— А барашек? — Спросил я.

— Барашек пусть вам, — махнул Ихаб рукой. — День длинный. Еще кого-нибудь добуду. Да и Толе обещал. У него, у дочки день рождения скоро. Пусть будет и ей, и вам шашлыки на праздник.

Охотник глянул на меня, добродушно спросил:

— Скажи, пограничник, а как тебя звать?

— Саша. Селихов, — ответил я.

— Будем знакомы, Саша, — Ихаб протянул мне морщинистую ладонь, я пожал.

Внезапно старик заглянул мне в глаза. Заглянул с каким-то интересом, а потом хмыкнул.

— Странный ты, Саша. Вроде молодой, а взгляд как у бывалого. Будто аксакал смотришь. Будто, что-то знаешь, что другим неведомо.

— Глупости это, — улыбнулся я.

— Саша, может быть и молодой, — вклинился Алим, сматывая провод трубки, — но сильный. Слышали? Юсуфза напал недавно на заставу?

— Слышал, — помрачнел Ихаб.

— Так вот, Сашка уничтожил тогда четверых его бандитов, — продолжал Алим. — А одного даже взял в плен.

Вдруг Канджиев почему-то понизил голос, добавил:

— Слышал я разговоры особистов. Говорят, тот нарушитель был сыном Юсуфзы.

Ихаб сначала будто бы недоверчиво нахмурился. Потом внезапно глянул на меня с какой-то мольбой в глазах.

— Правда, Саша? Правда, что ты поймал сына Юсуфзы?

— Такие ходят слухи, — пожал я плечами.

Старик внезапно схватил мне руку, стал судорожно трясти.

— Спасибо… Спасибо… — приговаривал он.

— Что с вами? — Спросил я недоуменно.

Ихаб вдруг отнял руки. Прижал их к груди.

— Ничего… — Залепетал он, — прошу прощения, Саша.

Охотник спрятал взгляд, отвернулся.

— Невежливо это было с моей стороны. Очень невежливо. Прости.

— Да все хорошо, — нахмурил я брови, но спрашивать о странном порыве старика не стал.

— Ладно, пойду я. Уж дело к вечеру. Нужно домой чего-нибудь принести. Удачи вам, ребята.

Алим сказал охотнику что-то по нерусски. Тот ответил тем же. Видимо, попрощались. После старик повесил автомат за плечи, пошел прочь с тропы, углубился в лес.

— Что это на него нашло? — Спросил я, когда мы с Алимом остались на участке, чтобы дождаться тревожной группы.

— Ихаб Аскерович сына своего потерял полгода назад, — сказал Канджиев, — без вести потерял. Так и не нашли. Исхаб считает, сына забрали люди Юсуфзы. Уж по ошибке ли, или специально — этого я не знаю. Видел я, как он убивается по этому поводу, потому и рассказал старику про твой поступок. Хотел ему сердце порадовать.

— Таким сердце не порадуешь, — сказал я в ответ. — Местью не вернуть потери. Уж я-то знаю.

— Не вернуть. Но так хоть душе спокойней, — ответил Алим задумчиво.

— С этим, Алим, я не могу согласиться.

Канджиев буркнул что-то на своем языке и тут же перевел:

— Хорошо. — Потом сразу добавил: — Пусть будет так, раз уж так ты считаешь.

Я хмыкнул.

— А Граница тебя сегодня обманула.

— М-м-м-м? — Обернулся Алим.

— Погрозила ждать удара в спину и не ударила.

— Буду я рад, Саша, если тут ты окажешься прав.

— Я тоже, — ответил я и почему-то обернулся к леску, в котором исчез старый охотник.

Этой ночью было холодно. Шел мелкий дождик с примесью какой-то крупы. Ребята называли такую разновидность непогоды емким словом «параша».

Я сильнее натянул на голову капюшон маскхалата. Внезапно за спиной зашуршало, у меня за плечами появился сержант Витя Мартынов — командир нашего отделения стрелков.

— Уже второй час сидим, — запричитал он кому-то, — ну где они? Чего не едут?

— Приедут, — буркнул усевшийся за большим камнем Стасик.

— Холодно, сука, сил нету. Лады. Я на позицию. Смотрим в оба ребята.

С этими словами Мартынов перебрался чуть выше по склону сопки, склонившейся широкой стороной к Пянджу.

Что идти мне в ночной секрет, я узнал на минувшем боевом расчете. Был это мой третий наряд. Таран отправил в секрет шестерых пограничников. «Молодым» в наряде был только я. Остальные — опытные бойцы второго года службы. Старшим наряды поставили Мартынова.

