Картманн ошибся, когда Баркхорн выскочил из тучи, он не осмелился нанести внезапный удар по «Лавочкиным», слишком много их оказалось, и Вилли, заложив крутой вираж, снова ринулся в облака. Только вот его ведомому, Кремеру, повезло меньше. Советские истребители, предупреждённые внезапным пролётом Баркхорна, были начеку и сняли его первой очередью.

Картманн умелым манёвром скинул Швайцера с «хвоста» и вышел чуть сзади и выше Баркхорна. Прицел, упреждение, короткая очередь, и снова в облако. Он не смог разглядеть результаты атаки и вновь вынужден был повернуть в сторону «Мессершмитта» с номером 13. Пули прошили капот двигателя, но тот не загорелся, только лохмотья дюраля указывали на попадания. Картманн поднырнул ниже самолёта Баркхорна и на выходе из пикирования вновь ударил снизу, прошив пулемётной очередью кабину Вилли. Истребитель повело вправо, потом он резко перевернулся вниз фонарём и, кувыркаясь в штопоре, устремился к земле.

– За что, Эрих, за что?.. – раздалось в наушниках Картманна, а по кабине и плоскостям, словно молнии, прошлись несколько бронебойных пуль. Картманн резко отвернул, моментально облегчил винт и добавил оборотов, но тут же понял, что крепко влип. Повернувшись, он увидел за хвостом своего самолёта нарастающий капот двигателя советского Ла-5, весь окутанный огнём, вылетающим из стволов пушек и пулемётов. Разлетелось на мелкие осколки бронестекло кабины, и пуля винтовочного калибра хлопнула Эриха по левому плечу, вырвав ключицу и забрызгав кровью переднее стекло.

– За что, Эрих, за что?.. Эрих! Эрих Картманн! – звучал в наушниках голос Баркхорна, хотя его самолёт давно уже скрылся в облаках. И снова по плоскостям и кабине «сто девятого» прошла сметающая все на своём пути очередь «Лавочкина», и снова удар пулей, теперь уже по спине.

– Эрих! Эрих Картманн!

И Картманн проснулся. Над ним стоял его ротный, капитан Ундерберг и, хлопая по спине, пытался разбудить Эриха. Тот, продрав глаза, безумно оглянулся вокруг. Исчез самолёт, исчез аэродром под Смоленском, исчез 1943 год. Картманн, с трудом отходя от сна, начинал воспринимать окружающую его действительность. Такие сны стали мучить его недавно. Только вот откуда простому пехотинцу авиаполевой дивизии знать подробности устройства не только немецких самолётов, но и про новейшие, ещё не принятые даже на вооружение ВВС РККА Ла-5? Откуда он, никогда не бывавший в России, может помнить типично русские имена, типично русские ландшафты? Откуда знать ему, каким пушистым может быть снег, когда на улице минус двадцать? И как он может искриться на морозном солнце. Впору поверить после таких снов не только в подсознание, но и в другие бредни, вроде единого информационного поля Земли.

Картманн летал, он действительно умел пилотировать. Этому его научила мать, владелица небольшого аэродрома и частной лётной школы. Только, в силу своей молодости, летал он лишь на планёрах. Когда коммунисты напали на Третий Рейх, её аэродром вскоре попал под атаку советских штурмовиков. Одноместный «Шварцтодт» долго полосовал пушечными и пулемётным и очередями стоящие под открытым небом планёры и спортивные самолёты. Потом долбанул ракетами по ангару и ремонтным мастерским, а затем высыпал россыпь мелких бомб на их с матерью дом. Сам Эрих в это время был на лётном поле и уцелел, а мама погибла в рухнувшем после взрыва доме. После этого Эрих пошёл добровольцем на войну, но самолётов в Люфтваффе оказалось меньше, чем оставшихся в живых пилотов, да и тем уже не хватало бензина для отражения атак советских штурмовиков. А они ещё больше вгоняли экономику Рейха в каменный век, сжигая все на своём пути и расчищая дорогу танковым и механизированным корпусам. От авиаполевой дивизии имени Германа Геринга к концу года уже мало что осталось. Пополнение не приходило, да и неоткуда ему приходить, почти вся страна, вместе с призывным контингентом, уже захвачена русскими, а ввиду полного прекращения снабжения и оружие, и боеприпасы приходилось добывать самим. Постепенно исчезли и зенитные, и противотанковые пушки. Танков не было с самого начала. Винтовки, пара пулемётов, около трехсот солдат, вот и вся дивизия. Но те, кто остался, сами понимая, что живыми они не нужны ни немцам, ни Советам, бьются не на жизнь, а на смерть. И делают это достаточно умело.

