Я испуганно шарахался от зазывных вывесок и невольно вспоминал страшную лекцию врача-венеролога, сопровождавшуюся соответствующим фильмом ужасов. Наконец я забрел в какое-то кафе, показавшееся мне самым дешевым, и заказал ужин. Поскольку в спиртных напитках я совсем не разбирался, то смело согласился на услужливо предложенное официанткой вино. Оно оказалось мутной жидкостью неопределенного цвета, да еще с омерзительным запахом, но я глотал ее мужественно, как и положено настоящему офицеру. Вскоре у моего столика как бы случайно остановилась проходившая мимо еще вполне молодая женщина, непринужденно заговорила со мной, села напротив. Познакомились. Она назвалась Линеттой.

После ужина по ее предложению мы пошли прогуляться вместе. Из книг я имел некоторое представление о женщинах, торгующих телом, и не сомневался, что встретил одну из них, поэтому с напряжением ждал, когда же она предложит свои услуги за деньги. Конечно, я собирался с негодованием отказаться. Но, к моему удивлению, денег она не требовала и вела себя очень мило. Очень скоро эта прелестница взяла меня за руку и ласково прошептала в ухо о своем желании. Я смотрел на нее, не веря своим глазам. Неужели я так ей понравился? А может быть, она влюбилась в меня? Почему бы и нет?

Я повел ее в гостиницу, лихо заплатил за номер большую часть оставшихся у меня денег.

– Никки, наконец-то мы с тобою наедине! – возбужденно воскликнула Линетта. – Какое блаженство!

Она мягко подтолкнула меня в кресло, устроилась у меня на коленях, начались поцелуи, ласки. Я смущался своей неопытности, но она нежно направляла мои руки в свои интимные места, и вскоре я почувствовал себя увереннее. Возбуждение нарастало.

По ее команде я разделся, делая вид, будто это мне не впервой, с вожделением поглядывая на обольстительно раздевающуюся Линетту. Ее соски прижались к моей безволосой груди.

Вскоре мы лежали в постели. Мои фантазии разгорались, но робкие попытки овладеть Линеттой почему-то не удавались. Она крутилась и извивалась, но как-то невпопад, не так, как мне хотелось; прижималась, но тоже как-то не так, вызывая досаду. Возбуждение медленно пропадало, я начал спешить, но она не давалась; вернее, вроде бы давалась, но неудобно. Я ничего не понимал. Что происходит? Как это должно происходить? Может быть, все дело во мне? Может быть, я никчемный мужчина? Да, наверно. Как стыдно!

Отчаявшись, я неподвижно лежал, проклиная свою неопытность. Желания не было, остался лишь стыд. Линетта снова начала меня возбуждать. У меня появился проблеск надежды. Может, еще получится? Я напрягал фантазию, пытаясь воспламенить увядшую страсть, но пальцы Линетты действовали у меня между ног так грубо, так неприятно, что желание не разгоралось, а вскоре исчезло совсем.

– Разве ты мужчина? – едко стыдила меня Линетта, жестко работая пальцами. – Почему ты не возбуждаешься?

– Не знаю… Не надо! Хватит! – Я резко убрал ее руку, причинявшую одну только боль.

– Знала бы, что ты такой хлюпик, не стала бы связываться! Сколько тебе лет, щенок? Тринадцать?

Хлюпик! Не мужчина! Я отвернулся. Какой кошмар! Первая в жизни женщина… Не смог… Позор!

– Все хорошо, дорогой, – перешла на ласковый тон Линетта, ласково поглаживая мое вздрагивающее от всхлипов тело. – Все хорошо, не плачь. Получится, вот увидишь.

Я благодарно повернулся к ее объятьям. Несколько минут она была очень нежна, я воспрял духом, но тут она поцеловала меня слишком сильно, больно куснула губу. Я вскрикнул, желание снова пропало. Набравшись терпения, я начал ласкать ее грудь, но Линетта почему-то замерла, как бревно. Я пробовал и так и сяк, а она была холодна, как труп. О возбуждении не могло быть и речи.

Наконец я понял, что все бесполезно. Может быть, у нас с ней несовместимость? Пора уходить. Я встал.

– Смыться решил? – сварливо спросила она.

– Почему смыться? Просто уйти.

– Ты говорил, твой папаша живет в Уэльсе? – Она села, пронзила меня злобным взглядом. – Как ты думаешь, что он скажет, если узнает, как ты со мной поступил?

Хорошего не скажет, это уж точно. Я спешно одевался.

