Девушки по-прежнему собирались на вечеринки, пели, пряли и гадали, взаимно навещая друг дружку.

Спустя некоторое время после отказа сватам к Люде пришла ее двоюродная сестра Богна, а с нею девушки. Они затеяли разговор о парнях, бывавших на вечеринках, и незаметно перешли на сватовство Вышаты.

Подруги Людомиры удивились, что она отвергла предложение тысяцкого, но раз она не хотела выходить замуж, то, конечно же, ее желания было достаточно, чтобы отец отверг даже князя, если бы она его не любила.

Около девяти часов вечера вдруг где-то залаяли собаки, и Богне пришла мысль погадать.

— Знаешь что, Люда! — сказала она. — Давай погадаем, в какую сторону мы выйдем замуж.

— Давайте, давайте погадаем! — воскликнули девушки и, не ожидая ответа Люды, бросились надевать шубки. Выбежав во двор, они отперли ворота и вышли на дорогу.

Людомира последовала за ними.

В городе царила полнейшая тишина. Морозная ночь с искрящимися на небе звездами окутывала сонное царство. Кое-где в окнах еще блестели огоньки, да и те погасали. Под ногами скрипел снег. Кроме девичьего шепота, не слышно было ни одного человеческого голоса.

Первой вышла на дорогу молодая Богна и полушутя сказала:

— Залай, пес черный, завой, волк серый!.. Где пес залает, где волк завоет — там живет мой суженый!

Девушки шептались, прислушиваясь.

Спустя минуту по соседству хрипло залаял пес и быстро умолк, потом еще раз отозвался коротким лаем, и все стихло.

Девушки рассмеялись.

— Доворожилась, Богна, быть тебе за каким-нибудь старым грибом! — засмеялась одна из них.

— И будет он на тебя ворчать, как этот старый пес, — прибавила другая.

— Не каждому же лаю верить, — защищалась Богна.

Наконец настала очередь Люды выйти на дорогу, как это делали другие, она произнесла заветные слова:

— Залай, пес черный, завой, волк серый!.. Где пес залает, где волк завоет — там живет мой суженый!

Через некоторое время девушки услыхали лай собаки, доносившийся, как можно было предположить, со стороны Белгорода. Голос пса был отчетливый, звучный, его хорошо доносил ветер в тихую морозную ночь.

— О-о! Твой суженый, видно, приедет издалека… Верно, из ляшской земли, — загалдели подружки.

Едва они успели высказать свое замечание, как с противоположной стороны отчетливо услышали вой волка. Девушки невольно повернулись в ту сторону, откуда он доносился, и настороженно прислушались.

— От Берестова, — сказала одна.

— Нет… ниже… От Аскольдовой могилы.

— Вот тебе, Люда, и предсказание: твой суженый приедет от ляхов, возьмет тебя и посадит на Красном дворе…

Девушки рассмеялись и, весело гомоня, вернулись в горницу. Только Люда была печальна. Ее сердце стремилось куда-то, но куда, она и сама того не знала. Ей хотелось, чтобы ветер шепнул ей что-нибудь особенное, как о том рассказывал Путята.

Около полуночи девушки разбрелись по домам, и Людомира осталась одна.

Вот уже петухи пропели… значит, полночь настала, а Люда все еще не спала, ей не хотелось спать; какие-то зловещие мысли, видимо, беспокоили ее.

Быть может, она думала о том, что ее суженый приедет издалека?.. А может, ей хотелось знать, какой он из себя и кто такой?..

Она безотчетно подошла к окну, приложилась горячим лицом к пузырю, заменявшему стекло, и начала всматриваться в безграничное, бездонное небо, усеянное звездами.

Ей захотелось снова погадать, и она, упорно глядя в окно, стала тихо приговаривать:

— Суженый, ряженый, покажись в оконце!

Вдруг ей как будто кто-то шепнул на ухо:

— Взгляни в окно!

С большим напряжением воли она всматривалась в темень, но суженого не видела. Звезды искрились по-прежнему; их бледный свет будто сверкал на верхушках заиндевевших деревьев. Ветерок то и дело шелестел ветками, и падал на землю иней… Иногда до Люды доносился невнятный шум и быстро стихал.

