! — Скомандовал снова появившийся в раздевалке прапорщик.

Комната разорвалась тепотом многочисленных сапог. Кто не успел намотать портянки, сунул ноги как есть.

— За мной, шагом марш!

Он вывел всех нас на улицу. Уже светало, и над массивной горой, нависшей над поселком Московский, медленно всходило слабое алое еще солнце. Вокруг стало серым-серо. Тьма ушла и можно было уже рассмотреть здание штаба, казармы, хозяйственные постройки и плац. У высокого бетонного забора, окружавшего отряд, росли ровные тополя, защищавшие от сурового горного ветра. Территория была вылизана начисто. Сразу понятно, что комотряда держит личный состав в строгости и дисциплине. Уважаю.

Я увидел, как за стеной бани старослужащие рубали наши гражданские вещи топорами. Утилизация проходила весело и с солдатским задором.

После этого строем нас повели в казармы. Длинное здание с маленькими многочисленными окнами представляло из себя совершенно типичную казарму с комнатой хранения оружия, ленинской комнатой, бытовкой, каптеркой и так далее.

Все те же деревянные красные полы, все тот же дневальный у выхода. Привычные двухэтажные нары. Только потолки тут оказались необычно высокими. Уже потом, через несколько месяцев, я слышал, будто бы когда-то здание это было конюшней, позже перестроенной под казармы.

— Слушай мою команду, — начал прапор, когда каждому выделили спальное место в просторной комнате, — до подъема всем привести себя в порядок. Нашить погоны, петлицы и подворотнички. Утром проверю лично каждого. Пускай хоть одна ниточка торчать будет. Оторву, заставлю переделывать. Всем ясно⁈

— Так точно! — Нестройным хором отозвались бойцы.

— М-да… — Протянул Уткин, усевшись на табурет, рядом с чугунной цельнолитой сапожной лапой.

В бытовке было пусто. Новоиспеченная застава худо-бедно, но все же справилась с поставленной прапором задачей. Кто-то обшился быстрее, кто-то медленнее. В конце концов один только Вася поотстал. Все не клеилось у него шитье. Игла непослушно плясала в больших крестьянских пальцах.

— Все ты? — Спросил я, осматривая ровно пришитые на свой китель зеленые погоны с желтыми буквами ПВ.

— Да вроде. Глянь.

Уткин протянул мне китель с кривовато подшитым подворотничком.

— Плохо, — заключил я. — Тут складка, видишь? Ее быть не должно. Шею натрешь. Распарывай.

Уткин грустно вздохнул и принялся отдирать подворотничок.

— Третий раз уже. Мож ну его?

— Ну или это, или здоровенный чирей на шее. Выбирай.

Вася опасливо сузил маленькие глазки.

— Ниче. Научишься. — Добавил я.

— Саш?

— А?

— Спасибо, что помочь согласился. Я ж иглы в жизни в руках не держал. У меня по этому делу была Настенька.

— Настенька?

— Угу. Настенька. Подруга моя по детдому. Я ее с самого детства в обиду не давал, — лицо Васи сделалось мечтательным, глаза заблестели. — От ребятни защищал, кто пытался к ней приставать. Интересно, как она там?