– Он скажет, что ты не мужчина! Не можешь справиться с отдавшейся тебе женщиной! – беззастенчиво верещала она.

– Что тебе от меня надо?

– Ничего! Ничего ты не можешь дать женщине. Попробуй с мужчиной, а!

Такого оскорбления вынести я не мог, в ярости я замахнулся на нее ладонью, но Линетта вовремя отшатнулась. Пощечины не получилось, а жаль.

– Беги домой, мальчик, займись онанизмом, это тебе в самый раз! – презрительно голосила она.

Я быстренько напялил китель, галстук, выбежал в коридор, а вслед мне неслись ее визги:

– Урод! Гермафродит! Может, у тебя в жопе влагалище? Гомик! Педераст! Ничтожество!

Боже мой! Неужели она права?! Я стремглав выскочил на улицу, как из пристанища сатаны.

До офицерского общежития я добрался через несколько часов после хаотичных блужданий, пряча от прохожих глаза – не дай Бог догадаются, какое я ничтожество. Наконец, я уединился в своей комнатушке, стянул с себя пропитанную потом одежду и упал без сил на кровать, но тут же вскочил, полез в душ, ожесточенно смывал с себя грязь чудовищной женщины. Почему она так обошлась со мной? За что мне такое наказание?

Долгие минуты под целительными струями теплой воды немного облегчили душевную боль, ослабили нервное напряжение. Я вытерся насухо, обмотался полотенцем вместо трусов, лег на кровать. Как жить? Жениться мне, конечно, нельзя, до конца дней своих останусь холостяком. Отдам все силы службе. Завтра вольюсь в экипаж «Хельсинки», корабельная жизнь с ее многочисленными заботами и обязанностями поможет забыть о женщинах.

Спать не хотелось, я решил молиться до утра. Может быть, Господь услышит меня, умиротворит истерзанную душу?

Кто-то постучался в дверь, но я не открывал. Началась новая жизнь, отныне я буду нелюдим, чтоб никто не догадался о моем пороке.

Стук в дверь усиливался.

– Никки! Открой! Это я.

Черт бы тебя побрал, Арлина! Как не вовремя ты пришла!

Я зарылся в подушку. Побарабанив в дверь, Арлина ушла. Я остался наедине с тяжкими воспоминаниями о Линетте. Как приговор, в ушах звенели ее слова: «Онанист! Гомик. Попробуй с мужчинами!» Я достал из сумки Библию, листал знакомые страницы. Прости, отец. Я никчемный, презренный, глупый.

Сын мой! Храни заповедь отца твоего… ибо заповедь – светильник… чтобы остерегать тебя от негодной женщины, от льстивого языка чужой…

Пожалуйста, Господи. Каюсь. Сделай так, чтоб я забыл весь этот ужас.

Потому что из-за жены блудной обнищевают до куска хлеба.

Я закрыл Библию. До куска хлеба. Ради похоти я отдал почти все деньги.

Снова стук в дверь.

– Никки!

Я тяжко вздохнул. Арлина стучалась несколько минут, пока я не ответил:

– Не сейчас, Арлина.

– Я на минутку!

Тихо ругаясь, я открыл дверь.

– Что надо?

– Забавная униформа. – Источая запах вина, Арлина с ухмылкой смотрела на полотенце, обмотанное вокруг моих чресел. Глаза ее возбужденно блестели. – Болит голова?

– Ради Бога, Арлина! Быстрей говори, зачем пришла, и уходи!

– Придурок! Я пришла попрощаться. Что вылупился? Ну, прибалдела от вина. Скидывай полотенце!

– Глупая сука!

Она влепила мне звонкую пощечину.

– Дурак ты, Никки! Козел! Ненавижу! – Арлина гордо удалилась.

Я расхаживал по комнате, потирая горящее лицо, проклиная всех баб. Почему они меня оскорбляют? Со злости я отфутболил оказавшийся на пути стул, чуть не сломав на ноге пальцы, бросился на кровать, выключил свет. Болело все: и лицо, и нога, и душа. Какой я несчастный, оскорбленный, униженный!

Казалось, прошли недели. Я встал, включил свет. Но я провалялся всего лишь час.

Черт бы тебя побрал, Арлина! Даже ты оскорбила меня! А может быть, я сам виноват? Не мудрено потерять голову в самый горький день своей жизни.

Нет, самый горький день не сегодня. Это было тогда на стадионе, когда я долго-долго стоял на коленях на холодной траве подле трупа друга.