Чтобы узнать о произошедшем, пришлось, пока отец дымил на кухне, вытащить маму в свою комнату и поговорить с ней. Под моим натиском она упиралась недолго. Какая-то тварь написала на папу и Чернова анонимку, обвиняя их в «антисоветизме». В тот день отца до глубокого вечера терзали особисты, проверяющие «факты, изложенные в письме».
Заинтригованный произошедшим, я постарался воспользоваться своим необычным даром, чтобы узнать, кто написал анонимку. Но как ни напрягался и ни пытался сосредоточиться, ничего не получилось. Никаких озарений, так помогающих мне в последнее время, не произошло.
Измотанный допросами особистов, отец, тем не менее, нашел время для разговора со мной.
Он пообщался с секретарем райкома партии. Николай Яковлевич дал телефон своего коллеги из райкома комсомола – Константина Дмитриевича Морозова, и пообещал с ним предварительно связаться, чтобы «приняли и посодействовали». На следующий день мы с Семеновичем звонили по этому номеру. Но главный комсомолец до конца недели был в командировке. Его секретарша попросила перезвонить попозже.
Помог отец и со сбором материалов для моего школьного мероприятия. Он связался с журналистом, работающим на городской радиостанции «Коммунар» и параллельно являющимся внештатным корреспондентом «Правды» и «Красной Звезды». Андрей Иванович оказался невысоким энергичным мужичком лет 35-ти, с лукавым прищуром глаз и доброй улыбкой. Узнав, что мне требуются фотоматериалы о Великой Отечественной Войне, выступление Молотова по радио 22 июня 1941-ого года, и письменные свидетельства о зверствах фашистов, уточнив, зачем это нужно, он сразу же согласился помочь. Все, что я просил журналист, собрал за пару дней.
Мы встретились с ним, недалеко от места работы журналиста в «Шоколаднице». Знакомый отца передал мне тонкую пачку листов, фотографии и кассету со знаменитой речью Молотова. Правда, кассету и фотографии после мероприятия нужно было вернуть назад.
- Спасибо Андрей Иванович, вы мне очень помогли. Я вам теперь должен, - признательно говорю журналисту, когда мы уселись за столик.
- Леша прекрати, - улыбчивое лицо Андрея Ивановича окаменело, - и не вздумай больше такого говорить. Обижусь. Ты мне ничего не должен. У меня на войне дед и дядя погибли. Бабка до сих пор не может слез удержать, глядя на его фотографию. Хорошему делу я всегда готов помочь, тем более такому. Нужно помнить о Великой Отечественной Войне и тех, кто погиб защищая родину от фашистов.
- Согласен, - вздыхаю я, - вот и пытаюсь донести это до своих одноклассников. Спасибо вам большое еще раз.
- Не за что. Извини, мне пора идти, - журналист резко поднимается со стула, - если будет что-то нужно, обращайся. Для Александра Константиновича и его сына я все равно все, что смогу сделаю.
Школьные друзья тоже поучаствовали в подготовке встречи с ветераном. С Ваней мы потратили несколько часов, мотаясь по магазинам в поисках подходящего диапроектора. Только в комиссионном нашли подержанную модель «Протона» 71-ого года выпуска, производства Казанского оптико-механического завода. В своей прошлой жизни я не интересовался подобным оборудованием, поэтому был приятно удивлен возможностями и техническими характеристиками этого устройства. Мощная лампа, позволяющая выдавать хорошее изображение, даже не в полностью затемненном помещении, функция синхронизации показа диапозитивов с сигналами подключенного к устройству магнитофона, реле времени, которое можно было выставлять вручную. Имелся даже пульт ДУ, правда, соединенный с диапроектором проводом. Он позволял отматывать кадры вперед и назад, по желанию пользователя.
«Оказывается, и в СССР могли создавать отличную технику», - ошарашено подумал я, знакомясь с возможностями аппаратуры.
Пришлось заплатить за него семьдесят пять рублей. Ваня немного оторопел, смотря, как перед продавцом растет небольшая кучка синих пятерок. На обратном пути, когда мы, взявшись за ручки большой сумки, пыхтя, тащили диапроектор ко мне домой, я пояснил товарищу, что расплачиваюсь с сэкономленных на школьных завтраках карманных и подаренных на нескольких днях рождениях денег. Судя по недоверчивому блеску глаз, мои доводы Ивана не убедили. Но он промолчал, не желая высказывать свои сомнения. И болтать, распространяя нежелательные для меня слухи, в отличие от Паши Амосова, Ваня точно не будет.