Теперь дивизия имени Геринга прижата к французской границе, и её, по французской территории, уже обходят советские танки и бронемашины. Командир дивизии генерал Кессельринг принял решение прорываться на французскую территорию. Всем ясно, что война между Советами и Францией не за горами, хотя бы потому, что Франция не интернировала оккупационные войска, а согласилась с их статусом экспедиционных войск, что немыслимо для великой державы, и взяла на своё снабжение. И теперь каждый, кто хочет продолжать сражаться или просто надеется выжить, должен приложить все силы к прорыву.

Эрих поднялся, оперевшись о ствол дерева, под которым ночевал, забросил на спину тяжёлый ранец и поднял на плечо свой верный «маузер». Ноги в мокрых ботинках замёрзли, как замёрзла и спина, и руки. Последнее время его постоянно трясло от холода. Невозможно простирать и просушить одежду, или хотя бы высушить носки. Хорошо русским с их портянками: перемотал другим концом, и ноги в тепле и в относительной сухости, а что делать, когда расползающиеся от грязи носки постоянно промокают?

Полевую кухню русские разбомбили два дня назад, а раньше именно около неё собирались разрозненные группки солдат, как и всегда в отступлении. И готовить пищу, милосердно пожертвованную немецкими бюргерами, приходится на костре, что небезопасно, особенно ночью. Путь во Францию лежал по коммуникациям наступающего мехкорпуса русских, и немцы, без всякой артподготовки, ввиду отсутствия артиллерии, пошли на прорыв. Перескочили шоссе, ведущее из Саарбрюккена во Францию, но по нему уже спешили русские танки и броневики. Часть солдат попадала в кювет, открыв огонь. Командиры, а за ними и другие солдаты рванули под прикрытие леса, начинающегося в нескольких сотнях метров от шоссе. Эрих тоже оказался в этой группе, но наперерез им выскочил на поле и понёсся броневик, ведя огонь из пулемётов. Они стали по нему стрелять на ходу, но что могли сделать винтовочные пули бронированной машине. Танки с шоссе начали стрельбу из пушек. Дым и даже огромные султаны взрывов помогали укрываться от выстрелов, но свистящие вокруг пули и осколки все равно срезали бегущих. Эрих, уже не пригибаясь, нёсся во весь опор к своей цели, будь что будет, упасть – значит погибнуть или попасть в плен, что равнозначно, и он только и видел перед собой окраину леса. Не добежал он до неё всего-то нескольких шагов. Не добежал никто.

Наутро майор Чернышков, чисто выбритый, принявший душ, с начищенными до фиолетового сияния сапогами и с орденом Суворова, которым он был награждён одним из первых в Красной Армии, правда, самой младшей, третьей степени, на груди, направился к соседям в штаб стрелковой дивизии. Штаб располагался в местной гостинице. Найти его для опытного разведчика и без помощи посторонних не составило труда. Наши штабы всегда выделялись обилием проводов связи, тянущихся к ним со всех сторон. Доложив о себе, он после приглашения прошёл в комнату комдива, генерал-майора Пиотровского.

Толстощёкий бритый генерал-майор, сидя в резном кресле, с интересом читал какие-то бумаги и на Александра обратил внимание лишь через минуту, с неохотой оторвавшись от чтения.

– А, герой, кверху дырой, пришёл – заходи, гостем будешь.

Чернышков чётко, по-уставному, доложил о своём прибытии, а сам про себя подумал, что этот индюк уже отрывался от чтения, когда адъютант докладывал ему о приходе майора, так чего ж он строит из себя интеллигента, умеющего читать, и ведь в итоге не ошибся с его оценкой.

– Ты мне, сынок, не тыкай в нос Уставом, я в своё время сам его писал… а нарываться не надо, не надо…

– Товарищ генерал-майор, смею напомнить вам, что моё подразделение не поступило к вам в подчинение, а только временно придано для усиления ударной мощи вашего фронта. Поэтому, – голос и взгляд Чернышкова, при всей внешней индифферентности к происходящему, становились злыми, – попрошу обращаться ко мне в соответствии с Уставом и традициями Красной Армии.