Вспышка выстрела у этих орудий была намного сильнее, чем у маленькой сорокапятки, и немецкие наблюдатели быстро засекали, откуда по ним бьют. Очень скоро в ответ начинали стрелять трехдюймовые пушки самоходок и даже гаубицы, расположенные где-то за дальним лесом. Каждый раз в течении этой своеобразной дуэли мы с замиранием сердца гадали, успеют наши артиллеристы сменить позицию, или нет.
Быстро потеряв несколько машин, танкисты поняли, что прорваться к нам будет весьма затруднительно, и стали пятиться назад, опасаясь поворачиваться к нам боком. Пару танков, подбитых самыми первыми, и стоявшими дальше всего от нас, они зацепили тросами и потащили за собой. Но четыре машины все же осталась на поле боя.
Как только стемнело, несколько бойцов, вызвавшихся добровольцами, вооружились гранатами и бутылками с КЗ, и отправилось к подбитым танкам с целью сделать их ремонтонепригодными.
Тем временем другие красноармейцы помогали саперам тащить тяжелые противотанковые мины. Если немцы не станут повторно проводить разминирование, то хоть один танк, да подорвется.
Мин у нас слишком мало, поэтому приходится расходовать их очень экономно. Комполка логично рассудил, что перед первой атакой вражеские саперы обязательно проверят наличие минного поля, а вот во второй раз могут этого и не сделать. Поэтому наши небольшие запасы противотанковых мин мы используем именно сейчас. Так от них будет больше пользы.
Рассвет пятого октября встретил нас непривычной тишиной. На нашем участке не было ни артподготовки, ни бомбардировок. Просто самый обычный восход солнца на фоне лесного пейзажа. Зато по контрасту со спокойствием, царившим на нашем рубеже, отчетливей стала слышна канонада слева от нас.
Расположившись на узенькой доске, прибитой разведчиками между ветками высокого дерева, я с тревогой рассматривал в бинокль позиции 259-го полка, державшего оборону восточнее нас. То, что я видел, мне очень не нравилось. На наших соседей лезло сразу около сорока танков и с десяток броневиков, а вспышки орудий, поддерживавших немецкое наступление, были многочисленны как огоньки на новогодней елке. Разумеется, боевые порядки немцев постоянно накрывало меткими залпами нашей артиллерии, и свой путь они устилали трупами. Позади продвигающихся цепей оставались островки горящей техники. Но все-таки натиск оказался слишком силен, чтобы его можно было легко сдержать. Было похоже, что враги решили пробиться вперед несмотря ни на какие потери. Постепенно немцы выбили наши войска с двух позиций, остановившись лишь для того, чтобы навести переправу через ручей, на илистых берегах которого могли увязнуть даже танки. Здесь им пришлось задержаться, ожидая, пока саперы разминируют берег и наведут мостики, способные выдержать тяжелую технику.
К этому времени наши артиллеристы уже должны были получить подкрепления. Воспользовавшись заминкой противника, гаубичные дивизионы открыли ураганный огонь, сметая с берега ручья вражескую пехоту. Тяжелые снаряды повредили даже несколько танков, которым повезло оказаться близко от места взрыва. Первый сегодняшний натиск был отбит со значительным уроном. Полтора десятка единиц бронетехники осталось дымиться на месте битвы или было оттащено в тыл на буксире. Убитых и раненых, многих из которых бросили на поле боя, как мне показалось, насчитывалось не меньше четырехсот. Если учесть, что численность батальона, державшего оборону, была ненамного больше, то результат был однозначно в нашу пользу.
Поерзав на неудобном сиденье, я повернулся в другую сторону и попытался рассмотреть, что происходит на правом фланге. Там шло сразу два боя. Один, километрах в трех отсюда, а другой еще дальше. Что там происходит, с моего наблюдательного пункта было видно плохо, но если судить по интенсивности перестрелки, то схватка там была жаркая. Немцам надоело топтаться на одном месте, и они твердо вознамерились прорвать нашу оборону, и по возможности, сразу в нескольких местах.
