Румынские деревни казались вымершими. Напичканные пропагандой крестьяне смотрели на нас через щели наглухо закрытых ставен. Единственно, кого мы довольно часто встречали на дорогах, это румынских солдат. Они были на удивление разболтанными, в обмотках, без ремней, с расстегнутыми в жару гимнастерками: ни дать, ни взять, солдаты с гуаптвахты. Правда, некоторые тащили, как коромысло, тяжелые немецкие винтовки. В одиночку, либо кучками они плелись вдоль обочин кто куда, заискивающе улыбаясь и при каждом удобном случае старались выразить свою лояльность: «Гитлер капут!» Многие из нас отвечали им улыбками, но молдаване почему-то не жаловали пленных и часто набрасывались на них с непонятной нам бранью. Вероятно, у румынских солдат «рыльце было в пушку».

Румынская армия разбегалась по домам. Ее солдаты в те дни были полны радужных надежд и еще не знали, что с королем Ми- хаем уже заключен договор о войне против Германии, все они вновь будут поставлены под ружье и направлены на советско- германский фронт воевать против своих недавних союзников. Как румыны будут воевать— другое дело, но воевать будут, чтобы своей кровью заплатить за то, что они натворили в России. Королю же Михаю было обещано возвращение Трансильвании, которую Гитлер еще в начале войны «подарил» Венгрии.

Такой в начале сентября 1944 года я видел Румынию. 31.08.44 газета «Романиа либера», сообщая о вступлении наших войск в Бухарест, писала:

«Тысячи флагов, море цветов. Машины с солдатами окружены. Солдат забрасывают цветами, обнимают, целуют, благодарят. Многие забрались на советские танки» (цитирую по книге А. В. Антосяка «В боях за свободу Румынии»).

Наш путь идет по самой середине Добруджи. Где-то далеко слева Черное море, Констанца. Там уже «наводят порядок» наши моряки. Справа — невидимый Дунай с Дунайской флотилией.

Вперед и быстрее!

Привал на обед. Разморенные жарою солдаты ищут тень. Не тут-то было:

— Выходи строиться!

На самодельной трибуне генерал в золотых погонах, как я сейчас понимаю — генерал-лейтенант Гаген, командующий нашей 57-й армией. С ним еще золотопогонники — есть на что посмотреть!

Я уже забыл, а может быть, и не слышал, что говорил генерал. Вероятно то, о чем сейчас пишут в мемуарах маршалы, ведь многие из них вели фронтовые дневники, но в память врезалась концовка речи:

— Солдаты, жалобы есть?

— Вши заедают, товарищ генерал!

Секунда генеральской растерянности, и:

— Ну, здесь я могу только рекомендовать физическое истребление! Вот придем на место…

Я, офицер, и мне негоже перед солдатами раздеваться догола. На привале я отхожу в сторону в кукурузу, вроде бы «оправиться», а сам быстро сбрасываю сапоги, рубашку, кальсоны и, спрятавшись в междурядье, со злорадным упоением щелкаю гнид, которые противными белыми строчками усеивают все швы.

Солдатам проще. Они открыто разводят костер и, оставаясь в чем мать родила, машут над огнем нижним бельем. Вши и гниды лопаются с особым треском, приправленным смачными шутками солдат.

Дни идут вместе с нами, и вот, наконец, 4 сентября мы останавливаемся на долгий привал с мытьем и прожаркой. Говорят, впереди Турция, и мы пойдем туда через горы. В роте (а может быть и в батальоне) я самый «образованный», и у меня спрашивают: «Какие горы? Далеко ли еще до Германии?»

В школе по географии у меня были пятерки и четверки, но к своему сегодняшнему стыду, где находятся Балканские горы, тогда я еще не знал. Мои познания о европейских горах ограничивались Альпами и Карпатами, да где-то далеко на западе в Испании — Пиренеями (там воевали испанские республиканцы). Помню, как тогда решил, что Альпы должны быть очень далеко, там воевал Суворов, поэтому мы пойдем через Карпаты. Потом пронесся слух (вероятно, исходивший от молдаван, что между Турцией и Румынией где-то должна быть Болгария. Болгары — фашисты, и мы сначала будем воевать с ними.