Девушка продолжала смотреть то на звездное небо, то на вершины деревьев, прислушиваясь к шуму ветра.

Ей показалось, что ветер зашумел сильнее и морозный иней посыпался с деревьев целыми хлопьями. Послышался какой-то неясный шум и вблизи от дома. Она замерла, но, влекомая любопытством, продолжала смотреть…

На темном горизонте шум словно усилился, и перед нею будто замелькали кони и рыцари…

«Что это значит?» — подумала она.

К ней, к ее дому приближался отряд всадников. Впереди отряда — рыцарь, закованный в доспехи, на нем стальная кольчуга. Лошадь всадника — тоже вся в воинских доспехах. В блестящих стременах отражаются звезды… он направляется прямо к ней… Может, это князь какой-нибудь или король, за которым следует целый отряд дружинников?..

Отряд все приближался и наконец остановился перед ее окнами, на самой верхушке росших здесь деревьев. Рыцарь, ехавший впереди, остановил коня… поднял руку, закованную в стальную перчатку, снял шлем с головы и низко поклонился…

Люда вздрогнула, крикнула и упала.

Сбежались сенные девушки, подняли ее и уложили в постель…

Отчего так испугалась девушка — никто в доме не знал, кроме самой Люды… Она же твердо была уверена, что увидела своего суженого.

Молодая девушка заболела, болезнь была вызвана ее собственным воображением, но она не сказала ни отцу, ни даже преданной ей Добромире о том, как явился ее суженый и что с ней из-за этого произошло. Его облик постоянно возникал перед ее мысленным взором, и она тайно наслаждалась им, не желая делиться своими переживаниями даже со своей мамкою.

С того момента, когда ее суженый появился перед нею во главе вооруженного отряда, его фигура до того запечатлелась в ее памяти, что девушке казалось, будто она видит его наяву и никогда не расстанется с ним.

Она закрывала глаза с мыслью о своем суженом, который приехал к ней неизвестно откуда, слова не сказал, а только снял шлем, показал лицо, поклонился и взял ее сердце в тот невидимый край, откуда приехал… И она открывала глаза, как бы пробуждаясь ото сна, но и тогда он был перед нею.

И она замкнулась в самой себе и начала жить собственною, никому не известною и недоступною жизнью; у нее был свой мир, к которому никто не смел прикоснуться, кроме нее самой, и с этой минуты она сделалась менее чувствительной к положению родного города и отечества.

Тем временем прошел слух, что Изяслав идет на Всеслава в Киев с целою ратью. Вести эти с каждым днем подтверждались и становились грозными. Говорили, что за Изяславом идет король польский Болеслав Смелый, который хотя и был молод, но уже стяжал себе славу в войне с поморянами и мадьярами.

Киявляне были недовольны Всеславом, который ничего не предпринимал.

Как было помочь своему горю?

И опять раздался звон вечевого колокола, толпы народа снова повалили к Турьей божнице.

А тут вдруг случилось совсем непредвиденное, неожиданное.

Позвали воеводу Коснячко, однако пока он приехал, разнеслась весть, что Всеслав бежал.

На вече воеводу встретил наместник белгородский.

— Вот видишь, воевода, — сказал Варяжко, — новый позор постиг нашу Русь: князь, которого мы поставили княжить над нами, бежал, обрекая нас на смерть и грабеж. Изяслав и ляхи уже стоят под Белгородом…

— А! Бежал! Да и не диво: князья только то и делают, что заботятся о приобретении уделов на Руси, но не о русском народе, — произнес кто-то из толпы.

Так или иначе, зло было очевидно.

— Ты, воевода, старше всех нас, — сказал Варяжко, — потому советуй, что нам делать?

— Трудно теперь советовать! — отвечал задумчиво воевода.

— Не поискать ли нам нового князя? Послать, чтоли, к Святославу или Всеволоду?

— Этого никак нельзя, — решительно заявил воевода, — князья станут тягаться, кому из них принадлежит великокняжеский стол и поместья, а наши чубы будут трещать. Думаете, новый князь будет лучше? К тому же Изяслав не уступит Святославу, как не уступил и Всеславу… Не всегда же они будут бегать от нас.