Притащенным в дом диапроектором, естественно, заинтересовалась мама. Пришлось, отбрехиваться, что его одолжил мне знакомый. Игнорируя желание родительницы узнать об этом подробнее, я сбежал из дома, отделавшись общими фразами.
С переработкой снимков на диапозитивы мне помог Пашка Амосов. Один из ухажеров его сестры, был увлеченным фотолюбителем. Звонок Марины своему жениху, кокетливая просьба помочь, высказанная вкрадчивым голосом с мурлыкающими нотками и влюбленное создание быстро прилетело на квартиру к обожаемой девушке.
Родители Пашки в это время вкалывали на заводе, поэтому мы спокойно расположились на небольшой уютной кухне, дегустируя грузинский чай.
Задумчиво похмыкав и почесав затылок, Мишка согласился переснять снимки, и сделать из них качественные диапозитивы. Выполняя просьбу любимой, парень был готов заняться этим бесплатно, но я настоял, чтобы возместить расходы и потерянное время. Это счастье обошлось мне еще в десятку, но Миша свое дело знал, и слайды получились качественными. Благодарный Марине за помощь, я подарил девушке коробку с заварными пирожными, купленными в расположенном рядом гастрономе, потратив на них три рубля.
Для воплощения своего сценария встречи с ветераном мне пришлось побегать по магазинам, и купить новенькую «Весну-201-стерео» Запорожского ЭМЗ «Искра». Магнитофон подключался к внешним колонкам, прилагаемым в комплекте. Правда мощность у них была достаточно невысокой – всего шесть Ватт, но мне должно хватить.
Неожиданно работать с диапроектором напросилась Аня, увидевшая нашу репетицию. Она умела им пользоваться. Девушка с родителями часто гостила у московских родственников, обладающих таким же «Протоном», а вечерние посиделки с просмотром диапозитивов там происходили постоянно.
Ваня согласился возиться с магнитофоном, а Пашка притащил белую простыню для экрана и решил остаться простым зрителем.
Я отрываюсь от своих мыслей и оглядываю зал.
В первом ряду находится руководство школы – директор с завучем. Они решили лично присутствовать на нашем мероприятии. Нелли Робертовна и Нина Алексеевна внешне невозмутимы. Лица директора и завуча напоминают неподвижные маски. Но внутреннее напряжение, идущее от них, я ощущаю каждой клеточкой тела. Оно проглядывается в движении руки Нины Алексеевны, поправляющей прическу, тревожном ожидании, на долю секунды мелькающем в глазах Нелли Робертовны.
Они напрасно беспокоятся. Я их не подведу. Меня переполняет ощущение уверенности и важности происходящего. Это только первый важный шаг на пути реализации моих планов. Но чтобы они воплотились в жизнь, я обязан провести все безупречно.
Сегодня в этом зале творится история. Здесь и сейчас вспыхнет маленькая искорка, которая в будущем зажжет яркое пламя в сердцах сегодняшних школьников, снимет наносный налет безразличия и черствости, превратившийся к 90-ым годам в толстый слой пыли.
- Ребята, - мой голос усиленный микрофоном, звучит громом среди ясного неба, перекрывая шум и гам, - минуту внимания.
Школьники замолкают. На меня смотрят сотни любопытных глаз.
На секунду замолкаю. Затем мысленно выдохнув «С Богом», продолжаю:
- Сегодня у нас в гостях Леонид Романович Шаховский. Это удивительный человек. Он прошел всю Великую Отечественную Войну. Встретил врага на пограничной заставе недалеко от Бреста в 1941-ом году и закончил у стен рейхстага в 45-ом. Вы услышите свидетельство очевидца, испытавшего все кровавые ужасы самой масштабной и страшной войны 20-ого столетия, и вместе с миллионами известных и неизвестных героев остановившего уверенную поступь германских сапог по странам Европы. Он семь месяцев сражался в Сталинграде, ставшем общей могилой для сотен тысяч немецких захватчиков. Здесь советские воины бились до последнего патрона и солдата даже за самую крохотную выщербленную осколками гранат и снарядов улицу и обугленные развалины домов. Каждый метр захваченной мостовой фашистам приходилось проходить по трупам своих солдат и защитников города, умиравших, но сражавшихся, пока в их израненных телах, теплилась хоть одна искорка жизни. Недаром попавшие в плен обмороженные, искалеченные и истощенные солдаты Третьего Рейха с ужасом и дрожью вспоминали Сталинград, называя его настоящим адом.