Весь день канонада гремела со всех сторон, то приближаясь, то удаляясь, но не замолкая ни на минуту. Советские войска пятились назад, постепенно сдавая траншею за траншеей, и я начал опасаться, что так мы скоро попадем в окружение. К вечеру наступательный порыв фашистов казалось бы, совсем утих, но перед заходом солнца снова вспыхнули яростные перестрелки.
Спать командный состав роты не ложился. Мы ждали у телефона, выслушивая сообщения и отмечая на карте изменения линии фронта. Меня все время не отпускало напряжение. Казалось, что сейчас на нас выкатится танковая лавина, и в темноте артиллерия не сможет ничем помочь.
Однако время шло, а нас никто не атаковал. Осветительных ракет мы не жалели. Разведчики, выдвинувшиеся далеко за передний край обороны, где они лежали замаскировавшись, внимательно следили за перемещениями врага, но ничего подозрительного не видели. Я решил пока подремать, строго настрого предупредив всех разбудить меня, если случиться что-нибудь важное. Похоже, что сегодняшний длинный день наконец закончился. Но настырные немцы имели свое мнение на этот счет. Пользуясь темнотой, им удалось подползти к одной из траншей и ворваться в нее. Пока там шел рукопашный бой, подоспели танки и гусеничные бронетранспортеры, которые не задерживаясь прошли дальше. Оставив уже ненужный окоп, нашим пехотинцам пришлось отойти. Только не назад, где пустая траншея следующей линии обороны уже была захвачена, а на соседний рубеж.
Остановить врага удалось только на запасных позициях у железной дороги, где размещались хозвзвод и некоторые тыловые службы. Встретив неожиданный отпор, подкрепленный гаубичным огнем вызванной на помощь артиллерии, немцы ослабили свой натиск. Конечно, они быстро поняли, что перед ними лишь несколько десятков солдат без пулеметов, а артогонь никем не корректируется. Но за это время успел подойти полковой резерв. Две роты с полным вооружением и взводом противотанковой артиллерии заняли подготовленные позиции, лишив фашистов возможности проскочить вперед наскоком. Продвинуться дальше они могли только после тяжелого боя. Окончательно склонил на нашу сторону чашу весов артиллерийский наводчик с рацией. Заметив, что снаряды стали ложиться прицельно, немцам не осталось ничего другого, как прекратить неудачную атаку.
Все эти подробности я узнал уже под утро, а ночью мы просто получили приказ отойти назад, оставив свои позиции без боя. Опасаясь окружения, батальоны справа и слева от места прорыва оттягивались назад, и постепенно вся дивизия оказалась прижатой к насыпи железной дороги.
Как только мы заняли запасные позиции, я сразу принялся выяснять обстановку. Телефонный провод к командному пункту был проведен заранее, оставалось только подключить к нему аппарат. Разговор с комбатом прояснил ситуацию, но настроения не улучшил. Помимо угрозы прорыва, утром нас еще ожидало улучшение погоды, что почти автоматически влекло за собой авианалет. Бороться с самолетами мы могли только с помощью обычных пулеметов. В подразделении имелось некоторое количество скорострельных 37-мм зенитных орудий, но они предназначались для борьбы с бронетехникой. Так как маленький калибр мог пробить танковую броню лишь на небольшом расстоянии, то эти зенитки располагались практически на переднем крае, и демаскировать их позиции категорически запрещалось.
Представив себе Юнкерсы, пикирующие на наши окопы и несущие с собой смерть, я поежился. Как было бы хорошо, если бы они так и продолжили падать, пока не врезались в землю. И тут мне вспомнилась история про маленький английский паровозик, который успешно боролся с пикировщиками. Британцы подошли к созданию противовоздушной обороны с некоторой долей своего знаменитого юмора. Они построили поезд, который был уменьшенной копией обычного, и пустили его по узкоколейке. Пилоты Юнкерсов, пытавшиеся бомбить состав, видя его маленькие размеры считали, что земля еще далеко. Поэтому самолеты выходили из пикирования слишком поздно и врезались в землю.