Болгарские фашисты оккупировали дружественную нам Югославию и там творят бесчинства почище немцев в России. Об этих бесчинствах почти из первых уст я услышу значительно позднее, в 1981 году.

Рассказ серба

В 1972 году в наш институт по линии научного обмена приехал из Титограда (столица Югославской Черногории) серб — Джокич Вукота. В один из вечеров мы сидели у меня дома и, медленно пропуская стопки югославского виньяка, говорили «за жизнь». Естественно, коснулись войны, когда наши народы были особенно близки друг к другу.

Джокич в войну жил в деревне в Македонии, оккупированной болгарами, и было ему лет 8—10. Он мало, что помнит, но при упоминании болгар его мягкое приветливое лицо резко и жестко преобразилось:

«Да, Вы не знаете, кто такие болгары на самом деле! Приезжайте сейчас к нам в Македонию и Вам каждый расскажет о них. Это изверги и садисты. В соседнем селе болгарские солдаты хватали из рук матерей грудных младенцев и на глазах у всех разбивали их головы о камни.». «А Вы сами видели?» «Нет, но это все видели и каждый у нас знает!»

С тех пор прошло более четверти века. Было это на самом деле или не было, я не знаю, но верю, что в македонских и сербских селах, бывших в оккупации, подобные рассказы ходят и еще долго будут жить, ведь вражда на болгарско-македонской границе имеет глубокие корни. Например, в 1978 году в Софии около памятника Кириллу и Мефодию, создателям «кирилицы», уже болгары с глубокой обидой говорили мне, что родину этих болгарских, очень почитаемых старцев, «незаконно забрали себе сербы».

Но это все «к слову».

Не успели слухи «о походе на Турцию» как следует «овладеть массами», как на политинформации нам сказали, что мы пришли на румыно-болгарскую границу. Советский Союз объявил войну фашистской Болгарии. Наша дивизия будет прорывать оборону и пойдет через горы в Турцию. Поэтому все повозки придется бросить. Минометы и боекомплект вьючить на лошадей.

Начался переполох. Солдаты-крестьяне с жалостью перебирали трофеи, собранные по румынским деревням: ведь вещмешки придется нести на себе, да еще по горным тропам.

«Живой о живом и думает». Не знали мы, а точнее, не хотели знать, что все равно никто не донесет до дома свой вещмешок. Всех нас без исключения ждут либо госпиталь, либо святой Петр у дверей рая. А набранное добро рано или поздно, так или иначе перейдет в руки тыловых служак.

Мы подгоняем вьюки, примеряем к ним минометные стволы, двуноги, связки мин… На каждую лошадь 80 кг.

Кормят хорошо. Неподалеку румынская деревня, на которую уже нацеливаются помыслы ротных «дон-жуанов» и «цыганских баронов». Солдаты отдохнули, повеселели. Среди гор звонко верещат губные гармошки, появились первые «трофейные» баяны…

И вот приказ: «8 сентября 1944 года дивизии занять боевые позиции вдоль границы. Артиллерийским и минометным подразделениям подготовить огонь по укреплениям противника. Завтра утром — прорыв!»

Юрка остается на позиции, я ухожу к комбату на рекогносцировку.

Все, казалось бы, обыденно и не предвещает никаких неприятностей, но… Последующие события я опять могу рисовать с фотографической точностью.

Мы— командиры рот второго батальона 1288 сильно потрепанного стрелкового полка, подходим к краю обрывистого берега и, спрятавшись за кустами, слушаем комбата. Солнечно. На нашей (то есть румынской) стороне небольшие холмы с довольно крутыми склонами, поросшими кустарником и деревьями. Внизу под нами, вероятно, текла речка, но я ее не помню. Дальше за речкой — большой луг. На лугу, метрах в 300–400 от нас, дом. Это болгарская застава. Самих фашистов не видно. Лишь за домом мирно пасется корова. Но мы все равно сторожко, не высовываясь, глядим из-за кустов. Кто знает? Не таится ли в этом, таком покойном и благодушном, доме твоя смерть?

Диспозиция: наш батальон завтра с утра наступает на заставу. Задача минометной роты (то есть двум оставшимся минометам): подготовить огонь по заставе.