Все мы, облачившись в маскхалаты, спрятались в укрытиях, на пологом склоне сопки. Заняли места в кустах и за большими камнями.

Ночь была темной, хоть выколи глаз. Неприятная параша колола лицо. Холодный ветер, шедший с реки, щепал щеки.

Дуло так, что расслышать что-нибудь в такую погоду было почти невозможно. К этому звуку примешивались шум Пянджа и неприятный шелест мерзкого дождя.

— Едут, видать, — услышал что-то чуткий Алим.

На узкой дороге, позади наших позиций, зарокотал двигатель, захрустели камешки под колесами машины. Я обернулся, украдкой глянул на приближавшийся Уазик. Он шел медленно, с включенными фарами, но прятался от обзора с того берега под склоном сопки.

Следуя приказу, мы не выдали своего места расположения даже тем, кто ехал в машине.

Уазик остановился, метров за триста до линии границы. В бесконечном шелесте параши захлопали двери. Перед носом машины замаячили люди. Я напряг зрение.

Там были два человека: — один кряжистый в полевой форме. Другой — невысокий и худощавый. Кряжистый стал что-то объяснять худощавому. Потом оба направились в нашу сторону.

Присмотревшись, я их узнал. Кряжестым оказался таджик-особист. Другим… охотник Ихаб Аскаев, именно тот, которого мы с Алимом встретили в прошлом наряде.

— Всем приготовиться, — сказал тихо Мартынов. — Они идут.

— Вить, — позвал его вдруг Стас, отнимая гарнитуру рации от уха, — с заставы передают, сработка на нашем фланге.

— Сука… — Тихо выругался Мартынов.

Я увидел, что сержант полез немного ниже, туда, где сидел Слава Нарыв со своей Пальмой. Там, стал тихо переговариваться с сержантом-инструктором.

Дальше командир направился к нам. Сказал:

— Семипалов, Селихов, давайте за Нарывом. Надо проверить сработку. Остальным, оставаться на своих местах.

Не успели особист с охотником приблизиться, как мы втроем тихо снялись со своих позиций и организованной группой, скрытно, пошли обходить сопку чуть выше, чтобы с нее добраться до системы.

Остальной секрет остался следить за машиной. Наблюдать за вверенным им районом несения службы.

— Так, — сказал Нарыв, придерживая Пальму, когда мы спустились с обратной стороны холма. — тут открытая местность. До системы рукой подать. Давай туда перебежками. Семипалов!

— Я!

— Ты первым иди. Займи позицию за теми вон кустами. Мы с Селиховым за тобой!

— Слушаюсь, — шепнул Семипалов, покосился на Пальму и, сгорбившись, попытался сорваться с места.

Почему-то в этот самый момент я припомнил рассказы ребят про эту Пальму. Про то, как смеялись они над служебно-разыскной собакой за некоторую ее глупость. Вроде нравится ей кусать тех, кто перед мордой маячит.

Пальма не подвела. Едва Семипалов встал с корточек, как она взбрыкнула и кинулась, ущипнув того за задницу.

— Ай… Сука… — Хрипло выдал Семипалов и обернулся, стал щупать укушенное место. — М-м-м-м…

Нарыв тут же наградил Суку легким пинком, щелкнул ей по носу.

— Ты че творишь, зараза глупая⁈ — Прижал он морду собаки к земле.

— М-м-м-м, скотина… — Стиснул зубы Семипалов, — Она меня за мягкое цапнула! Как ее вообще взяли в служебные собаки⁈

— Не возмущайся! Беги! — зло прошептал ему Нарыв.

Семипалов побежал, стараясь одновременно придерживать автомат и потирать укушенную задницу. Нарыв же принялся ругать собаку последними словами. Та, видать, искренне не понимала, в чем дело. Только бросала на недовольного хозяина невинные взгляды.

— Спишу! Ей-богу спишу! — ругался Нарыв, — Напишу за тебя рапорт, поняла⁈

Мне, конечно, слабо верилось в то, что Нарыв так поступит. Скорее, станет он выгораживать свою любимую собаку, чтобы ни ему, ни ей не прилетело.

— Ладно, — выдохнул Нарыв, когда Семипалов затерялся в камнях, с той стороны. — Мы пошли. Селихов, ты следом.

— Есть, — тихо ответил я, и инструктор побежал, ведя рядом Пальму.